Сестра понимающе кивнула.
— Вставай, Венче! Пойдем, я отведу тебя!
Рыдая и дрожа, Не вена оперлась на руку сестры, та обняла ее, и они медленно двинулись к больничной двери.
Я остался один, облокотился на спинку скамейки и раскинул руки — как распятый… Сколько я сидел там, не знаю…
А бутылку нашли. В тот же день. Именно там, где говорила Невена. Хоть процедура эта была весьма малоприятной.
В управление я прибежал за две минуты до конца рабочего дня и прямо — к кабинету шефа. Гичка уже собиралась уходить.
— Здесь он?
— Здесь. Меня отпустил, а сам еще остался, говорит, много работы. Ну, пока! — надела набекрень легкую лиловую кепчонку, схватила плетеную сумку и скрылась.
Я сел на ее место. Лучше бы, конечно, пойти к себе в кабинет, но я боялся пропустить Кислого.
Гичкина машинка стояла на столе, покрытая черным футляром. Я снял футляр, заложил бумагу и стал печатать. Нет, нет, конечно же, не заявление об уходе — извините, дескать, ошибся, и пока, прощайте. Нет уж, надо иметь мужество пройти свой путь до конца. Я описал новые факты по делу Евгения Томанова и Велики Пановой, предлагал слушанье дела в суде отложить и вернуть его на дополнительное расследование.
Текст занял одну страничку. Но это была бомба. Я представил себе, как взорвет она тихую, спокойную, деловую жизнь управления, как пойдут толки и пересуды, а коллеги и приятели будут подбадривать меня, дескать, не робей, подумаешь, дело великое, с кем не бывает… Но мой провал станет не только моим, он отразится и на шефе, и на управлении, и даже на министерстве… А если я не успею, и дойдет до суда, и прокурор поддержит обвинение… Да, трудная жизнь предстоит. Но разве можно заведомо обречь на смерть или пожизненное заключение невинного человека? Да, конечно, формально невинного, с точки зрения строгого закона. Он, Гено, не лил отраву в еду, да и Велика из соучастницы преступления превращается «всего-навсего» в подстрекательницу. Всего-навсего… По нравственному закону оба они негодяи и подлецы, и я с наслаждением подверг бы обоих полному остракизму и суду совести. Но я работаю в отделе, рассматривающем уголовные преступления, а здесь их состава нет — и это на сегодня главное. Хотя если и дальше так пойдет, то нет никакой гарантии в том, что завтра новая Невена не отравится или не выбросится с десятого этажа…
…Я постучал в обитую кожей дверь кабинета. Молчание. Я вошел. Кислый что-то писал. Он поднял голову, кивнул мне и снова продолжал писать. Я подошел к столу, положил перед ним напечатанную страничку. Кислый поставил карандаш в пузатую вазочку, взял мою страничку и стал читать. Долго читал, по-моему, даже слишком долго. В конце концов отложил ее в сторону.
— Это пусть останется. А ты свободен.
Снова вынул карандаш из вазочки, придвинул бумаги и занялся своим делом.
Я щелкнул по-военному каблуками, повернулся и почти бегом оставил кабинет.
Свободен! Наконец-то действительно свободен…
Бесконечный июньский день еще длился, но шел на убыль. Даже тюрьма, освещенная красноватым золотом гаснущих лучей, казалась не такой мрачной.
Куда же теперь?
Я легко завел машину и довольно быстро подъехал к дому, где живет Танче. Так — Теперь на четвертый этаж, направо, квартира Романовых, у которых Таня снимает комнату.
Звоню.
Мне открывает пожилая дама с милым лицом и коротко остриженными посеребренными волосами. Смотрит на меня удивленно, с недоумением. Я спешу объяснить:
— Простите, я бы хотел видеть Стоянку Станоеву.
Дама секунды две-три раздумывает, на этот раз взглядом оценивает меня — не вор ли, не бандит? Можно впустить? Решив, что все-таки можно, ведет в глубину коридора, останавливается у одной из комнат и стучит в дверь:
— Таня, это к вам! — и, удостоив меня милой улыбкой, исчезает.
Я вхожу. Сажусь на первый попавшийся стул. Таня смотрит на меня, как на внезапно появившегося невесть откуда динозавра. Потом краснеет, ее длинные ресницы слегка вздрагивают. А я вдруг начинаю хохотать. И не могу остановиться. Не знаю, веселый ли это смех, но что в нем освобождение от тяжести, которая грузом лежала на душе все эти дни, — это точно. И Таня, Танче, умница Танечка понимает и тоже начинает смеяться. Потом вдруг прикладывает палец к губам и кивает на дверь. Ее хозяйка, скорее всего, очень любопытна. Я встаю, подхожу к Тане и обнимаю ее, что есть силы. Она целует меня в нос. Прекрасно!
— Я сварю тебе кофе, хочешь? — говорит она, все еще улыбаясь.
Я не пью кофе в это время — потом буду плохо спать. Впрочем, кто знает, удастся ли мне вообще заснуть в эту ночь… Но отказаться тоже нет сил.
— Кофе? Великолепно! Я только об этом и мечтал!
Каракачаны — народность в Болгарии, живущая в горных районах. — Здесь и далее примечания переводчика.
Старинная тюрьма-крепость в Болгарии, куда издавна ссылали врагов царской власти.
Староста общины.
Уважительное обращение к старшему родственнику.
Так обычно в Болгарии называли цыган.
«Строил Илья келью» — болгарская народная песня.
Хороводный танец-игра.
Бор — сосна (болг.).
Необработанная дубленка, зимняя одежда южных славян.
Крестьянская шнурованная обувь без каблука.
Илинденско-Преображенское восстание против османского ига (1903).
Член Рабочего союза молодежи, основанною в 1928 году под руководством БКП.
Битол — город в болгарской Македонии.
Игра слов, означающая «мать бегущего» и «мать остающегося»; кроме того, имеется в виду знаменитая народная песня, которая уже упоминалась, — «Лежит болен млад Стоян».
Слоеный пирог с брынзой.
Герой национально-освободительной борьбы Христо Ботев и двести его соратников захватили в апреле 1876 года австрийский пароход «Радецкий» и двинулись против османов-завоевателей.
Душманин — разбойник.
Лев — болгарская денежная единица.
9 Сентября 1944 года — день победы над фашизмом в Болгарии.
У болгар есть такой обычай — в память о дорогих умерших отливать немного драгоценного питья на землю.
По-болгарски имя «Фома» читается как «Тома».
Перевод С. Маршака.
ТКЗС — сельскохозяйственный кооператив.
Больница «Скорой помощи» в Софии.
Дом культуры, где есть библиотека, читальный зал, любительские кружки.
Незабравка — незабудка.
Окраинный район Софии.
Водоразборная колонка.
В оригинале пословица приведена по-русски.
Кафе-кондитерская.
У болгар нет отчества, вместо него — второе имя (отца).
Уменьшительное от Димитрины.
