Однако машина чин чином подвезла ее к «Пале-Джамай». Хилари вышла из такси, прошла под арку входа и с восхищением обнаружила вокруг себя самую что ни на есть восточную обстановку. Здесь были длинные диваны, кофейные столики и местной работы коврики. От регистрационной стойки ее проводили через несколько комнат, переходящих одна в другую, на террасу, мимо апельсиновых деревьев и ароматных цветочных клумб, а потом вверх, по винтовой лестнице, – в уютный номер, также сохранивший восточный стиль, но оборудованный всеми «современными удобствами», столь необходимыми для путешественников в двадцатом веке.
Обед, как уведомил ее портье, начинался в половине восьмого. Хилари достала кое-какие вещи из чемодана, вымылась, причесалась и сошла вниз через длинную курительную комнату все в том же восточном стиле, оттуда – на террасу, а затем – по лестнице в ярко освещенный обеденный зал. Сам зал имел форму вытянутого прямоугольника, и вход в него располагался в длинной стене этой фигуры.
Ужин был превосходным. Пока Хилари ела, разные люди входили в ресторан и выходили из него. В этот вечер она чувствовала себя слишком усталой, чтобы рассматривать и оценивать их, но одна-две примечательных личности привлекли ее внимание. Пожилой мужчина с очень желтым лицом и маленькой бородкой-эспаньолкой. Хилари заметила его из-за невероятного почтения, с которым к нему относился персонал. Блюда ему приносили и уносили по едва заметному кивку. Стоило старику приподнять бровь, как официант бросался к его столику. Хилари задумалась: кто бы это мог быть? Большинство посетителей ресторана явно путешествовали ради развлечения. За большим столом в центре сидел немец, еще в зале присутствовал средних лет мужчина со светловолосой, очень красивой девушкой – как решила Хилари, шведкой, а может быть, датчанкой. Еще было семейство англичан с двумя детьми, несколько групп туристов‑американцев и три семьи из Франции.
После ужина Хилари пила кофе на террасе. Было прохладно, но не слишком, и женщина наслаждалась ароматом цветов. Спать она легла рано.
Следующим ясным утром Хилари вновь сидела на террасе под полосатым красно-белым зонтом, защищавшим ее от солнца, и размышляла о том, как это все невероятно. Вот она сидит здесь, играя роль умершей женщины и ожидая, что произойдет нечто необычное и мелодраматичное. В конце концов, разве нельзя допустить вероятность, что несчастная Олив Беттертон отправилась за границу, просто чтобы отвлечь разум и душу от горьких мыслей и чувств? Вероятно, бедная женщина так же ни о чем не ведала, как и все остальные.
Наверняка слова, сказанные ею перед смертью, имели совершенно обычное объяснение. Она хотела предупредить Томаса Беттертона относительно человека по имени Борис. Мысли у Олив путались, она цитировала какой-то странный стишок и говорила, что сначала не могла во что-то поверить. Не могла поверить во что? Возможно, лишь в то, что Томас Беттертон вот таким образом таинственно исчез…
Не было никаких зловещих намеков, никаких полезных улик. Хилари посмотрела на садовые террасы, расположенные ниже. Здесь очень красиво. Красиво и мирно. Дети радостно перекликались, бегая туда-сюда по террасе. Мамы-француженки пытались призвать их к порядку и даже бранились. Белокурая девушка-шведка села за один из столиков и зевнула. Потом достала бледно-розовую помаду, подвела свои и без того безупречно накрашенные губки, и стала серьезно изучать в зеркальце свое лицо, слегка нахмурившись.
Вот к ней присоединился ее спутник – муж, а может быть, и отец, решила Хилари. Девушка с улыбкой поздоровалась с ним, потом подалась вперед и с жаром заговорила, явно настаивая на чем-то. Мужчина возражал с извиняющимся видом.
На террасу из нижних садов поднялся желтолицый старик. Он уселся за столик у внешней стены, и к нему немедленно кинулся официант. Старик сделал заказ, официант поклонился и исчез, спеша выполнить его. Блондинка взволнованно схватила своего спутника за руку и бросила взгляд на старика. Хилари заказала себе мартини, а когда его принесли, тихонько спросила у официанта:
– Кто этот старик, сидящий возле стены?
– А! – Тот театральным движением подался вперед. – Это мсье Аристидис. Он невероятно – о да, невероятно! – богат.
