Куинн Фосетт
Новые приключения Майкрофта Холмса
Посвящается Кларенс и Патти
Quinn Fawcett
The Scottish Ploy
Публикуется с разрешения JABberwocky Literary Agency Inc. (США) при участии Агентства Александра Корженевского (Россия)
© Quinn Fawcett, 2000
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2013
Итак, перед нами – новые приключения Майкрофта Холмса в изложении Куинна Фосетта.
Ситуация в европейской и, шире, евразийской политике, как всегда, аховая. Османская империя разваливается на глазах, грозя похоронить под своими обломками всю колониальную политику. В Европе назревает полномасштабный политический кризис, отчасти спровоцированный действиями зловредного Братства, с которым – усилиями Майкрофта Холмса и его верного секретаря Гатри – мы уже успели познакомиться.
Надо сказать, что вся эта международная ситуация выдумана Куинном Фосеттом от начала до конца.
Сам Артур Конан Дойл к подобным вольностям в беллетристических текстах относился достаточно снисходительно. Да, он тщательно и досконально изучал материалы, когда работал над своими историческими романами, но при этом признавал, что художественное произведение не летопись и не фактография, доверяй, но проверяй. Вот что он пишет по этому поводу:
«Иногда мне приходилось ступать на неизведанную территорию и попадать впросак из-за недостаточного знакомства с предметом. Например, я никогда не интересовался ска́чками и все же рискнул написать „Серебряного“, где сюжет завязан на распорядок жизни в тренировочных конюшнях и на ипподроме. История получилась не хуже других, Холмс показал себя с лучшей стороны, однако мое невежество вопиет с каждой страницы.
Я потом прочел в одной спортивной газете замечательную разгромную рецензию, написанную человеком, знающим этот распорядок назубок; в ней подробно расписано, какие кары навлекли бы на себя участники действия, если бы совершили приписанные им мною поступки. Половина оказалась бы в тюрьме, а остальных пожизненно изгнали бы с ипподрома.
Впрочем, я никогда особо не переживал за детали, а иногда попросту пользовался своим правом повелителя. Когда один взволнованный редактор написал мне: „В этом месте нет второй железнодорожной колеи“, я ответил: „Считайте, я ее проложил“. С другой стороны, в определенных случаях точность необходима».
Кстати, этот текст приукрашен еще одним старым добрым приемом, почерпнутым скорее из драматургии. Вся его интрига завязана на том, что, говоря словами Умберто Эко, «к нам едет Филофея», то есть ожидается некий крайне важный персонаж, явление которого на сцене должно повлечь за собой развязку. Вот только в этой книге (уж забежим разок вперед) персонаж так и не появляется. И это прием в духе совсем уже современной, даже авангардистской литературы.
А вы, наверное, думали, что детективные романы устроены совсем просто и нет там никаких «подводных камней».
Александра Глебовская
Имя Майкрофта Холмса использовано с любезного разрешения дейм[1] Джин Дойл.
В наши дни френология[2] уже не считается научной дисциплиной, однако в конце XIX века ее рассматривали как серьезную науку; ею занимались многие медики и ученые того времени. Современным читателям будет трудно принять тот факт, что Майкрофт Холмс, человек умный и эрудированный, тоже интересовался френологией, но тут он ничем не отличался от лучших умов своей эпохи.
Кроме того, это было время, когда люди начали искать новые методы лечения душевных болезней. В Вене Брейер и его младший коллега Фрейд врачевали такие заболевания с помощью гипноза. Во Франции многие психиатрические лечебницы наконец перестали уподоблять тюрьмам. В Америке условия содержания умалишенных и умственно отсталых людей и уход за ними были несколько гуманнее, чем в Европе, однако, из-за того что недуги эти передаются по наследству, несчастных стерилизовали.
Затрагивая проблемы европейской дипломатии XIX столетия, я даже в вымышленных обстоятельствах старался достоверно отображать национальные политические установки.
Что же касается лондонских театров, то они располагаются преимущественно на прежних местах, однако с 1890-х годов претерпели сильные изменения. Во время Второй мировой войны многие здания понесли значительный урон, в большинстве из них газовое освещение перед войной было заменено на электрическое. В качестве справочной информации я пользовался в первую очередь изданиями «Лондонская сцена эпохи „ревущих девяностых“» (1963) и «Лондон при свете газа» (1977).
