Рядом с ним лежало меню бара, а на доске мелом был написан список сегодняшних блюд, который мог бы с таким же успехом быть написан на санскрите: этот список уже давно не менялся, но никто здесь и не ел. Собственно, здесь вообще никто ничего не делал, потому что в помещении не было ни души, кроме самого Микки и бармена. Тот выглядел так, словно последние десять лет или около того потреблял исключительно человеческие гормоны роста. У него выпирало в тех местах, где ни у одного нормального человека не должно выпирать, даже на лысой голове, как будто он развивал мускулатуру на темени, чтобы оно не чувствовало себя исключенным из остального тела.
– Берете что-нибудь? – спросил он. Его голос был гораздо тоньше, чем Микки ожидал, и у последнего возникла мысль, что это как-то связано со стероидами. Особые вздутия были у бармена на груди, как будто у груди выросли еще собственные груди. Он был такой загорелый, что временами словно сливался с закопченной деревянной стойкой бара. Микки он напоминал пару женских чулок, набитых футбольными мячами.
– Я кое-кого жду.
– Ну так закажите что-нибудь, пока ждете. Считайте это арендной платой за табурет.
– Приветливое место, – сказал Микки.
– Если вам нужны друзья, позвоните самаритянам. А здесь делают бизнес.
Микки заказал светлое пиво. Он редко пил до наступления темноты, и даже тогда ограничивался кружкой-другой пива, за исключением ночи после визита к Паркеру, но та ночь была исключительной во многих смыслах. Сейчас ему не хотелось пива, от одной мысли о выпивке становилось нехорошо, но он не собирался обижать человека, который выглядел способным, не моргнув глазом, вывернуть Микки наизнанку и обратно. Пиво прибыло. Микки уставился на него, а оно уставилось на Микки. Пивная шапка вяло оседала, словно вторя нежеланию Микки пить.
Открылась дверь, и вошел высокий мужчина с естественной мускулатурой человека, никогда для наращивания мышц не прибегавшего к искусственным средствам и обходившегося мясом и молоком. На нем было длинное синее пальто, оно было расстегнуто, открывая солидное пузо. Седые волосы коротко пострижены. Нос красный, и не только от холода на улице. Микки понял, что сделал правильный выбор, заказав пиво.
– Эй, – сказал бармен. – Да это же Капитан. Давно не виделись.
Он протянул руку, и вошедший взял ее и тепло пожал, а левой рукой хлопнул по внушительному плечу бармена.
– Как дела, Гектор? Смотрю, ты все еще употребляешь это дерьмо.
– Оно поддерживает меня большим и не жирным, Капитан.
– У тебя растут сиськи, и, наверное, ты дважды в день бреешь спину.
– Может быть, я отращиваю волосы, чтобы ребятам было за что держаться.
– Ты ненормальный, Гектор.
– И горжусь этим. Что тебе принести? Первая выпивка за счет заведения.
– Это достойно с твоей стороны, Гектор. «Редбрест», если не возражаешь, чтобы прогнать холод из костей.
Он отошел к концу стойки, где сидел Микки.
– Вы Уоллес?
Микки встал. Он был около пяти футов десяти дюймов ростом, и Капитан возвышался над ним на семь или восемь дюймов.
– Капитан Тиррелл. – Они пожали руки. – Спасибо, что нашли время поговорить со мной.
– Ну, после того как Гектор мне выставит, выпивка на вас.
– С удовольствием.
Гектор поставил внушительный стакан виски, не испорченного льдом или водой, у правой руки Тиррелла. Тот сделал жест в сторону загородки у задней стены.
– Давайте выпьем там. Вы еще не поели?
– Нет.
– Здесь готовят хорошие гамбургеры. Вы едите гамбургеры?
Микки сомневался, что в этом месте делают что-то хорошее, но знал, что лучше не отказываться.
– Да. Гамбургер звучит неплохо.
Тиррелл поднял руку и крикнул Гектору:
– Два гамбургера средней прожарки со всеми гарнирами!
«Средней прожарки, – подумал Микки. – Боже!» Он бы предпочел, чтобы они прогорели на дюйм, в надежде убить все поселившиеся в мясе бактерии. Черт, а ведь этот гамбургер может стать последним в его жизни.
Гектор должным образом ввел заказ в на удивление современно выглядевший кассовый аппарат, хотя и работал на нем, как обезьяна.
– Уоллес – это хорошая ирландская фамилия, – сказал Тиррелл.
– Я по происхождению наполовину ирландец, наполовину бельгиец.
– Какая-то мешанина.
– Европа. Война.
Лицо Тиррелла печально смягчилось сентиментальностью, словно растаяло суфле.
