И отключился.
…В назначенное место машина подъехала в точно оговоренное время. Народу тут было, как всегда, не слишком много, все шли торопливо, подняв плечи, стараясь поскорее попасть куда-нибудь под теплую крышу. Поэтому Валентина Антон Валерьевич распознал издалека. Тот, единственный на всю округу, стоял в круге света, засунув руки в карманы куртки и, прислонившись к фонарному столбу, терпеливо ждал.
— Вон он, — указал депутат заранее проинструктированному водителю.
После этого поднял звуконепроницаемую перегородку. Задернул гофрированную матерчатую шторку.
Едва машина остановилась, Валентин отлепился от столба, распахнул дверцу и нырнул внутрь лимузина. Плюхнулся на мягкое сиденье. И уставился на мафиози по кличке Тоха прямо в глаза. Смотрел сурово, беспощадно, без доли сомнения в правильности того, что делает.
— Я, Тоха, не буду говорить слишком долго, — начал он без преамбул. — Ты ведь уже понял, что охота направлена в конечном итоге против тебя лично?
— Понял, — не стал спорить тот. И зачем-то уточнил: — Я это уже давно понял.
— Ну вот и хорошо, — констатировал Валентин. — Ну а из-за чего все это происходит?..
Он не договорил фразу, сделал выжидательную паузу.
— Тоже, — кивнул мафиози. — Ты брат Евгении.
И снова Валентин только согласно кивнул, не выразил удивления по поводу осведомленности собеседника.
— Ну а раз так, то согласись: было бы странно, если бы на пути к тебе я убрал столько народа, а тебя вдруг помиловал бы.
Антон Валерьевич был бледен, но тут позволил себе усмехнуться.
— Соглашусь, конечно, что это было бы странно… Но и ты согласись, что поступил крайне неразумно, добровольно усевшись сюда. Потому что там на переднем сиденье, рядом с водителем…
— …сидит Капелька? — вопросительно закончил Валентин. — Эх, Тоха, Тоха, ни хрена-то ты пока про меня не понял… Ну так я тебе сейчас кое-что объясню. Во-первых, если ты заметил, я до сих пор не совершил ни одного ошибочного хода, так почему же ты решил, что я сознательно подставлюсь тебе сейчас, когда дело уже сделано?.. И второе: неужели до тебя до сих пор так еще и не дошло, что я всегда обладаю эксклюзивной, так сказать, информацией, которая и позволяет мне действовать безошибочно?.. Я-то думал, что ты это сам понял или хотя бы Самусь тебе подсказал… Нет, Тоха, я хотя и сижу возле тебя, а для тебя неуязвим и недосягаем. А потому давай не будем блефовать и друг друга пугать, а поговорим конкретно.
Уязвленный нотацией, Антон Валерьевич слегка пожал плечами:
— Ну что ж… Давай.
Валентин этой репликой был заметно удовлетворен.
— Вот так-то… — усмехнувшись, обронил он. — Кстати, скажи своему водиле, что он может ехать куда угодно, даже на твою дачу. На любую: бывшую государственную, а теперь тобой за бесценок выкупленную, в Завидове или на личную, тобой построенную в заповедной зоне… Мне фиолетово, куда мы поедем. А можем и просто покататься по городу… — он подождал, пока Тоха в переговорное устройство передал распоряжение в кабину покататься пока, до его распоряжения, по городу. А потом продолжил: — Итак, Тоха, я готов ответить на твои вопросы, а потом перейдем к делу, ради которого я здесь. Слушаю тебя.
Слушаю… Легко сказать «слушаю», когда испытываешь обыкновенный человеческий страх перед этим затрапезного вида парнем, который так безбоязненно уселся к нему в машину. Не мог же он, долбодятел, не понимать, что сзади уже едет еще один автомобиль с тремя головорезами, да Капелька впереди… Они же ему бошку отвернут без малейших проблем — а он держится уверенно, будто сам является хозяином положения. А может и в самом деле он действует наверняка? Не может же человек совершать подобные поступки, не обеспечив себе надежного тыла!.. Не хотелось бы в это верить…
Однако…
Однако Тоха и в самом деле слишком много прошел в этой жизни испытаний, чтобы вот так просто сдаться. В конце концов, подчиниться обстоятельствам, сделать хорошую мину, когда на руках нет не то что «каре», «флеши» или «стрита» — даже плохонькой пары, если воспользоваться терминологией из игры в покер, это тоже искусство. Ну а такое искусство не дается от рождения, оно приобретается с годами, в ходе постоянной тренировки, в ходе постоянных столкновений с неожиданностями.
— Кофе будешь?
Антон Валерьевич с невольным удовлетворением отметил, что в деланно невозмутимом и самоуверенном лице Валентина что-то дрогнуло. Он несколько раз подряд растерянно моргнул глазами.
— Кофе?
— Ну да, кофе, — повторил Тоха. — Кофе будешь? Или тебе коньяку?
— Я не пью… Я не пью спиртного. А кофе пожалуй… Нет, спасибо.
— Не хочешь принимать пищу из рук врага?
От вида растерянности противника Антон Валерьевич вдруг почувствовал какое-то облегчение. Он понимал, что это глупо, по-мальчишески — а тем не менее испытал едва ли не злорадство.
Однако Валентин уже оправился от неожиданности. Снова стал спокойным и слегка насмешливым.
— Я не хочу принимать что бы то ни было из твоих рук по двум причинам. Первая: потому что я тебя убью. Вторая: потому что ты дерьмо. А даже самый лучший кофе, полученный из рук дерьма, известно чем пахнет…
— Ну, насчет убить — это ты погорячился, — самодовольно ухмыльнулся Тоха, ощутив в душе невольный холодок. — Это еще бабушка надвое сказала.
Машина резко затормозила, слегка повернув в сторону. Потеряв равновесие, Валентин по инерции навалился на своего врага-собеседника. Антона Валерьевича вдруг как озарило: такого случая может больше не быть!
Он легко, слишком легко, невероятно легко обхватил шею Валентина согнутой в локте правой рукой и сжал ему горло. Борьба длилась бы совсем недолго…
— Твоя дочь… — прохрипел сквозь пережатую гортань Валентин.
Что?!!
Инстинкт самосохранения на мгновение схлестнулся с инстинктом отца. Миг, целый миг побеждал первый. У Валентина уже выпучились глаза, вылез изо рта посиневший язык, начали непроизвольно, судорожно подергиваться руки и ноги…
И тогда Антон его отпустил.
Он понял, что с этого мгновения он обречен. У него нет никаких шансов остаться в живых. Тем не менее отпустил. И больше не предпринимал попыток напасть на врага.
Мафиози отвернулся к окну, невидяще глядя на проплывающую мимо панораму столицы. Старался не вслушиваться — хотя куда тут денешься, куда избавишься от этих звуков — в то, как громко хакает, тяжело, с хрипом, пытается отдышаться его враг. Враг, которого он размазал бы сейчас, которого он спровадил бы к Барабасу на фарш, которого его молодцы смогли бы больно убивать в течение долгих трех суток — если бы этот гад не произнес святого, нет, священного для него, Антона, слова.
«Дочь!»
Этим было сказано все. Ради этого слова Валентин остался жить. Вернее, конечно, не ради слова, а ради того беспомощного существа, которое за ним стоит.
— Я тебя слушаю, — сказал Антон Валерьевич, когда по звукам, раздающимся сзади, понял, что Валентин немного оклемался.
— Ну ты ловок… — раздалось в ответ.
— Я тебя слушаю, — холодно повторил Тоха. — Только ясно и четко.
— Мы договорились, что я сначала отвечу тебе на твои вопросы, — напомнил Валентин. — Или тебя больше ничего не интересует?
Кое-что Антона Валерьевича все же интересовало.
— Почему ты выбрал именно Апока… — спросил он. — Ну, именно эту Библию…
Валентин откровенно хохотнул.
— Ты даже выговорить не можешь название одной из главных книг христианской религии… И говорить, что это одна из Библий — чистейшая глупость. Ты что же думаешь, что если ты перечислил на счет восстановления Храма Христа Спасителя свою толику долларов, обеспечил себе спасение?.. Дурак. Да и вообще вся эта затея с Храмом, к слову… Знаешь, Антон, — в голосе Валентина вдруг прорезались какие-то простые и человеческие нотки. — Думаешь, я сам до конца уверен, что поступаю правильно, когда убиваю таких как ты?.. Тоже не уверен. Вот ты на Храм отвалил сумму, о которой не смеет и мечтать та старушка или тот бюджетник, которые и в самом деле вкалывали и вкалывают для страны. А я на такое не способен, нет у меня таких денег. И вот простые люди, у которых нет денег, на Храм не жертвуют, им попросту нечем поделиться, а ты и такие как ты — жертвуют… Так кто же более угоден Богу и Небесам? Выходит, что ты и твои дружки?.. Скажешь, что я кощунствую… Наверное. Но только если Господь создал нас по образу и подобию своему, коль он наделил нас способностью мыслить и анализировать, то, значит, не должен и казнить нас за неудобные вопросы… Так вот, я и не могу понять, что правильнее: терпеть и смотреть, как власть в стране… Ну ладно, может, не в стране, а в отдельных ее проявлениях… Так вот, если я вижу, что власть оказывается в руках у вас, у богатого дерьма. Типа тебя. И вы можете откупиться от правосудия земного и небесного, можете спокойно вершить свои преступления, а вам за это обещается на небесах отпущение грехов… Я не могу с этим согласиться. Потому что если бы мы всегда уповали на отмщение на небесах, вы бы размножились как тараканы и поглотили бы все человечество. А потому я, человек, который не внес на восстановление Храма ни копейки, потому что у меня просто нет лишней копейки, должен казнить человека, который отвалил на это святое дело немалую сумму, но который совершил на этом свете столько грехов, что на том свете, если он конечно имеется, составлен многотомный труд о твоих злодеяниях.
