– Как же хорошо, что все кончилось, – сказал Клэй. – Однако на самом деле, разумеется, еще ничего не кончилось. Полицейский суд, потом суд присяжных и так далее – все это ужасно.
– Все-таки жаль, что его нельзя по-тихому отправить в сумасшедший дом. Это представляется самым разумным решением.
Клэй покачал головой:
– Возможно, что и так – но только после суда. Безумен он или нет, но ему надо дать последний шанс. Однако он все равно опасен и, как мне кажется, страшно мучается. Лучше уж ему умереть. Лично я был бы рад, если бы его повесили.
Элизабет чуть вздрогнула. Они остановились у двери Клэя.
– Боюсь, – произнес Клэй, – что вы все еще испытываете потрясение. Пока есть тайна, напряжение заставляет двигаться. Но потом обычно понимаешь, что ощущаешь лишь сильное потрясение.
– Нет, – твердо ответила Элизабет, сделавшись в чем-то похожей на Диану, поскольку его слова явно намекали на ее принадлежность к слабому полу. – Потрясения я не ощущаю. Только сильный голод.
– Боже мой! Тогда съешьте печенье. – С этими словами Клэй скрылся за дверью и вскоре появился с небольшой серебряной коробочкой в руках.
Элизабет взяла печенье, а затем удивленно уставилась на коробочку. Там оставалось не меньше дюжины печений.
– Вот оно что! – весело воскликнула она. – Так это вы пробрались в кладовку и расстроили Раута!
– Мне ничего об этом не известно, – ответил Клэй.
– Но ведь больше шести никогда не кладут… – Элизабет посмотрела на Клэя. Их взгляды встретились, и она умолкла. Он совершил ошибку – возможно, первую за все время, – и знал это. Теперь это знала и она. И он об этом тоже знал.
Элизабет героически надкусила печенье.
– Как глупо с моей стороны, – пробормотала она, едва отдавая отчет своим словам. – Спасибо вам. Спокойной ночи. – Она неторопливо направилась к себе, хотя мысли вихрем неслись у нее в голове.
Она закрыла дверь и прислонилась к ней, ожидая, пока буря уляжется и голова сделается ясной. Она поняла, что не узнала ничего нового. Все время или с того момента, когда Клэй показывал изумительные фокусы в малой гостиной, она знала… что-то знала. Теперь она просто увидела, что именно.
– Глупо! – сказала она вслух, стараясь не впасть в истерику. Затем, не обращая внимания на пораженную камеристку, она открыла дверь и снова вышла в коридор. Возможно, на нее просто нашло какое-то затмение. В любом случае она собиралась довести дело до конца.
По коридору и за угол – и вот она снова у двери Клэя. Она вдруг ощутила мимолетный порыв постучать в дверь напротив, к Чарлзу Пайперу. Однако она подавила его и подняла руку, чтобы постучаться к Клэю. За дверью она услышала голос, и что-то – возможно, что-то в интонации доносившегося сквозь толстое дерево бормотания – снова заставило ее остановиться. Она вдруг поняла, что находится на грани опасности, что все приличия не имеют значения и что она хочет осуществить задуманное. Ее поднятая рука скользнула к дверной ручке, повернула ее и осторожно приоткрыла дверь на полсантиметра. Она явственно услышала голос Клэя, тихо, но возбужденно говорившего по внутреннему телефону:
– Анна, ты одна? Слушай. Через пятнадцать минут, возможно, через десять, они все узнают. Можешь прямо сейчас подойти к коровнику? Знаешь, где это? Не бери ничего… нет… сперва туда… это спрятано там. Через стену… там станут ждать… Живей…
Элизабет неслышно закрыла дверь. Прямо сейчас к коровнику… спрятано там… станут ждать. Она повернулась, побежала к себе и буквально влетела в комнату.
– Джин, найди полицейских, мистера Готта, мистера Гилби. Скажи им сейчас же идти к коровнику. Сейчас же, понимаешь. Ступай живо!
Нынче в Скамнуме могло случиться что угодно. Сама же Джин была из Кинкрея. Эти странные события попортили ей немало нервов, и она решила, что это не должно повториться.
– Да, миледи, – ответила она и выбежала из комнаты.
Элизабет сбросила вечерние туфли и надела уличные. Затем она выскочила из комнаты и побежала налево по коридору, чтобы не пройти мимо комнаты Клэя. Через минуту она оказалась внизу и выскользнула на улицу через боковую дверь.
– Бежим, девочки, бежим! – подгоняла она себя. Ее взгляды на женский спорт были диллоновскими и ироничными. Однако ее дух сочетал в себе Диллонов и Криспинов, когда она неслась вниз по ступенькам террас. Последние ступени она преодолела одним прыжком. Ее сердце стучало в такт бегу: спрятано там… спрятано там.