– «Бесчисленные „завтра“, „завтра“, „завтра“»[3], – твердил Эдмунд Саттон голосом полным нестерпимого утомления и отчаяния.
Я ни разу не шелохнулся, хотя целых три месяца присутствовал при репетициях и был уверен, что выучил его роль наизусть. Окружавшая меня публика притихла, поглощенная действом.
– «К последней букве вписанного срока…»
Рядом со мной сидел Майкрофт Холмс, устремив темно-серые глаза на актера, который, когда не подвизался в шекспировских ролях, служил его двойником.
– Он их потряс, – прошептал Холмс, тоже заметивший, что зрители, все до единого, загипнотизированы игрой Саттона.
– «…Который час кривляется на сцене и навсегда смолкает…»
Сдерживаемое волнение сообщало этим словам страстность, надрывавшую мне сердце. Саттон отвернулся от зрителей и продолжал декламировать в глубину сцены, но каждое его слово было отчетливо слышно, хотя голос, казалось, звучал не громче, чем в начале этого краткого трагического монолога.
– «…И страстей, но смысла…»
Последовала недолгая пауза, затем актер снова повернулся к залу и с жалкой улыбкой закончил:
– «…Нет».
– Великолепно, – шепнул Майкрофт Холмс, и похвала эта была не лицемерна, как и все, что он говорил. – Изумительно. Превосходное начало.
Я кивнул, не желая разрушать словами чары. Я был взволнован не меньше Холмса и сам испугался этого. «Кто бы мог подумать, – говорил я себе, – что между затверженным текстом и его сценическим представлением может существовать такая разница!» Однако чему тут было удивляться? Я много раз видел, как Саттон перевоплощается по воле нашего патрона, и наиболее убедителен актер был в роли Майкрофта Холмса. Я по-прежнему смотрел на сцену: началась битва, и это предвещало скорый конец представления.
Занавес опустился, раздались аплодисменты, и чары развеялись. Я хлопал вместе с остальными, ожидая, когда актеры выйдут на поклон.
– Думаю, вы согласитесь, он был хорош, – сказал Холмс.
Исполнители, выстроившись цепочкой, вновь показались на сцене и внимали бурным овациям.
– У него утомленный вид, – заметил Холмс, внимательно разглядывая Саттона.
Под гримом, добавившим актеру добрый десяток лет, на его лице и впрямь проступали следы усталости.
– Неудивительно, – ответил я. – Он потрудился на совесть.
Я неистово хлопал актрисе, игравшей леди Макбет, – изящной женщине, чей голос проникал до глубины души. Только что меня ужасало ее безумие, а теперь она расточала улыбки и заигрывала с публикой. Я припомнил, что Саттон говорил, будто она на редкость вспыльчива и к тому же охотится за богатыми стариками. Пока она играла роль, я ни за что не поверил бы этому, но сейчас понял, что́ имел в виду актер. Она была слишком уж миловидной, и в ее манере держаться сквозило что-то неприятное.
– Беатрис Мазеруэлл вам не по вкусу? – лукаво поинтересовался Майкрофт Холмс.
– В ней всего… чересчур, – признался я.
Занавес поднимался трижды, затем аплодисменты стихли и люди потянулись к выходу. Освещение притушили: публике явно намекали, что театр закрывается. Совсем недавно Генри Ирвинг[4] впервые велел погасить свет в зале во время представления. Этим же приемом пользовались, чтобы поторопить замешкавшихся зрителей. Я встал с места, снова пожалев, что замечательный спектакль не предназначен для многократного представления на сцене. Театр герцога Йоркского был бы самым подходящим для него местом, если бы не краткосрочность постановки. Я взял свое пальто, перекинутое через спинку кресла, и набросил его на плечи.
– Куда теперь, мистер Холмс?
Холмс улыбнулся:
– Вернемся ко мне. У нас еще много работы.
Должно быть, он заметил досаду, промелькнувшую в моем взгляде, поскольку добавил:
– Отложим восхваления до того момента, когда Саттон явится ко мне на квартиру. Не нужно, чтобы знали, что между мной и ним существует какая-то связь. Но он постарается побыстрее присоединиться к нам, и вы получите прекрасную возможность осыпать его комплиментами.
– Он заслуживает комплиментов, – строптиво возразил я. – Мне бы хотелось поздравить его прямо сейчас. Но я понимаю, отчего вы осторожничаете.
