Ознакомительная версия.
Нет ничего приятнее, чем подловить преступника, вообразившего, что он не оставил улик.
Она сошла с движущейся дорожки – высокая стройная женщина в кожаном пальто – и направилась в отдел убийств. Ее короткие каштановые волосы обрамляли угловатое лицо с ямочкой на подбородке. Продолговатые золотисто-карие глаза внимательно, как подобает глазам полицейского, всматривались в лица тех, кто попадался ей на пути в отдел.
Свернув в свой отсек, она увидела Санчеса: закинув ноги на стол, он тыкал пальцем в свой коммуникатор. Трухарт, нарядный красавчик в мундире, не отрывал глаз от монитора компьютера. Пахло дрянным кофе, всегда поглощаемым полицейскими в неимоверных количествах, и дешевым ненатуральным сахаром. Это свидетельствовало о нерушимости равновесия в мире. Из кухонного закутка появился Дженкинсон с огромной кружкой неизменного отвратительного кофе и с бесформенным пончиком. На нем был надет тускло-серый костюм и кричащий розовый галстук с пронзительными синими и зелеными кружочками.
– Здорово, лейтенант! – пробурчал он.
– Ну и галстук у тебя, Дженкинсон!
Он отхлебнул кофе и поставил кружку на стол.
– Миру недостает красочности.
– Ты случайно не спер его у наших чокнутых айтишников?
– Это подарок его девочки, – подал голос Санчес.
– Не моей, а твоей – в благодарность за прошлую ночь.
– В таком галстуке она увидит тебя за два квартала и вовремя сделает ноги.
Прежде чем Дженкинсон нашелся с подходящим ответом, вошел Бакстер, одетый с иголочки – в темно-шоколадном костюме и в мастерски повязанном галстуке, переливавшемся от бурого до матово-красного оттенка. Увидев Дженкинсона, Бакстер застыл как громом пораженный.
– Господи, тут ослепнуть недолго! – Он извлек из кармана модные темные очки, надел их и уставился на Дженкинсона. – Что это у тебя на шее? Живое существо?
– Подарок от твоей сестренки, – сказал Трухарт, не отлипая от компьютера. – В знак уважения.
«Паренек делает успехи», – хмыкнула про себя Ева и ушла, оставив мужчин ломать комедию дальше.
В своем кабинетике с единственным узким окном и неудобным, словно копирующим пыточное, креслом для посетителя она первым делом подошла к кухонному автомату. Благодаря Рорку она пила не только дрянной кофе, как остальные полицейские, так что здесь могла мириться и с этой пакостью. Она налила себе чашку покрепче и погорячее, села с ней за стол и приготовилась к прилежной работе с документами.
Но коммуникатор не дал ей сделать и одного глотка.
– Даллас.
– Вызов для лейтенанта Евы Даллас. Сотрудник ожидает по адресу Даунинг-стрит, 735, квартира 825. Два тела, мужчина и женщина.
– Даллас на связи. Свяжусь с детективом Пибоди по пути.
– Принято. Вызов завершен.
«Вот дерьмо, – подумала она, залпом опрокидывая кофе и обжигая себе язык. – Все-таки сглазила!» Схватив только что снятое пальто, она бросилась к двери.
В отделе собралась вся братия, по-прежнему изощрявшаяся в остроумии по поводу злополучного галстука Дженкинсона. Пибоди, еще не успевшая раздеться, была одного мнения с Евой: веселенький галстучек!
Впрочем, сиявший неоном Макнаб тоже был Пибоди по вкусу.
– Пибоди, со мной!
– Что? Куда? Уже?
Ева быстро зашагала вперед, так что Пибоди только и оставалось что семенить за ней в своих розовых ковбойских сапожках, стараясь не отстать.
Куда катится ее отдел? Розовые галстуки, розовые сапоги! Ева решила, что надо вообще запретить в отделе убийств этот позорный цвет.
– Что теперь?
– Похоже, два трупа.
– Хорошенькое начало дня! – Дожидаясь лифта, Пибоди вытянула из кармана шарф и обмотала себе шею.
«В розовую и синенькую клеточку, – зло подумала Ева. – Розовый цвет определенно пора поставить под запрет».
– И сам денек сегодня что надо! – продолжила Пибоди, улыбаясь во всю ширь квадратной физиономии и сияя темными глазами.
– Ты опоздала, потому что тебе перепало утреннего секса?
– Тоже мне опоздание – пара минут! – поправила Еву Пибоди. – Мы вышли из метро, не доехав до нужной станции, чтобы пройтись. Редко выпадает такая погодка!
Они втиснулись в кабину лифта, где уже теснились копы.
– Люблю осень, когда ветрено, все такое четкое, резкое, с тележек торгуют жареными каштанами.
– Так и есть – секс.
Пибоди снисходительно улыбнулась.
