было купальных костюмов. И не было дома. И было много домов. И никакой из них не был нашим. Но у нас в руках было счастье. Такое реальное и такое видимое. Такое ощутимое. И если бы кто-то выстрелил – из рогатки или винтовки, то непременно бы попал. В наше счастье…
Мы стояли на берегу моря, крепко держась за руки. Впереди у нас была долгая-предолгая, счастливая-пресчастливая жизнь. На берегу моря, названия которого мы так и не знали. А зачем? Разве моря называются? У них всех одно название – море.
Мы стояли, крепко держась за руки. Над нами голубело и кричало небо. Под нами искрился и волновался песок. Позади нас гудел и возмущался вечными вопросами лес. И более возмущался – ответами. Ни о чем. Ну, или, например, быть или не быть? Это уж совсем ни о чем. Вопрос риторический. А природа не любила риторические вопросы. Потому что для нее все слишком логично и гармонично. И у нее слишком много времени… А вот у нас времени было мало. И мало жизни. Или много? Ведь мы в это верили… В очень и очень многое…
Впрочем, кто знает – что такое жизнь. Ну, как те насекомые, которым для полного счастья достаточно несколько часов. Если повезет. Если не прихлопнут сразу… А если не повезет – и одной секунды хватит, чтобы все понять в этом мире… Особенно, когда на берегу моря. У леса. В доле любви. И вдали от Родины, которая все равно есть… И мы поцеловались…
«Ну вот, они, эти бедолаги, уже у меня на мушке…» Черный круг оптического прицела вокруг их силуэтов. И черный крест на их силуэтах. И красная точка замерла на их силуэтах… Красивое сочетание черного и красного. И еще одна красная точка. Он не любил много точек. Особенно красных… Многоточие получается. Многоточию здесь не обучают… И плохо слышны слова. Люблю… Опять повторение – люблю. «Зачем столько раз повторять слова? Они и так трудно даются. А тут опять – люблю… Странное слово. Древнее, что ли… Но не имеет уже значения…»
Вжик!.. Как легко убивать…
Он шел по песку. И не оставлял следов. Только след тянувшейся по песку автоматической винтовки с оптическим прицелом. «Как же много песка! Рыхлого, тягучего, желтого. Кто-то говорил, что дети любят играть в песочницах. Разве можно играться с песком? Глупо… В песке можно только хоронить. Глупые дети…» Он никогда не знал детей. Он был выцветшим, как песок. Усталым, подавленным. В общем – никаким…
«Как же тот человек, вроде его звали Гиппократ… Как же он сказал? Инопланетянин? Глупый человек! Ведь он сам никогда не вышел ни из чего и ни во что не войдет. Даже в могилу. И могилы у него не будет. Даже в песке. Глупый человек… Но зачем это кому-то знать? А он сам, он? Он – откуда?..
Насколько ему все это не интересно. Все называют это… Искусственная селекция? Трудное слово… Или чем-то другим? Опытами? Пробирками?.. А условия здесь прекрасные – отличная еда, отличный климат. И полное одиночество…
Зачем это он? О чем? Как же ему все это не интересно, как же все равно… Откуда, зачем, почему… Одно хорошо, он – один-одинешенек на всем белом свете. Почему белом? И на черном – все равно один-одинешенек. Из пробирки. Но ведь мы, насколько возможно, уже давно с ними. И мы их подавим, вытесним, уничтожим. Они такие все лишние, в отличие от нас…»
Ему так говорили. И он безоговорочно в это верил. Те, кто говорили, были для него богами. «Красиво говорили».
Он ни о чем не хотел знать. «Знать – это трудно. Как и трудно мыслить. Трудно мечтать. Чувствовать. Желать. Ошибаться… Боги, как же хорошо, что они меня этого лишили…»
Он шел, сгорбившись под тяжестью солнечных лучей. «Зачем их столько?..» Он ненавидел солнце. «Не оно ли во всем виновато? И луна тоже. И звезды…» Он их ненавидел не меньше…
Впрочем, он не знал. Иногда ему казалось, что он завидует людям. Они говорили – есть обычные люди. А он – вовсе не обычный. Иногда ему казалось, он мечтал в редкие минуты быть, как все. Обычным. Но он этого не умел. Не понимал.
Иногда его мысли путались, как и шаги. Глазам становилось больно. И голова взрывалась. И он хватался за голову. А потом, как его учили, приводил себя в норму. В свой режим. Он знал одно – нужно поспать. Как дети. А потом – привести Городок в порядок. И все будет по-новому. Не потому, что ему нравилось. Просто так надо.
Впрочем, он уже давно открыл для себя, что, в общем, совсем не отличается от обычных людей. И это облегчало его вечную долю.
«Все, как и он живут, не потому, что нравится, а потому, что так надо. А доля… Доля у всех одинакова. Даже если в процентах исчисляется по-другому…» Но о процентах он не знал ничего. Он знал только о доле… Что она есть у каждого. В каком-то общем банке. И под какие-то личные проценты… Но о том, что банк может запросто, уже завтра, а вдруг и сегодня, обанкротиться, он тоже не знал… Да и не хотел знать. Это было слишком трудно – знать… Голова опять-таки взрывалась. Тогда зачем?
Вжик!.. А вот это просто… Вжик! Как легко убивать…
Он ничего не почувствовал. Никакой жалости…
Два силуэта лежали на желтом горячем песке, взявшись за руки. Как в детской песочнице. И между ними – как-то некстати – рос синий цветок. Кто-то называл его цикорием. «Какое дурацкое название. Некрасивое название. И разве в песке может вырасти цветок? Так не бывает…»
Ему это не понравилось. И в голове вновь что-то на секунду взорвалось. Он вздрогнул. Опять в памяти мелькнули какие-то дети, которых он никогда не видел. В Городке не было детей. Он где-то случайно услышал, что дети – это будущее. Но потом ему объяснили – это будущее, которое никогда не сбывается…
И вдруг у него, заржавелого и запесоченного, промелькнула мысль: «Ну вот, опять придется вырывать с корнем этот проклятый цикорий…» Как же он утомился… «Одно хорошо, что у этих, которые неподвижно лежали возле цикория, взявшись за руки – как дети – у них самих детей не было и уже никогда не будет… Меньше будет работы».
Москва – Ямуга, 2017 – февраль 2019 г.
