Это было давно, и хозяйка по-прежнему не появлялась.
Сегодня широколицый разводил что-то в пластмассовой ванночке на столе, когда появился еще один человек, которого Камей тоже никогда прежде не видела. Охранник проводил его в гостиную, и хозяин дома поднял руку, перепачканную синим:
— Ага! Здоров, Адрианыч!.. Митяй, тащи кота, пускай доктор посмотрит.
Павел Адрианович, а это был именно он, отнюдь не пришел в восторг от такой перспективы. Возможно, спортивный врач даже вспомнил хрестоматийную байку о знаменитом хирурге, предложившем художнику выкрасить дверь в ответ на просьбу вот так посмотреть художникову собачку. Как бы то ни было, он ничем своего неудовольствия не показал. Наоборот, доброжелательно улыбнулся и вытащил из кармана очки.
Охранник Митяй снял безропотную Камей с подоконника и понес ее доктору.
— Вот, — сказал хозяин дома. — Чуть не тонну зелени отвалил. Персидская называется. С вуалью.
— А это что в ванночке? — удивился Павел Адрианович, ощупывая ребра Камей. — Мыть хотите? А я-то похвалить собирался, какая, думаю, чистенькая…
— Мыть!.. — развеселился хозяин. — Мне тут для хохмы красящий шампунь подарили. Специальный кошачий. Думаю, зачем добру пропадать? Бегала белая, побегает теперь голубая…
Павел Адрианович вежливо засмеялся, одобряя хозяйскую шутку. Потом сказал:
— Я все привез, Валентин Эдуардович, как договаривались. Вот, в дипломате. Проверять будете?
В это время снова открылась дверь, и второй охранник впустил стройного молодого человека в светлом костюме. Следом зашел крепкий парень с волосами, коротко остриженными надо лбом и собранными в длинный хвост на затылке. Он кивнул Митяю, как старому знакомому. Валентин Эдуардович не обратил на него никакого внимания.
— Антошка! — тут же окликнул он человека в светлом костюме. — Ну-ка, отчини портфель! — Антон послушно поднял кейс на стол, расстегивая замочки, и хозяин снова развеселился: — Антошка, Антошка, пойдем копать картошку!..
На сей раз смеяться пришлось обоим: и Павлу Адриановичу и Антону. Охрана равнодушно безмолвствовала.
Пока Антон возился с бумагами, Валентин Эдуардович перечитал инструкцию к шампуню, потом посмотрел на стенные часы, сделанные в виде здоровенных наручных, и укорил Антона:
— А ты базланил, парни надежные! Опаздывают, между прочим!..
Ему только сейчас пришло в голову, что кошка может начать ерзать, а значит, крашеная мыльная вода забрызгает стол. Логичным казалось перенести всю процедуру в ванную. С другой стороны, был свой кайф и в том, что завтра за этот самый стол усядутся немалые люди и никакого понятия не будут иметь, как на нем красили кошку.
Хозяйка не раз купала свою любимицу перед выставками, но никогда еще Камей не вздергивали за шкирку, чтобы хвостом вперед сунуть в горячий раствор!.. Перепуганная кошка закричала, извернулась и что было мочи рванула когтями руку, больно стиснувшую кожу на загривке. Пальцы разжались. Камей упала на пол и со всех ног порскнула сперва в дверь, потом вверх по лестнице, шмыгнув мимо пожилой тетки, утюжившей пылесосом палас на ступеньках.
— Ловить!.. Всем ловить!.. — азартно заорал Валентин Эдуардович, тряся в воздухе расцарапанной рукой. — Ату ее!..
На столе образовалась порядочная лужа, грозившая мигрировать на штучный паркет, и последовал новый приказ:
— Тетя Паня, вытри-ка, пока не растеклось!.. Жека, волоки все в ванную!..
Рослый Жека взялся за пластмассовые края, но тут у него в кармане пискнула и захрипела рация. Выслушав, охранник проворчал: «Роджер», и доложил хозяину:
— Валентин Эдуардович, приехали.
* * *
— Сергей Петрович, пора!
Плещеев сбросил с себя остатки сна и только теперь понял, что, еще не проснувшись, добежал до телефона и снял трубку.
— Осаф Александрович, вы?
— Да я, я, Господи! Все, надо брать. Завтра же рано утром. Все там, в сборе. Так что сразу накроем эту шайку-лейку.
— Фаульгабер, Лоскутков знают?
— Да, завтра в пять.
— Лады. Справишься, Вадим Владимирович?
* * *
…Подобное бывало с Вадимом Вороновым в школе, когда учительница химии вела ручкой по списку в классном журнале и он вдруг понимал, что затаиваться и переставать дышать бесполезно: все равно вызовут именно его, и ничто уже не спасет. Вот так и теперь. Едва Серегин «Москвич» свернул с шоссе на дорогу, ведущую на Александровскую и далее в Пушкин, он со всей определенностью осознал, ГДЕ она остановится.