– Мы встретились поздно вечером, договорившись в последнюю минуту. Наскоро оделись, поехали танцевать, потом – взрослые коктейли. Мы оба так заняты, что нам вечно недостает времени, чтобы просто побыть вдвоем. Приятно хотя бы изредка об этом вспоминать. – Они вылезли из лифта в гараже. – А потом, конечно, секс, – наконец-то призналась Пибоди. – Но денек все равно что надо!
– Жаль, два трупа на Даунинг не добавляют веселья.
– Это точно. Просто еще одно доказательство.
– Доказательство чего?
– Что надо прихорашиваться, танцевать, пить крепкие коктейли и во весь опор заниматься сексом, а то того и гляди загремишь в ящик.
– Все философствуешь, – буркнула Ева, усаживаясь за руль.
– Так ведь скоро День благодарения, – объяснила Пибоди.
– Говорят, что да.
– У нас в семье соблюдают эту традицию. Мы письменно перечисляем все, за что благодарим, и кладем свои записочки в вазу. В День благодарения каждый вытягивает оттуда по несколько штук. Суть в том, что записки напоминают, за что мы должны испытывать благодарность или что ценят другие люди. Понимаешь? Мне нравится. Знаю, в этом году мы не сможем часто видеться с родными, но я шлю им свои благодарственные записочки.
Продираясь сквозь пробки, Ева задумчиво ответила:
– Мы – копы из отдела убийств. Получается, мы должны быть благодарны за мертвецов, иначе нас повыгоняли бы с работы. Вот мертвецы – те, похоже, с благодарностью не знакомы.
– Не так. Мы благодарны за то, что обладаем навыками и смекалкой, чтобы арестовать того или тех, кто превратил живых людей в мертвых.
– Зато тому или тем, кого мы поймаем, будет не до благодарности. Кто-то должен проиграть.
– Все философствуешь! – отрезала Пибоди.
– Просто мне нравится выигрывать. – Ева затормозила на Даунинг позади черно-белой полицейской машины. – Я ценю выигрыш. Пойдем, проявим наши навыки и смекалку.
Она заспешила к подъезду дома, захватив с собой чемоданчик.
– Восьмой этаж, лейтенант, – доложил полицейский на входе, увидев ее жетон.
– Уже знаю. Как в доме с охраной?
– Чтобы войти, надо позвонить в домофон, но вы же знаете, как это бывает: снаружи камеры есть, а внутри нет.
– Нам понадобятся записи камер.
– Их уже потребовали у коменданта.
Она кивнула и прошла к лифту. «Приличное здание», – подумала она на ходу. Минимум охраны, зато чистенько. Сверкающий пол тесного холла, свежевыкрашенные стены. Она порадовалась, что лифт не лязгает и не скрипит.
– Попасть сюда ничего не стоит, – заметила она. – Просто зайти следом за кем-нибудь или набрать наугад номер квартиры. Ни тебе охраны в холле, ни камер внутри.
– Выйти тоже дело нехитрое.
– Вот именно. Дом содержат в приличном состоянии, значит, здесь живут достойные люди, следящие, чтобы управление домом было им под стать.
На восьмом этаже она подошла к двери квартиры номер 825, которую сторожил полицейский.
– Ну, что тут у нас?
– Докладываю, сэр: женщина из квартиры 824 зашла в восемьсот двадцать пятую приблизительно в семь двадцать утра. У нее есть ключ и код.
– С какой целью?
– Они с погибшей по понедельникам всегда ходили вместе в ближнюю пекарню. По ее показаниям, они всегда уходили ровно в семь. Ее насторожило, что дверь никто не открывает, на звонок никто не отвечает. Войдя, она наткнулась на два тела, опознанные ею как Карл и Барбара Рейнхолд, числящиеся жильцами этой квартиры.
– Где свидетельница сейчас?
– В своей квартире, с нашей сотрудницей. Она, похоже, в шоке, лейтенант. Там, – полицейский указал кивком на квартиру 825, – та еще картина.
– Она мне понадобится. – Ева достала из чемоданчика тюбик с герметиком. – Будьте начеку. – И включила свой диктофон.
Ева и Пибоди обработали себе руки и обувь герметиком и вошли.
Услышанное от караульного копа плохо подготовило их к тому, что ждало внутри. Помещение, служившее гостиной, осталось безупречным: взбитые подушки, образцово чистые полы, аккуратно сложенные на столике журнальные диски. Жуткий контраст с запахом смерти, далеким от свежести.
Границей между гостиной и кухней служил стол. Он же отделял чистенькую жизнь от уродливой смерти.
Рядом со столом, вернее почти под ним, лежал мужчина в темно-синем костюме – то есть темно-синим костюм был при жизни его владельца. Смерть превратила то, что находилось в костюме, в бесформенную окровавленную массу. Стены и кухонная мебель были забрызганы кровью и серыми ошметками мозгов, в еще худшем состоянии была бейсбольная бита, валявшаяся в луже запекшейся крови.
Ознакомительная версия.