Официант вздохнул в экстазе при мысли о таком огромном богатстве, и Хилари обернулась на высохшую, согбенную фигуру у стены. Невероятно морщинистый, сухой, не человек, а просто мумия. И все же благодаря его невероятному богатству официанты бегают за его заказами вприпрыжку и говорят о нем с благоговением, понизив голос… Старый мсье Аристидис слегка пошевелился и на мгновение встретился глазами с Хилари. Несколько мгновений он смотрел на нее, потом отвел взгляд.
«Не такой уж он дряхлый», – подумала про себя Хилари. Даже издали было видно, насколько у него проницательные и живые глаза.
Блондинка и ее спутник поднялись из-за стола и направились в обеденный зал. Официант, который, похоже, сам себя назначил гидом и просветителем для Хилари, остановился возле ее столика и стал собирать стаканы, попутно снабжая ее новыми сведениями:
– Этот мсье – крупный бизнес-магнат из Швеции. Очень богатый, очень важный. А дама, что с ним, – она кинозвезда, как говорят, новая Гарбо. Очень модная, очень красивая… но какие сцены она ему закатывает, целые спектакли! Она всем недовольна. Заявила, что, как это… по горло сыта Фесом, где нет ювелирных магазинов и нет других шикарных женщин, которые смотрели бы на нее и завидовали бы ее нарядам. Она требует, чтобы он завтра же увез ее куда-нибудь в более интересное место… Ах, богатые не всегда могут наслаждаться тишиной и спокойствием духа!
Выдав последнюю фразу, похожую на философскую цитату, официант заметил подзывающий жест с другой стороны террасы и бросился туда, подпрыгнув, словно от удара током.
– Мсье?
Большинство постояльцев отеля уже ушли на обед, но Хилари поздно позавтракала и теперь не спешила к дневной трапезе. Она заказала себе еще один напиток. Симпатичный молодой француз вышел из бара и прошел через террасу, бросив на Хилари быстрый осторожный взгляд, почти незаметно, словно спрашивая: «Интересно. Не происходит ли здесь чего-либо такого?» Потом он направился по лестнице на нижнюю террасу, наполовину напевая, наполовину бормоча строки из французской оперы:
Le long des lauriers roses
Rêvant de douces choses[9].
Эти слова вдруг протянули в сознании Хилари цепочку ассоциаций. «Лавр ей нежно кивает…» Лавр – по-французски «лорье». Лорье? Так звали того француза из поезда. Была ли здесь какая-то связь, или это просто совпадение? Она открыла свою сумочку и стала разыскивать визитку, которую он дал ей. «Анри Лорье, Касабланка, Рю-де-Круассан, 3». Хилари перевернула карточку и на обратной стороне увидела чуть различимые карандашные пометки – как будто кто-то написал несколько слов, а потом стер их. Она попыталась расшифровать эти пометки. «Où sont» – так начиналось сообщение, потом шло что-то, чего Хилари не смогла разобрать, и наконец она разглядела слово «d’antan»[10]. На миг ей показалось, что это может быть некое послание, но затем она покачала головой и убрала визитку в сумочку. Должно быть, он просто записал на карточке какое-то примечание, а потом стер его.
На Хилари упала тень и она, вздрогнув, подняла взгляд. Рядом стоял мсье Аристидис, заслоняя от нее солнце. Он не смотрел на нее – взгляд его был направлен поверх нижних садовых террас на очертания далеких гор. Хилари слышала, как он вздохнул, потом вдруг резко повернулся ко входу в ресторан, при этом смахнув рукавом пиджака бокал с ее столика. Упав на пол террасы, бокал разбился. Старик быстро повернулся и вежливым тоном произнес по-французски:
– О, тысяча извинения, мадам.
Хилари на том же языке с улыбкой заверила его, что этот инцидент не имеет ни малейшего значения. Взмахом пальца мсье Аристидис подозвал официанта.
Официант, как обычно, примчался бегом. Старик попросил принести мадам новый напиток, а затем, еще раз извинившись, направился в ресторан.
Молодой француз, все еще напевая себе под нос, поднялся по ступеням. Он на мгновение задержался, проходя мимо столика Хилари, но она не подала никакого знака, и он пошел обедать, чуть заметно пожав плечами со спокойствием философа.
Через террасу прошло семейство французов, взрослые окликали детей:
– Mais viens donc, Bobo. Qu’est-ce que tu fais? Dépêche-toi![11]
– Laisse ta balle, chérie, on va déjeuner[12].
Они тоже поднялись по лестнице в ресторан – маленькая счастливая ячейка семейной жизни. Хилари неожиданно почувствовала себя одинокой и потерянной. Официант принес ей напиток. Она спросила, неужели мистер Аристидис приехал один?
