Ознакомительная версия.
– Мне так жаль, – сказала я, и это была правда, и пока этого достаточно.
Вероятность того, что труп в камине может оказаться ее сестрой, не следует – по крайней мере сейчас – облекать в слова. Я едва осмеливалась думать на эту тему из опасения, что кто-то прочитает мои мысли.
Но возможно, она уже все поняла.
Брейзеноуз висела на мне, словно она – жертва кораблекрушения, а я – спасительное бревно. Кто знает, может, она и есть жертва?
А я спасительница.
«В какие удивительные отношения мы вступаем, – думала я, пока она льнула ко мне. – И в какие странные».
Она неохотно оторвалась от меня и так же неохотно взглянула мне в глаза.
– Умойся, – наконец сказала я. – На случай, если придется принимать святое причастие.
Она выдавила призрачную улыбку.
– Ты особенная, Флавия де Люс, – прогнусавила она.
Я глубоко поклонилась, привстав на носки и подметая пол воображаемым пером из воображаемой шляпы воображаемого кабальеро.
Когда Брейзеноуз приводила себя в порядок у раковины, дверь открылась и на пороге возникла Фицгиббон.
Удивилась ли она, увидев нас? Я не смогла понять.
– Вы припозднились, девочки, – сказала она. – Все в порядке?
– Да, сестра-хозяйка, – ответила Брейзеноуз удивительно спокойным голосом, а я, изображая несведущего новичка, просто кивнула головой.
– Что ж, тогда расходитесь по комнатам, – сказала Фицгиббон. – Комендантский час, помните.
Мы перешептывались, уходя прочь по коридору.
– Не верь доске Уиджа, – сказала я. – Это жульничество. Кое-кто в комнате Джумбо все подстроил.
Глаза Брейзеноуз расширились и засветились в темноте.
– Ты уверена? – выдохнула она.
– Да. Это была я.
Полчаса спустя я лежала в кровати, не в состоянии уснуть, и думала о том, в чем я созналась.
Начисляют ли тебе очки на небесах, если говоришь полуправду?
Помнится, давным-давно на проповедях в Святом Танкреде нам говорили, что лживые уста – оскорбление Господа, но те, кто честен, – его отрада. Но что Господь думает о тех, кто просто подтасовывает факты?
Я действительно управляла доской ближе к концу сеанса, но в начале нет. Не я направляла планшетку, написавшую это леденящее кровь имя – ле Маршан.
Кто же виновник?
Им мог быть только кто-то из остальных девочек, державших пальцы на планшетке. Сама Джумбо, Гремли, ван Арк, Брейзеноуз, Траут и еще две, чьих имен я пока не знаю.
Дрюс не присутствовала. Ее вычеркиваем.
Одно ясно: мне нужно выяснить имена двух других девочек.
Кого же мне спросить? Ответ кажется очевидным: девочку, которая передо мной в долгу.
Малютку Брейзеноуз.
Не напрасно ли я ей призналась? Что, если я подвергла себя риску, воспользовавшись этим шансом?
Что ж, к добру или нет, но я это сделала. А теперь мне надо допросить ее с пристрастием.
Сейчас уже слишком поздно, и один раз я уже рискнула, выйдя из своей комнаты после наступления комендантского часа.
Придется подождать до завтрашнего утра.
Приняв это мудрое решение, я перекатилась на другой бок и уснула мертвым сном.
…Наверное, всю свою жизнь я буду помнить звуки просыпающейся поутру женской академии мисс Бодикот.
Сначала раздается звон труб и грелок парового отопления – словно вооруженные рыцари сражаются на турнире с игривыми молодыми драконами, которые шипят и булькают скорее для вида.
Потом издалека доносится кашель курильщика – это преподавательницы и, как ни прискорбно, некоторые более современные девочки, которых, как мне кажется, здесь большинство.
Затем синхронно сливается вода в унитазах. Где-то начинает играть граммофон – это какая-нибудь шестиклассница пользуется своими взрослыми правами: по лестницам стекают звуки «Charmaine» Мантовани, словно жидкий мед, застывая лужицами на пролете, перед тем как просочиться этажом ниже. Потом «Shrimp Boats Are A’Comin», «Mockin’ Bird Hill», «On Top of Old Smokey» и «Aba Daba Honeymoon».
Для слуха вроде моего, воспитанного на «Би-би-си», это все равно что жить в тростниковой хижине среди дикарей на необитаемом острове.
Голоса перекликаются, слышится взрыв смеха, за которым следует шарканье кожаных подошв по полу и ступенькам, а сквозь распахнутые окна с улицы вплывает цоканье старых лошадей, доставляющих хлеб и молоко от дома к дому.
Вдалеке на авеню Данфорт вслед безрассудным автомобилистам и пешеходам нетерпеливо гудят трамваи.
Насколько иначе все было в уединении Букшоу.