После кражи картины он постарался стереть Валерию из своей памяти. И ему это удалось: даже в казино он научил себя не помнить о ней. Именно не помнить, совсем, так, как будто ее никогда не было. И вот рок возвращал его в прошлое.
Сначала он увидел ярко светившиеся окна, — свет жгли так, будто внутри веселилась порядочная компания. Потом темным силуэтом проявился из дождя и сам дом. Благо как раз позади него подсвечивало низко ползущие тучи оранжевое зарево города.
Стало ясно, что судьба решила добить Вадима окончательно и навсегда. Еще несколько секунд, и он узнал не только место, но и сам дом. У него была неплохая зрительная память, — на плакатике в мастерской архитектора он видел один к одному то же самое, что плотной массой надвигалось теперь на «Москвич». Никуда не пропала даже башенка, из-за которой Валерия влюбилась именно в этот проект. Ей очень хотелось башенку. Рок издевался над ним. В ушах стояло щебетание бывшей жены, вызывавшее теперь чувство гадливости. Вадим стиснул зубы.
…И гараж — непременно на две машины. Это ведь непроходимая бедность, когда в семье всего одна машина. А уж когда выяснилось, что проект включает еще и гостиную с эркером, угловым камином и вторым светом в виде стеклянного фонаря во весь потолок!..
И вот теперь призрак Валерии вел развенчанного чемпиона к новому хозяину его бывшего дома. Чтобы ходить у него в шестерках.
«Нашелся же человек, — со злой тоской подумал Вадим. — Купил и достроил. Даже кустиками успел обсадить. Интересно, он-то хоть счастлив?..»
Казалось, Вадим видит сон. Валерия, присутствие которой он только что почти физически ощущал, куда-то пропала. Вместо нее возникла рыжеволосая девушка, свернувшаяся клубочком в кресле-качалке и задремавшая под пестрым клетчатым пледом…
— Ты смотри! — ткнул его локтем в бок Сергей. — Ну круто! Говорил я тебе, а? Говорил?..
«Москвичек» стоял перед металлическими воротами. Вадим присмотрелся и заметил видеокамеру, упрятанную в непромокаемый кожух. Камера бдительно поворачивалась, приглядываясь к сидевшим в машине. Вадиму захотелось разбить недреманное око механического свидетеля его унижения. Сергей заулыбался и сделал камере ручкой. Вадиму его улыбка показалась угодливой.
Ворота отъехали в сторону, «Москвич» чуть не на цыпочках пробрался на территорию и благоговейно скатился в гараж. Тот самый двуспальный, обещанный согласно проекту. Большую часть его занимала широкозадая «вольво» металлически-синего цвета. Зрительная память снова нехорошо кольнула Вадима: что-то показалось ему неуловимо знакомым, то ли цифры номера, то ли сама машина. Он не стал гадать, зло прекратив думать о чем-либо, кроме предстоявшего дела. Может он доказать хотя бы себе, что от былой воли в нем еще что-то осталось?.. Или как?.. А машины эти — все на одно… лицо. Наплевать и забыть.
Мокрый, заляпанный неизбежной грязью «Москвич» подле мягко мерцающей иномарки выглядел золушкой. Широкоплечий охранник буркнул что-то, даже отдаленно не напоминавшее «здравствуйте», и повел новоприбывших внутрь дома. Лестница, обтянутая благородным серым паласом, закручивалась плавной спиралью. Когда-то Вадим мечтал о том, как будет легко пробегать по ней вверх-вниз, привычно любуясь пейзажами сквозь стрельчатые окошки. Потом, когда он однажды заехал сюда вместе с Лерой и поднимался мимо еще штукатурившихся стен, этой детской радости не было, но не было и безысходности. Сейчас он не вспоминал этого. Сейчас он устало и тяжело, точно столетний дед, поднимался из гаража, а рядом с ним шел призрак Валерии; щебетания он уже не слышал, но гадливость переросла в отвращение. К ней, к этому дому, к самому себе.
— Ходют тут всякие… — привел его в себя недовольный женский голос. Такой голос мог принадлежать только уборщице.
И действительно, не успевшие высохнуть кроссовки оставляли на паласе следы.
«Грязь не сало, — мрачно сказал он себе. — Высохло и отстало».
Вадим промолчал и не стал оглядываться. Ему было лет двенадцать, когда его папа выводил машину из гаража и нечаянно толкнул колесом ведро дворничихи, поставленное посреди проезда. «Ты ей ведро покатил», — спустя несколько секунд заметил Вадик. «Да? А я и не видел, — сказал папа и нажал на тормоз. — Ну, сходи извинись». Они к тому времени успели отъехать от гаража метров на сорок. Вадим сходил, извинился, получил бортовой залп главным калибром и с малиновыми ушами вернулся в автомобиль. С тех пор он в дискуссии с блюстительницами чистоты старался не вступать. Даже в самых верноподданнических целях.
