– Тогда прямо сейчас начнем искать Рокко Катанью.
В том же просторном кабинете сидела за столом перед своим компьютером Габриэлла и яростно стучала по клавишам. Гарсон устроился рядом с ней и всеми силами изображал интерес к ее работе, хотя на самом деле, кажется, он пребывал в послеобеденном отупении. Вдруг девушка повернула к нам экран и воскликнула:
– Ecco[5] Рокко Катанья.
– Это вторая его фотография из тех, что хранятся у нас. Она из архива тюрьмы Регина Цёли, – пояснил ispettore.
Мужчина лет сорока, мощный, деревенского типа, смотрел на нас с экрана компьютера не знающим жалости взглядом. Я не нашлась что сказать, зато говорливый Гарсон, словно все мы здесь с детства были близкими друзьями и между нами царило полное доверие, воскликнул:
– Ну и сукин кот!
Все расхохотались, все, кроме меня. Я с упреком посмотрела на Гарсона, и он извинился, всплеснув руками:
– Оно само вырвалось, инспектор.
– Мы так и поняли, – вступился за него Абате. – К тому же наш друг Фермин совершенно прав. Хорошо бы вам прочесть протокол, составленный полицейскими, которые его задержали. Он вместе с тремя своими подельниками грузил награбленное в фургон, когда за этим делом их застала полиция. И только он один при задержании оказал сопротивление. Даже когда его скрутили, не утихомирился и, выходя из машины у дверей комиссариата, все еще пытался лягнуть ногой полицейского.
– Иными словами, человек он вспыльчивый.
– Да, был вспыльчивым и, как мне кажется, навряд ли переменился. Настоящий сукин кот, как выразился ваш помощник. А сейчас Габриэлла покажет вам фотографии и досье его соучастников по той давней краже.
Компьютер продолжал выдавать нам фотографии и тексты – речь шла еще о двух мужчинах и одной женщине.
– У них что, банда была? – спросила я.
– Сомневаюсь. Мы пришли к выводу, что эта компания решила объединиться только на один этот налет, а вообще, все они – мелкие сошки. И все уже были у нас на примете, но в какие-либо преступные группы не входили.
– А после той кражи кого-нибудь из них задерживали?
– Нет, никого ни разу.
– Я вот о чем думаю: чем, интересно знать, эти типы занимались, после того как вышли из тюрьмы, – проговорил Гарсон.
– А мы как раз теперь и собирались навестить каждого из них, чтобы получить ответ на ваш вопрос. И даже заранее навели справки: все, кроме Катаньи, по-прежнему проживают по ими же указанным адресам.
Искра изумления сверкнула в моих глазах.
– Вот это да, Маурицио! А ведь вы ни словом не обмолвились, что еще до нашего приезда начали поиски.
– Просто проявили предусмотрительность, а как же иначе, Петра? Всего-навсего подготовили почву, чтобы теперь можно было уверенно шагать по ней всем вместе – вчетвером. Думаю, вы нас одобрите.
– Еще как одобрю! Но вы меня удивили.
– Сдается мне, вы просто успели заразиться расхожими представления об итальянском характере.
– Понятия не имею, о каких таких расхожих представлениях вы говорите, – возразила я с самым невинным видом.
– Ну, нас, к примеру, частенько считают неорганизованными, непредсказуемыми, безответственными.
– Что вы, я бы себе такого никогда не позволила! Что называется, в чужом глазу соломинка… Ведь это было бы все равно что хулить собственных соотечественников. В глазах всего мира между испанцами и итальянцами почти нет никакой разницы.
Он улыбнулся, а затем, желая, видимо, дать понять, что пора и за дело браться, обратился ко всем нам с предложением:
– Думаю, мы должны разделить между собой работу. Двое поедут к одному из подельников, двое – к другому. Женщину отложим на завтра.
– Согласна, – кивнула я. – Я стану работать с Габриэллой.
– Лучше будет, если Габриэлла отправится с Гарсоном. Тогда мы с вами в случае непредвиденных ожиданий и простоев сможем использовать это время, чтобы обсудить план дальнейших действий.
– Но ведь у них возникнет проблема с языком, – бросила я раздраженно.
– Для меня язык проблемой не будет, – поспешил возразить Гарсон. – Я уже убедился, что почти идеально понимаю итальянский.
Первым моим желанием было сказать помощнику, чтобы он прекратил валять дурака, но я побоялась дать Абате повод для насмешливых комментариев по поводу моих диктаторских замашек и поэтому повела себя вежливо и деликатно.
