Ответом лорда Олдирна стало молчание. Затем он задал еще один вопрос:
– Вы разве пишете романы?
«Вот черт, – подумал Готт, – недаром ты выдвинулся из всех адвокатов Англии». Ответил он вежливо, но твердо:
– Под псевдонимом.
Однако не так-то легко было отделаться от любопытного лорд-канцлера.
– Под каким же? – не отставал он.
Готт сказал.
– Черт подери, детективы! Ну, полагаю, они вполне соответствуют вашей кропотливой и въедливой работе. Как, впрочем, и моей. И что же пишете сейчас? Вставите в роман описание любительской постановки в Скамнуме?
– Думаю, едва ли это потянет на детектив, – ответил Готт.
Он подумал, что лорд Олдирн был далек от того, чтобы вести себя дерзко. Он просто столкнулся с любопытством, свойственным всем старикам. Однако Готт не любил разговоров о своем хобби. Возможно, стараясь переменить тему, он наклонился и протянул руку к закатившемуся в угол бумажному шарику.
– Что это? – спросил лорд Олдирн.
Готт развернул бумагу и недоуменно уставился на три машинописных строки, красовавшихся на четвертушке листа.
– Опять Шекспир, – ответил он, – вроде наших приветствий пару минут назад. Только это не «Ричард Второй», а «Макбет».
В лорде Олдирне снова проснулось любопытство.
– Читайте, – сказал он.
Готт прочел:
Охрип и ворон,
Тот, что прокаркал с моих стен
О Дункана зловещем появлении.
«Роллс-Ройс» остановился у нависавшей над ним громады Скамнума.
– Любопытно, – произнес лорд Олдирн.
* * *Половина восьмого вечера. Ноэль Гилби сидел на восточной террасе, поочередно глядя на коктейль, роман «Хендли Кросс» и на своего прежнего наставника, присевшего рядом с кратким «Привет, Ноэль» и с несколько неодобрительной рассеянностью воззрившегося на занимавшийся закат.
– Двенадцатого августа к открытию охотничьего сезона в Кинкрее устраивают небольшое торжество, – нарушил молчание мистер Гилби. – В прошлом году тетя Анна закусила удила, и вересковые пустоши заполнились охотниками, словно туда выехал весь Корпус военной подготовки. Но нынче дядя Тедди настоял на своем.
– Даже так, – отозвался Готт.
– Он вас приглашает, – продолжил Ноэль, повернув книгу, чтобы рассмотреть иллюстрацию. – Поедете?
Готт покачал головой.
– Полагаю, что я буду в Гейдельберге, – мрачно ответил он.
– Хм! – Ноэль явно перенимал манеры лорд-канцлера, подсмотренные за чаем. После паузы он добавил: – Мне подарят новое ружье двенадцатого калибра.
Среди сверстников-технократов Ноэль выделялся своим «эстетизмом». Обычно он только и говорил что о молодых поэтах. Он издавал для них журнал и писал передовицы с обсуждением Андре Бретона и Марианны Мур. Ходили слухи, что он был на чаепитии с мистером Эзрой Паундом. Однако атмосфера Скамнума, казалось, вернула его к «истокам». Он проникся местным колоритом – или тем, что представлялось колоритом его резвому воображению. Он читал Сёртиса и Бекфорда, писал заметки о винтовке Фергюсона. Он говорил со старшим конюхом об уходе за лошадьми. Он часами пропадал в арсенальной, беседуя с ее одноглазым куратором.
– Наверное, какая-нибудь игрушка, – сказал Ноэль и, видя, что эта тема не вызвала интереса, добавил: – Почему вы не взяли коктейль?
– Привычка, – ответил Готт. – Старики в колледже Святого Антония не пьют коктейли перед ужином, и это вошло у меня в привычку. – Он снисходительно улыбнулся своему бывшему студенту. – Я уже в том возрасте, Ноэль, когда привычки берут свое.
Ноэль посмотрел на него с серьезным видом.
– Полагаю, что вы стареете, – сказал он. – Сколько вам лет?
– Тридцать четыре.
– Слушайте! – воскликнул Ноэль. – Вам же скоро сорок.
– Совсем скоро, – холодно ответил Готт.
– Знаете, – начал Ноэль, – по-моему, вам надо…
Он осекся, заметив в дальнем углу террасы фигуру в смокинге.
– Вот идет ваш приятель Банни. Оставляю ученых мужей наедине. Разговор о пунктуации Шекспира пойдет вам на пользу.
– Мой приятель кто?
– Банни. Доктор Банни из Освего, США. Ему не терпится познакомиться с настоящим членом Британской академии. Полагаю, – невинным тоном добавил Ноэль, – что для тридцати четырех лет это неплохо, а? Ну, пока-пока, папуля Готт.
С этими словами мистер Гилби удалился.