– Мой дед служил в Европе. В королевских ирландских стрелках. За свои старания получил пулю.
– Печально это слышать.
– Да нет, он не умер. Впрочем, потерял левую ногу ниже колена. Тогда не пользовались протезами, да и сейчас, похоже, не пользуются. Обычно он каждое утро закалывал штанину брюк булавкой. И, думаю, по-своему гордился этим.
Он поднял стакан и произнес:
– Sláinte![6]
– Ваше здоровье, – сказал Микки и набрал в рот пива. К счастью, оно было таким холодным, что вкуса почти не чувствовалось. Он полез в портфель и вынул блокнот и ручку.
– Сразу за дело, – заметил Тиррелл.
– Если предпочитаете подождать…
– Нет, это правильно.
Микки достал из кармана пиджака маленький диктофон «Олимпус» и показал Тирреллу.
– Не возражаете, если я…
– Да, возражаю. Убери. А еще лучше, вынь батарейки и положи эту штуку так, чтобы я ее видел.
Микки сделал, как было сказано. Это несколько затрудняло дело, но Микки неплохо владел стенографией и обладал хорошей памятью. В любом случае, он не будет прямо цитировать Тиррелла. Это был фон – яркий фон. Тиррелл прекрасно это понимал, когда согласился встретиться с Микки. Если бы его имя всплыло в какой-либо связи с книгой, он бы выкрутил Микки пальцы так, чтобы они стали бы напоминать штопор.
– Расскажи мне чуть больше, что за книгу ты пишешь.
Микки рассказал. Оставив в стороне большую часть художественных и философских составляющих своего замысла, он попытался по возможности оставаться нейтральным, объясняя свой интерес к Паркеру.
Хотя отношение Тиррелла к детективу оставалось не совсем ясным, Уоллес подозревал, что оно скорее негативное – хотя бы потому, что пока все, кто относился к Паркеру с симпатией или уважением, наотрез отказывались говорить о нем.
– А ты сам встречался с Паркером? – спросил Тиррелл.
– Встречался. Я хотел взять у него интервью.
– И как?
– Он без всякого предупреждения врезал мне по животу.
– Это на него похоже. Он сукин сын, головорез. И это еще не самое худшее в нем.
Тиррелл отпил свое виски. Стакан был уже наполовину пуст.
– Хотите еще? – спросил Микки.
– Конечно.
Микки повернулся к стойке, и ему даже не пришлось заказывать: Гектор просто кивнул и пошел за бутылкой.
– Я хочу знать все, что знаете вы.
И Тиррелл начал рассказывать. Сначала он рассказал про отца Паркера, который убил двух подростков в машине, а потом покончил с собой. Капитан не мог предложить никаких догадок о причинах этого убийства, а только предположил, что с отцом было что-то не так, и эта странность перешла к сыну: плохие гены, возможно, предрасположенность к насилию.
Прибыли гамбургеры вместе со второй порцией виски для Тиррелла. Тот принялся за еду, но Микки воздержался. Он был слишком занят записями – или так сказал бы, если бы Тиррелл спросил.
– Насколько известно, первым человеком, которого он убил, был Джонни Фрайди, – сказал Тиррелл. – Он был сутенер, и Паркер забил его до смерти в туалете на автобусной станции. Мир от этого ничего не потерял, но дело не в этом.
– Почему вы подозреваете Паркера?
– Потому что он был там. Камеры наблюдения сняли, как он заходил и выходил из станции как раз в то время, когда произошло убийство.
– Камеры были и у двери в туалет?
– Камеры были везде, но они его не засняли. Зафиксировали только, как он входил и выходил из здания.
Микки был озадачен.
– Как это возможно?
Впервые Тиррелл проявил неуверенность.
– Не знаю. Тогда камеры не были зафиксированы, кроме тех, что на дверях. Мера для снижения расходов. Они перемещались из стороны в сторону. Наверное, он рассчитал время и двигался, когда они были направлены в другую сторону.
– Это непросто.
– Трудно. Но не невозможно. И все же это странно.
– Его допрашивали?
– У нас был свидетель, который и вывел его на сцену – уборщик в туалете. Парень был кореец. Не мог сказать больше трех слов по-английски, но узнал Паркера на снимках с камер. Ну, то есть выбрал Паркера в числе пяти других. Сложность была в том, что для того парня мы все на одно лицо. Из тех выбранных пятерых четверо отличались друг от друга, как я от тебя. И все же Паркера привлекли, и он согласился дать показания. Даже не позвал адвоката. Он признался в том, что был на станции, но больше ни в чем. Сказал, что приходил в связи с каким-то беглецом, которого его попросили разыскать. Это проверено. В то время он работал по делу какого-то подростка.
– И на этом все закончилось?