Мы взялись за составление списка вопросов, и работа растянулась на два часа. Наконец все уяснили себе, чего именно нам хотелось бы добиться. Бертано с Гарсоном отправились к человеку по имени Пьеро Росси, который жил в районе Тестаччо, а мы с Абате двинулись в Ченточелле, чтобы побеседовать с Виченцо Джаннини.
Во время моих предыдущих визитов в Рим я и вообразить себе не могла, что когда-нибудь попаду в районы, ничего общего не имеющие ни с античным великолепием, ни с элегантным Возрождением, ни с прекрасным барокко. И уж тем более мне в голову бы не пришло, что в самой безобразной части города я окажусь в сопровождении столь импозантного итальянца. Но такова жизнь – она на каждом шагу готовит нам сюрпризы, и чем больше ты веришь в то, что разгадал ее секреты, тем скорее заблудишься в одном из лабиринтов.
Иногда бывает любопытно проследить, как принадлежность к некой группе, пусть даже самой немногочисленной, может решительно повлиять на поведение человека. Соседство других людей служит нам своего рода резонансным ящиком, стимулом измениться в лучшую сторону или, наоборот, – заслоном, помогающим скрыть свои недостатки. Затрудняюсь сказать, чем именно для нас с инспектором Абате была наша группа из четырех человек, зато, не боясь ошибиться, готова утверждать: как только мы с ним остались вдвоем, в окружающей нас атмосфере случились очевидные перемены. Всю дорогу до дома Джаннини мы ехали молча. Теперь между нами встало чувство, которое я бы назвала робостью или, пожалуй, осмотрительностью. Как будто нам вдруг открылось, что те словесные перепалки – вполне безобидные, честно признаюсь, – в которые мы то и дело вступали, запросто могут перерасти в более опасные стычки, если мы будем продолжать в том же духе. Оба мы явно осознали эту угрозу, но, судя по всему, не готовы были так вот сразу нащупать тот новый регистр, в котором наше общение потекло бы плавно и без шероховатостей. А так как никаких новых сведений по делу, дающих тему для обсуждения, мы получить не успели, приходилось, борясь с чувством неловкости, терпеть тягостное молчание.
Район Ченточелле на вид был самым рядовым. Только редкие аттики да отдельные здания, окрашенные в желтый и охряной цвета, намекали на то, что мы находимся в Риме. Да еще отголоски мелодичных фраз, которыми обменивались дети, играющие на улице. Мы припарковали машину у церкви и дальше пошли пешком. Солнце только что село, и свет вокруг сделался мягким и матовым. Я поискала глазами какой-нибудь бар на случай, если нам придется ждать – чего нельзя было исключить, – но ни одного поблизости не обнаружила. По одному только этому сразу можно было понять, что мы находимся не в Испании. Я мигом подсчитала: у меня на родине на стольких же квадратных метрах нашлось бы три или четыре бара – и на любой вкус.
Джаннини жил на третьем этаже. Мы пренебрегли лифтом и решили подняться пешком по совершенно пустой лестнице. Когда мы оказались перед нужной дверью, Абате нажал на кнопку звонка, но никто не откликнулся. Тогда он позвонил в дверь, расположенную напротив. Ее в конце концов открыла девушка, за юбку которой цеплялся малыш.
– Нам нужен Джаннини, – сказал ispettore.
Девушка любезно объяснила, что супруги Джаннини возвращаются домой только после окончания рабочего дня, где-то в начале девятого. Как я и думала, нам предстояло ждать, и мы пошли искать бар, который обнаружили, лишь пройдя несколько кварталов. Это было маленькое заведение, где подавали также еду, но сейчас оно было почти пустое. Мы сели и заказали пиво. Было невыносимо и дальше играть в молчанку, и я начала разговор на дежурную тему:
– Изо всех итальянских я предпочитаю пиво “Моретти”. К тому же мне нравится этикетка: тип в шляпе мафиозного вида. Забавно, что производители выбрали именно такой образ.
Абате, как мне показалось, не слышал ни слова из того, что я сказала. Неожиданно он огорошил меня вопросом:
– Я вам сильно не нравлюсь, инспектор?
От неожиданности я не сразу поняла смысл его слов и только пробормотала:
– Что значит “сильно не нравлюсь”? Ничего подобного, разумеется, ничего подобного.
– Значит, я вам нравлюсь.
Уже взяв себя в руки, я с равнодушным видом ответила:
– Понимаете, Маурицио, я как-то не слишком об этом раздумывала, у нас ведь с вами чисто профессиональные отношения, поэтому…
– Да, я знаю, что у нас с вами чисто профессиональные отношения, но бывают моменты, когда коллеги, работающие вместе, должны проявлять гибкость, некоторую уступчивость.