* * *Чарлз Пайпер сидел у себя в комнате и записывал события уходящего дня. Будучи особого мнения о том, что интересно, а что нет, он был далек от того, чтобы посвятить свое внимание исключительно загадочному и печальному делу сэра Ричарда Нейва. Он имел дивную беседу с Ванессой Терборг – интересным типажом – и записывал свои впечатления о ней. Он придумал небольшой рассказ, действие которого происходит в Венеции, для круга читателей вроде герцогини. Потом он изменил Венецию на Пьенцу как на менее банальное место действия. А затем его мысли обратились к Мелвиллу Клэю.
Из всех находившихся в Скамнуме Клэй интересовал его больше всего. Дело заключалось не в его головокружительной карьере, когда он появился из ниоткуда и за несколько лет достиг огромной известности. Дело было в нем самом. Взять, например, его женственность… Как он тем самым утром стоял спиной к окну, вертя зеркальцем для бритья вокруг лица то так, то сяк.
Пайпер нахмурился. Потом хмурый взгляд сменился удивлением. В зале после убийства, когда он мельком из-за занавеса увидел Клэя, говорившего с вдовствующей герцогиней… Конечно, там присутствовало похожее выражение… связанное с чем? С напускной легкостью – вот с чем! Легкость осанки и движений, которые на самом деле представлялись пристальному взору результатом огромной сосредоточенности и внутреннего напряжения. Зачем? Почему? И еще одно мимолетное видение в зале, попавшее в самый край поля зрения Пайпера… Что-то удивительное… Странная картина… Ну конечно же – старая дама спала.
А зеркальце?.. Пайпер вскочил на ноги, слегка вскрикнув, оглянулся, словно в поисках оружия, а потом выбежал в коридор к двери Клэя. На мгновение он замер. Затем открыл дверь и вошел внутрь – прямо в мир мелодрамы. Клэй исчез. Однако на полу лежала камеристка – камеристка Элизабет, – связанная и с кляпом во рту.
Пайпер тотчас принялся действовать. Он развязал девушку, выслушал ее, позвонил и отправил ее к полицейским. Затем он подскочил к окну и вскочил на подоконник. Затем спрыгнул на внешний бордюр, потом на козырек крыши, на колоннаду и, наконец, на землю. Пайпер побежал изо всех сил. Он порвал тапочки и в кровь расцарапал ноги – но, безусловно, подобным образом он выиграл тридцать секунд.
Он бежал быстро и ровно, как бегают те, кто занимается дыхательной гимнастикой.
Элизабет осторожно остановилась на пороге живописного коровника герцога Питера. Оттуда не доносилось ни звука. Она успела опередить их. И если повезет, полиция тоже успеет опередить их и поймать в ловушку. Если только – и от этой мысли она вздрогнула – они сами уже не были здесь и не устроили ловушку. Тут Элизабет поняла, что совершенно по-дурацки стоит под арочным входом. Она быстро скользнула в тень.
Коровник, обычно воспринимавшийся как милая нелепость, теперь выглядел зловеще. Низкая полоска луны мелькала среди сгущавшихся туч. Мерцающий свет плясал среди декоративных развалин, играя на ступенях, так искусно стертых, словно по ним прошли целые поколения праведников, скользя по тщательно вытесанным одеяниям святых, расставленных по прихоти хозяина без голов или рук. Полуразвалившаяся башня, изначально построенная таковой, взмывала вверх, вызывая беспокойство и страх. Обвивавший башню плющ тускло вспыхивал под ночным ветерком мириадами зеленых огоньков, вокруг мелькали летучие мыши, из какой-то бойницы доносилось глухое уханье совы. Элизабет подумала, что все это очень бы понравилось Питеру, но сейчас обстановка еще больше действовала на нервы. На мгновение выглянула луна. Элизабет проскользнула внутрь. Там царила полная темнота. Внезапно запаниковав, она резко обернулась, словно кто-то хотел ее зарезать, как Боуза. Никого и ничего. Она прижалась спиной к стене и замерла, чувствуя, как покалывает ладони. Плющ зашуршал от легкого порыва ветра. Снова выглянула луна. Элизабет вглядывалась в образовавшийся полумрак, но увидела лишь неясные тени. И вдруг она едва не вскрикнула. На бледном каменном полу она заметила россыпь красных капель.
Однако красное отдавало каким-то странным свечением. Элизабет издала осторожный вздох облегчения, взглянув на намеренно разбитый ажурный узор окна-розетки и на рубиновые осколки намеренно расколотых витражей.
– Ах, Питер, – выдохнула она, – как же ты меня напугал!
После этого она смело двинулась вперед. В этом мире романов ужасов надо просто взять себя в руки, и все будет хорошо: любую ужасную тайну легко разгадать. Но стоит расслабиться, и сразу перекричишь Стеллу Терборг.
