– Скажешь нам, что делал сегодня? – спросил церэушник. – Как оказался в «Гранд-Хайате»?
Уайетт ненавидел все, связанное с Центральным разведывательным управлением. Он только время от времени работал на них, потому что они хорошо платили.
– Кто говорит, что я был там?
Задавший вопрос беспокойно расхаживал по комнате.
– Не юли с нами, Уайетт. Ты был. Почему?
Любопытно, что оба хорошо знали некоторые из его дел.
– Ты направил туда Малоуна? – спросил нацбез.
– Почему вы так думаете?
Церэушник достал карманный магнитофон, включил его. Уайетт услышал свой голос, сообщавший секретной службе, что Малоун идет в Большой центральный вокзал.
– Спрашиваю еще раз. Малоун твоя идея?
– Похоже, удачно, что он оказался там.
– А что, если бы он не смог остановить происходившее? – спросил нацбез.
Уайетт ответил им так же, как Карбонель: «Этого не случилось». И ничего больше объяснять этим идиотам не собирался. Но его мучило любопытство.
– А почему вы не вмешались? Вы явно были там.
– Мы ничего не знали, – выкрикнул цэрэушник. – Мы весь день разрывались на части.
Уайетт пожал плечами.
– И не разорвались?
– Дерзкий сукин сын, – возмутился церэушник. Голос его был все еще громким. – Вы с Карбонель вмешиваетесь в наши дела. Пытаетесь спасти это гнусное Содружество.
– Вы путаете меня с кем-то.
Он решил последовать совету Карбонель и поиграть завтра в гольф. Ему хотелось получить удовольствие от игры, а поле в его закрытом клубе было превосходным.
– Мы знаем все о тебе и Малоуне, – выпалил нацбез.
Он казался значительно спокойнее церэушника, но все же выглядел обеспокоенно. Уайетт знал, что АНБ выделяются миллиарды из ежегодного бюджета разведслужб. Управление занималось всем, даже тайным прослушиванием почти всех телефонных разговоров с заграницей.
– Малоун был главным свидетелем против тебя на административных слушаниях, – продолжал нацбез. – Ты оглушил его, чтобы иметь возможность приказать трем людям вступить в перестрелку. Двое из них погибли. Малоун выдвинул против тебя обвинение. Что выяснилось? Ненужный риск, предпринятый с пренебрежением к жизни. Тебя уволили. Двадцатилетняя служба пошла прахом. Ни пенсии. Ничего. Полагаю, у тебя есть кое-какой счет к Коттону Малоуну.
Церэушник ткнул в его сторону пальцем.
– Что, Карбонель наняла тебя с целью оказать помощь Содружеству? Попытаться спасти их шкуры?
Уайетт почти ничего не знал о Содружестве, кроме скудных сведений из досье. Все они касались попытки убийства президента, сведений общего характера почти не было. Он был осведомлен о Клиффорде Ноксе, квартирмейстере этой организации, который, видимо, управлял покушением на Дэниелса. Видел, как Нокс в течение нескольких дней ходил по «Гранд-Хайату», готовя оружие, ждал, когда он уйдет, чтобы проверить их работу и оставить записку Малоуну.
– Это пираты Содружества пытались убить Дэниелса? – спросил нацбез. – Ты знаешь, кто устанавливал это оружие, так ведь?
Поскольку Уайетт сомневался, что след этих автоматических установок ведет за пределы «Гранд-Хайата», становиться главным обвинителем пиратов он не хотел. Но его безотлагательная проблема была более серьезной. Очевидно, его угораздило впутаться в своеобразную гражданскую войну шпионов. ЦРУ и АНБ явно не ладили с НРА, и причиной этой ссоры было Содружество. Ничего нового. Органы разведки редко сотрудничают друг с другом.
Однако эта вражда казалась иной.
Более личной.
И это его беспокоило.
Бат, Северная Каролина
Хейл вошел в дом, все еще кипя после оскорбления, полученного от Стефани Нелл. Прямо-таки последний пример продолжающейся неблагодарности Америки. Содружество столько сделало для этой страны, и во время Войны за независимость, и после, а он получил плевок.
Он остановился в вестибюле у основания главной лестницы и собрался с мыслями. Перед домом секретарь сказал ему, что остальные три капитана уже здесь. Дело с ними следовало вести осторожно. Хейл посмотрел на один из холстов, висевших на обшитых дубовыми панелями стенах, – портрет своего прапрадеда, который жил на этой земле и тоже нападал на президента.
Абнера Хейла.
Но в середине девятнадцатого столетия выжить было гораздо легче, мир казался намного просторнее. Можно было бесследно скрыться. Он часто представлял себе, каково это – бороздить океаны, странствуя, по словам одного из хроникеров, аки львы рыкающие, ищущие, кого бы сожрать. Непредсказуемая жизнь в бурном море, без семьи, без всяких привязанностей, соблюдая лишь немногие правила помимо тех, на которые все находящиеся на борту согласились в Статьях.
Хейл сделал несколько глубоких вдохов, привел одежду в порядок, пошел по коридору и свернул в библиотеку – просторный прямоугольник со сводчатым потолком и целой стеной окон, выходящих на плодовые сады. Он перестроил это помещение десять лет назад, убрав из него большинство напоминаний об отце и старательно избегая духа английского загородного поместья.
Закрыв двери библиотеки, он взглянул на троих человек, сидящих в мягких, обитых бордовым бархатом креслах.
На Чарльза Когберна, Эдварда Болтона и Джона Суркофа.
Все были подтянутыми, двое с усами, все щурили глаза от солнца. Это были моряки, как и он, подписавшие Статьи Соглашения Содружества, главы респектабельных семейств, связанные друг с другом священной клятвой. Он представил себе, что у них сводит живот, как у Абнера Хейла в 1835 году, когда он тоже поступил опрометчиво.
Начать он решил с вопроса, ответ на который уже знал.
– Где квартирмейстер?
– В Нью-Йорке, – ответил Когберн. – Занят спасательными мерами.
Отлично. По крайней мере, они решили быть откровенными с ним. Два месяца назад он сообщил им о необъявленном путешествии Дэниелса в Нью-Йорк, надеясь, что возможность представится. Они долго обсуждали предполагаемый курс, потом проголосовали.
– Незачем говорить то, что уже известно. Мы решили этого не делать.
– Мы передумали, – сказал Болтон.
– Наверняка по твоей инициативе.
Болтоны всегда проявляли неразумную агрессию. Их предки помогли в 1607 году основать Джеймстаун, потом нажили состояние, снабжая новую колонию. В один из рейсов они привезли новый сорт табака, оказавшийся для колонии милостью божией: он буйно рос на песчаных почвах и стал наиболее ценным экспортным товаром Виргинии. Потомки Болтона в итоге осели в Каролине, в Бате, стали сперва пиратами, потом каперами.
– Я думал, этот ход решит наши проблемы, – произнес Болтон. – Вице-президент оставил бы нас в покое.
Ему пришлось сказать:
– Вы не представляете, что произошло бы, если бы вы преуспели.
– Квентин, я знаю только, – заговорил Джон Суркоф, – что рискую оказаться в тюрьме и потерять все, чем владеет моя семья. Я не собираюсь сидеть сложа руки в ожидании этого. Хоть мы и потерпели неудачу, но сегодня сделали предостережение.
– Кому? Вы собираетесь взять на себя ответственность за это деяние? Кто-нибудь в Белом доме знает, что вы трое санкционировали это убийство? Если да, долго ли собираетесь оставаться на свободе?
Все промолчали.
– Это была нелепая мысль, – сказал Хейл. – Сейчас не восемьсот тридцать пятый год, даже не девятьсот шестьдесят третий. Это новый мир с новыми правилами.
Он напомнил себе, что фамильная история Суркофа отличается от остальных. Они начали как судостроители, иммигрировав в Каролину вскоре после того, как Джон Хейл основал Бат. Суркофы значительно финансировали расширение города, реинвестируя свои доходы в общину и помогая городу расти. Несколько человек из них стали губернаторами колоний. Другие вышли в море, управляя шлюпами. Начало восемнадцатого столетия стало золотым веком для пиратов, и Суркофы пожали свою долю награбленного. В конце концов, они, как и остальные, легализовались, став каперами. В начале девятнадцатого века произошла любопытная история, когда деньги Суркофых помогали финансировать Наполеоновские войны. Обладавший дружескими связями Суркоф, живший тогда в Париже, спросил императора, можно ли построить в одном из своих имений террасу, вымощенную французскими монетами. Наполеон отказал, не желая, чтобы люди ходили по его изображению. Не потерявший присутствия духа Суркоф все-таки выстроил террасу, но монеты поставил на ребро, что решило проблему. К сожалению, потомки Суркофа поступали с деньгами так же неразумно.
– Послушайте, – сказал Хейл, смягчив голос. – Я понимаю ваше беспокойство. Мне его тоже хватает. Но мы будем заодно.
– Они знают обо всех счетах, – негромко сказал Когберн. – Все мои швейцарские банки раскололись.
– Мои тоже, – добавил Болтон.
В общей сложности несколько миллиардов долларов лежали на их депозитах за границей, из этих денег не было выплачено ни единого цента подоходного налога. Каждый из четверых получил письмо от федерального прокурора с извещением, что он становится объектом уголовного расследования. Хейл предположил, что четыре отдельных расследования – вместо одного – избраны, чтобы разделить их возможности, восстановить друг против друга.
