спасать мир в лице какой-то пенсионерки.
– Я ее помню, – погрузившись в размышления, отозвался рассеянно Леша.
– Кого – участковую?
– Нет. Пенсионерку. Интеллигентная тихая женщина. Вежливая. Карелин ее не знал. Она поселилась уже после того, как он сел.
– Вот! Это-то и бесит в нем! Какого черта ты полез, если тетку даже не знаешь? Так ведь, Леша?
Он уронил очередную мармеладину обратно в вазочку, подул на пальцы, избавляясь от сахарной пудры, и мотнул головой.
– Нет. Не так.
– В смысле? – Красивые карие глаза его жены округлились. – Ты его оправдываешь, что ли?
– Нет. Я его понимаю. Просто я его понимаю. Мне самому часто хочется вмешаться, когда я вижу какое-нибудь скотство на улице или в ресторане. Но мне не хватает принципиальности. Или…
– Или смелости?
Может, она и не хотела обижать его, но вышло как раз наоборот. Лиза поймала его взгляд, полный бешенства, и, смутившись, пробормотала:
– Извини.
– Дело не в смелости. Я не трус, если ты это имела в виду. Я всегда смогу защитить свою семью и себя в том числе. Дело в безрассудстве, которым Карелин обладает, а я – нет. Чтобы быть Робин Гудом, надо быть не просто смелым, а безрассудно смелым. Потому что, включая разум, ты непременно отступишь, притормозишь. А Дима…
– Без тормозов. Это точно, – покивала она, ставя чашку с нетронутым чаем на столик.
– Так что там с соседкой? Кому могла помешать эта милая интеллигентная женщина? От кого ее спасал наш Карелин?
И снова она пропустила нажим на слове «наш», принявшись во всех подробностях описывать происшествие. Он слушал внимательно. Но не потому, что его занимал рассказ. А потому, что он мысленно прикидывал, сколько времени понадобилось Осипову, чтобы рассказать об этом Лизе во всех подробностях? И при каких обстоятельствах он делился с ней новостями? По телефону или в их любимом кафе?
Представить гадко, но у них было их любимое кафе! Со слов Лизы, они его облюбовали еще в девятом классе и с тех пор не меняли географию встреч.
Но Леша-то знал, что это не так. Он-то знал, где еще они бывали.
– Представляешь, какая история! – закончила Лиза рассказ.
– Дикая, на самом деле, история. Бедную пожилую женщину преследует злоумышленник, которого подослали ее же собственные дети.
– Зять, – поправила его Лиза.
– Ай, брось. Ни за что не поверю, что дочь не была в курсе. Может, тонкости травли и не обсуждались при ней. Но что на маму бузила, сидя с мужем за борщом на кухне, это к гадалке не ходи.
– Считаешь? – изумленно захлопала ресницами Лиза.
– Уверен. Иначе не позволила бы матери на старости лет съехать из ее же собственной квартиры. И что самое дикое во всей этой истории, так это невозможность кому-либо пожаловаться. Никто не поверит. А когда бедная женщина узнала, кто стоит за всем этим, то невозможность пожаловаться кому-либо возросла в разы. – Он увидел, как Лиза недоуменно повела плечами, и пояснил: – Жаловаться на собственную дочь? Обвинять ее? Ты бы стала, если бы наша Лидочка так с нами поступила?
– Ой, ну при чем тут наша Лидочка? – вспыхнула Лиза, нервным движением схватила с вазочки мармелад.
– При том, дорогая, что наша Лидочка тоже когда-нибудь станет взрослой. И тоже выйдет замуж. И ее мужу может показаться, что мы с тобой зажились на этом свете. Или как-то не так управляем фирмой. И этот дом слишком велик для стариков. А? Как тебе?
Он наслаждался ее растерянностью, она явно была обескуражена подобной перспективой. И сейчас представляла себе все то, что он нарисовал. И взрослую гадкую Лидочку. И ее алчного подлого мужа.
И Леша решил ее добить:
– Вот тогда-то наш Карелин нам бы и пригодился. – И опять слово «наш» прозвучало у него с большой буквы. – Вечный защитник всех обиженных.
Лиза тряхнула головой, сгоняя с себя оцепенение. Поднялась с кресла и принялась с грохотом собирать со столика посуду.
– У него замечательно получается спасать мир, – произнесла она со странной обидой, повернувшись к Леше спиной. – Только себя спасти не сумел…
Он целиком и полностью был с ней согласен. Карелин всегда упускал возможность защититься. Но почему это прозвучало с обидой? Лиза до сих пор не может простить ему, что он оставил ее одну, сев в тюрьму?
Почему она сказала об этом с обидой?
– Чем закончилась история?
Осипов вошел в кабинет участковых с промасленным пакетом пончиков и картонной подставкой, на которой угнездились сразу четыре стакана хорошего кофе. Маша знала эту фирму. Кофе был отменным. И горячих пончиков захотелось тут же. Потому и не погнала Осипова, сославшись на занятость.
– Какая история? – прикинулась она непонимающей, хотя знала, чем интересуется ее коллега.
– История с Карелиным? Не написал на него жалобу наш пострадавший?
Осипов раскрутил пакет, высыпал на белый лист бумаги горячие пончики. Поставил перед ней стакан с кофе. Вопросительно выгнул брови, не дождавшись от нее мгновенного ответа.
– Пострадавший? Жалобу? – Маша в точности скопировала его взлет бровей. – Ты о чем вообще? На этом Кочкине правонарушений на хороший срок. Его писк о том, что кто-то ему мячом в лоб запустил, даже не был услышан.
Женя недовольно попыхтел. Загнал взгляд глубоко внутрь себя, подумал:
– Но это же неправильно. Он имеет право…
– Капитан, ты о чем вообще? Налицо оговор человека, вступившегося за пострадавшую. Никто не подтвердил того, что Карелин засветил ему мячом в лоб. Ни сам Карелин. Ни Зинаида Павловна. Оговор…
– Понятно, – с легким разочарованием отозвался после паузы Осипов. Но тут же снова оживился. – И ты что же, не провела с Карелиным воспитательную беседу?
– На предмет?
– Ну… Чтобы он не влезал в истории и…
– И проходил мимо откровенной несправедливости со стороны преступных элементов?
Маша откусила половину от пончика, испачкалась сахарной пудрой и тут же принялась отряхиваться. Осипов услужливо поднес ей открытый стакан с кофе.
– Ему надо ходить мимо, товарищ старший лейтенант, – скорчил жалостливую физиономию Осипов. – Ой, как надо ему ходить мимо!
– Это не очень как-то звучит, капитан. – Она прожевала, отпила кофе. – Гражданская позиция и все такое… Я со своей стороны не могу запретить ему творить добро, Женя. Вдруг на его глазах будут убивать, грабить, а он станет стоять в стороне и грозить пальцем? И говорить потом, что я не велела ему вмешиваться?
– Н-да… Дилемма… – почесал он подбородок, которого сегодня утром не коснулась бритва.
Он вообще взял за правило бриться через день. К вечеру второго дня проросшая щетина очень его украшала. Его знакомые