В такие утренние моменты горло мне перехватывала тоска по дому, словно выжимая из меня саму жизнь.
«Держись, Флавия, все пройдет», – твердила я себе.
Этим я и занималась сегодня утром, изо всех сил вцепившись в каминную полку, когда внезапно и без предупреждения моя дверь распахнулась.
Это оказалась мисс Фолторн.
– Явись ко мне после гимнастики, – резко объявила она, профессиональным взглядом окинула комнату и исчезла.
Проклятье! Я надеялась, она забыла об обещанном наказании, но, очевидно, нет. Коллингсвуд тоже там будет. Мы вместе пойдем на пытку, словно христианские мученицы.
Будет ли у меня время допросить ее, пусть даже нас сожгут?
Гимнастика – унизительное мероприятие. Сегодня урок проводился на открытом воздухе, на хоккейном поле, и мы были облачены в спортивные штаны и кеды, над которыми смеялись бы даже на пляже викторианского Блэкпула.
Мы делали упражнения, подчиняясь командам:
– Пятки: вверх! вниз! Правое колено поднять! Правое колено опустить! Колени согнуть: один! два! три! четыре!
Преподавательница гимнастики была той самой женщиной с рублеными чертами лица и седыми волосами, которую я видела за завтраком. Она стояла чуть в стороне, отдавая команды с помощью пронзительного свистка.
Фьюи-фьюи-фьюи!
– Жизнерадостно!
– Жизнерадостно, – процедила сквозь стиснутые зубы Гремли. – Да, мисс Паддикомб. Нет, мисс Паддикомб. Чтоб вы провалились, мисс Паддикомб.
Из этого я сделала вывод, что нашу преподавательницу зовут мисс Паддикомб.
«Паддикомб по имени, Паддикомб по характеру», – подумала я, хотя это какая-то бессмыслица.
Но под пыткой даже дерзкая мысль может служить облегчением.
Я только-только сняла штаны и надела платье, как ко мне в дверь постучала Джумбо.
– Тебя хочет видеть директриса, – сказала она. – Шевели тушкой. – И добавила: – Ах, да. Лучше помалкивай, целее будешь.
Академия мисс Бодикот – она такая, как мне довелось узнать: пощечина бархатной перчаткой, жало за улыбкой, острое лезвие под мягким маслом.
Все как в реальной жизни.
– Входи, Флавия, – пригласила меня мисс Фолторн в ответ на мой стук в дверь.
Я просочилась в приоткрытую дверь.
– Садись, – скомандовала она, и я повиновалась, водрузившись на краешек кожаной тахты.
– Сначала дело, – продолжила она. – Несомненно, ты помнишь, что я обещала тебе наказание?
– Да, мисс Фолторн, – ответила я. – Простите, я…
– Тс-с, – произнесла она, протянув руку в запрещающем жесте. – В женской академии мисс Бодикот оправдания не работают. Понимаешь?
Я не понимала, но все равно кивнула, представляя, будто на меня с возвышения смотрит краснолицый член магистрата в парике из конского волоса.
– Правила есть правила. Они для того, чтобы их соблюдали.
– Да, мисс Фолторн. Извините.
Старая-старая схема. Ее надо придерживаться шаг за шагом, осторожно, соответствуя старым ритуалам.
Может, мне стоит напечатать визитки с моим именем и словами: «Простите, мисс Фолторн». Каждый раз, когда я что-то натворю, буду доставать карточку из кармана и протягивать…
– В качестве наказания я хочу, чтобы ты написала пятьсот слов об Уильяме Палмере. Я полагаю, жизнь он вел интересную.
Потребовалась секунда, чтобы меня осиял свет разумения, но когда это случилось, мой разум был ослеплен этой блестящей идеей.
Уильям Палмер? Серийный убийца из Рагли? Что ж, я могу написать пятьсот, тысячу, десять тысяч слов о милашке Билле Палмере даже отмороженными пальцами со скованными руками, связанными лодыжками и зашитым ртом.
Я еле удержалась, чтобы не заерзать на месте. Помни, Флавия, надо подыгрывать.
– Да, мисс Фолторн, – ответила я, принимая пристыженный вид.
Скорее бы взяться за ручку и тетрадь.
«Но почему?» – подумала я позже. Почему мисс Фолторн в качестве наказания дала мне такое приятное задание?
Это же все равно как если бы в исповедальне грешника, признавшегося в убийстве, священник в качестве епитимьи угостил бы шоколадным тортом. Просто никакого смысла.
Разве что на самом деле священник – пекарь или сын пекаря, который на этом зарабатывает.
Дурная мысль, может быть, даже святотатственная, но так уж работает мой мозг.
«Человека же не могут повесить за его мысли, не так ли?» – подумала я.
Мисс Фолторн что-то записывала в черный гроссбух, и я уже собралась уходить, как она снова заговорила.
Ознакомительная версия.