Готт подозрительно смотрел на приближавшегося доктора Банни. Тот нес в руках довольно большой черный ящичек, который он поставил на стол перед тем, как обменяться рукопожатием с Готтом.
– Доктор Готт? Рад познакомиться. Меня зовут Банни, Банни из Освего. Мы с вами коллеги в одной большой области. Пусть процветает знание.
– Здравствуйте. Именно так, – ответил Готт, и его лицо приняло улыбчивое, заинтересованное и настороженно-понимающее выражение, являющееся защитой, к которой англичане прибегают в подобных случаях. – Вы приехали из-за пьесы?
– Из-за фонологии пьесы, – поправил доктор Банни. Он повернулся и щелкнул выключателем на черном ящичке. – Скажите «на дворе трава», – тихо произнес он.
– Что-что?
– Ничего. На дворе трава.
– О! На дворе трава.
– А теперь «бежит безвозвратное время».
– Бежит безвозвратное время, – произнес Готт со скрытым негодованием доброго пуританина, принужденного к богохульству.
– Спасибо.
Банни повернулся и щелкнул еще одним выключателем. Черный ящичек тотчас затараторил: «Скажите на дворе трава что что ничего на дворе трава о на дворе трава а теперь бежит безвозвратное время бежит безвозвратное время спасибо».
Банни расплылся в улыбке.
– Это высокоточный диктофон Банни. Позже, разумеется, – вкрадчиво пояснил он, – все переносится на бумагу.
– На бумагу. Конечно же.
– Переносится на бумагу и анализируется. Доктор Готт, примите мою благодарность за дружеское содействие, без которого невозможно развитие науки. Словами окрыляются умы. Напитки подают?
– Херес и коктейли в библиотеке.
Когда доктор Банни исчез из виду, Готт решил попрактиковаться в скороговорках.
– Колпак! – сказал он. – По-колпаковски колпак переколпаковать!
– Джайлз, что это вы кудахчете, яйцо снесли или что?
На террасу выплыла леди Элизабет Криспин, держа сморщенную вишню на коктейльной соломинке.
– Всего лишь пытался сказать кролику, что о нем думают лягушки, – туманно ответил Готт, с трудом подыскивая жалкое академическое объяснение. – Аристофан…
– Аристофан! Вам разве Шекспира мало?
– В самый раз. Аристофан, Шекспир, а между ними Банни.
– Так это Банни, да? Вы говорили ему в черный ящик?
– Да. Банни, выбитый из бани. Как он сюда попал?
– Мама познакомилась с ним на каком-то приеме. Она сказала пару слов в его черный ящик и пришла в совершенный восторг. Он упрячет в свой ящик всю пьесу, а когда вернется домой, прочтет лекцию о гласных, согласных, фонемах и всем прочем. Только мама думает, что в нем есть что-то зловещее.
– Зловещее?
– Шпион в черном или что-то такое. Государственные тайны исчезают в черном ящике. Скушайте вишенку, Джайлз.
Готт разжевал вишню. Леди Элизабет уселась на широкую каменную балюстраду.
– Еще один жуткий закат, – сказала она.
– Да уж! – воскликнул Готт, ободренный подобным единомыслием. Однако Элизабет вернулась к американцу:
– Полагаю, Банни цитировал вам античных классиков и распространялся о развитии науки, так?
– Да.
– А вы смотрели на него с вежливым интересом профессора Святого Антония?
– Да… То есть, конечно, нет.
– Дорогой Джайлз, наверное, вам ужасно скучно разменивать Шекспира на пятаки для устройства праздника варварам. Вы же все это прекрасно знаете.
– Никакой это не размен. Все на удивление серьезны. А мне хочется увидеть Мелвилла Клэя на некоем подобии елизаветинской сцены. И в особенности мне хочется видеть вас.
Элизабет изящно переменила позу, чтобы получше рассмотреть свои золотистые домашние туфли.
– Лучше бы эти триста гостей меня не видели. До чего же у мамы изощренный ум, словно она живет лет двадцать назад! Вам не кажется?
– Время не властно над ней, – ответил Готт.
– Да, знаю. Она просто чудо. Однако только ее современники могут додуматься до того, чтобы отпраздновать совершеннолетие дочери, нарядив ее в белый атлас, чтобы она выслушивала ругань некоего героя-любовника, а потом ее похоронили на радость всей округи и высоколобых снобов.
После этого страстного монолога она едва сдерживалась. Готт искренне удивился:
– Но вы ведь не возражаете, Элизабет?
Она спрыгнула с балюстрады.
– Нисколько. По-моему, мне даже нравится. Клэй просто красавец.
– И чрезвычайно обходительный.
– Да, – согласилась Элизабет. – И, Джайлз… очень надеюсь, что все мои реплики вам понравятся!
– Ироничная особа. – Готт встал. – Пробежимся-ка вокруг пруда перед ужином, Элизабет!
И они ринулись вниз по широкой лестнице. На обратном пути встретили Ноэля, размахивавшего письмом:
