Дальнейшая речь была столь же страстной и пьянящей. Но не сами слова, а мощь оратора так захватила аудиторию, которая восприняла бы эту речь холодно и критически, если бы не этот прилив безымянных эмоций, которого никто не ожидал. В итоге директор резко оборвал выступление, бросив напоследок:
– Отвага и победа! Желаю всем доброй ночи.
Хилари выходила из зала, едва ли не пошатываясь, словно в каком-то возвышенном трансе, и по лицам окружающих видела, что они испытывают то же самое. В особенности ей запомнился Эрикссон: светлые глаза блестят, голова торжествующе вскинута. Затем Хилари ощутила, как ее локтя коснулись пальцы Энди Питерса, а его голос прошептал ей на ухо:
– Поднимемся на крышу. Нам нужно глотнуть свежего воздуха.
Они молча вошли в лифт и вышли под усеянное звездами небо, видневшееся в просветах между пальмовыми листьями. Питерс сделал глубокий вдох и произнес:
– Да. Это именно то, что нам нужно. Проветрить голову от восторженного тумана.
Хилари тоже вздохнула поглубже. Она все еще ощущала себя, точно во сне. Питерс дружески тряхнул ее за плечо.
– Очнитесь, Олив.
– Восторженный туман, – пробормотала Хилари. – Знаете… это так и есть!
– Очнитесь, говорю я вам! Будьте мудрой женщиной! Вернитесь на землю, в обыденную реальность. Когда эффект дурмана славы пройдет, вы осознаете, что слушали ту же самую извечную чушь, которую твердят нам обычно.
– Но это было прекрасно… я хочу сказать, прекрасный идеал…
– К черту идеалы. Подумайте о фактах. Молодость и разум – слава, слава, аллилуйя! А что такое молодость и разум? Хельга Нидхайм, безжалостная эгоистка. Торкиль Эрикссон, непрактичный мечтатель. Доктор Баррон, который свою бабушку продаст на живодерню, лишь бы купить оборудование для своей работы. Взять меня, обычного человека, как вы говорили, умеющего работать с пробирками и микроскопом, но без малейших талантов, нужных для эффективного руководства лабораторией, не говоря уж обо всем мире! Взять вашего мужа – да, я намерен это сказать, – человека, у которого нервы истрепаны до предела, который ни о чем не может думать, кроме страха перед маячащим впереди возмездием. Я привел вам в пример тех, кого мы знаем лучше, – но здесь все такие, равно как и все ученые, кого я встречал в жизни. Некоторые гении чертовски хороши в том, что касается их работы, но как управители мира – тьфу, не смешите меня! Высокопарная чушь – вот как называется то, что мы сейчас выслушали.
Хилари села на бетонный парапет и провела ладонью по лбу.
– Знаете, мне кажется, что вы правы, – сказала она. – Но восторженный туман еще не рассеялся. Как он это делает? Он сам-то себе верит? Должен верить.
Питерс угрюмо отозвался:
– Полагаю, в итоге все всегда сводится к одному. Безумец, который верит, что он Бог.
– Похоже, это так, – медленно произнесла Хилари. – И все же… это кажется очень слабым объяснением.
– Но такое случается. Случалось вновь и вновь на протяжении всей истории. И оно захватывает. Сегодня вечером оно едва не захватило меня. Оно захватило вас. Если бы я не вытащил вас сюда… – Неожиданно он сменил тон. – Наверное, мне не следовало этого делать. Что скажет Беттертон? Он решит, что это подозрительно.
– Я так не думаю. Сомневаюсь, что он вообще это заметит.
Питерс вопросительно взглянул на нее.
– Извините, Олив. Должно быть, это мучительно для вас – видеть, как он скатывается в депрессию.
– Мы должны выбраться отсюда, – с жаром произнесла Хилари. – Должны. Должны.
– Мы выберемся.
– Вы и раньше это говорили – но мы не продвинулись ни на шаг.
– О нет, продвинулись. Я не сижу без дела.
Она с удивлением посмотрела на него.
– Точного плана у меня нет, но я предпринял кое-какие скрытые действия. Здесь копится недовольство, куда более сильное, чем считает наш божественный герр директор. Я имею в виду – среди рядовых работников Объекта. Еда, деньги, роскошь и женщины – это еще не всё, знаете ли. Я вытащу вас отсюда, Олив.
– И Тома тоже?
Лицо Питерса помрачнело.
– Послушайте меня, Олив, и поверьте в то, что я скажу. То́му лучше будет остаться здесь. Он… – Питерс помедлил, – будет здесь в большей безопасности, чем во внешнем мире.
– Безопасность? Какое странное слово…
– Безопасность, – подтвердил Питерс. – Я намеренно использовал это слово.
Хилари нахмурилась.
– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Том… вы же не думаете, что он превращается в безумного маньяка?
– Ничуть. Он угнетен, но я считаю, что Том Беттертон так же душевно здоров, как вы или я.
– Тогда почему вы считаете, что здесь ему будет безопаснее?
– Видите ли, клетка – весьма безопасное место для обитания, – медленно ответил Питерс.
– О нет! – воскликнула Хилари. – Только не говорите, что тоже поверили в это. Не говорите, что на вас подействовал массовый гипноз, внушение или что-то вроде того. Безопасность, покорность, довольство! Мы должны восставать против этого! Мы должны желать свободы!
Питерс все так же медленно произнес:
– Да, я знаю. Но…
– В любом случае Том отчаянно хочет выбраться отсюда.
– Том может и не знать, что для него лучше.
Неожиданно Хилари вспомнила, на что намекал ей Том. Если он выдал секретные сведения, то, вероятно, подпадает под действие статьи о государственной измене – наверное, именно об этом пытался на свой, неуклюжий, лад сообщить Питерс. Но Хилари была твердо убеждена: лучше отбывать срок в тюрьме, чем оставаться здесь. Она упрямо заявила:
– Том тоже должен уйти.
Она вздрогнула, когда Питерс ответил ей неожиданно резким тоном:
– Поступайте, как хотите. Я вас предупредил. Хотел бы я знать, почему вы так сильно печетесь об этом типе.
Хилари потрясенно смотрела на него, едва сдерживая слова, рвущиеся у нее с языка. Она вдруг осознала, что хочет сказать: «Я о нем вовсе не забочусь. Он для меня никто. Он был мужем другой женщины, и я отвечаю за него перед ней. Глупец, если я о ком-то и забочусь, так это о тебе…»
III– Развлекалась в компании своего ручного американца? – бросил ей Том Беттертон, когда Хилари вошла в спальню. Он курил, лежа на своей кровати. Женщина слегка покраснела.
– Мы приехали сюда вместе, – объяснила она, – и во многих вопросах наше мнение совпадает.
Беттертон рассмеялся.
– О, я тебя не виню. – Он впервые посмотрел на нее по-новому, с одобрением. – Ты красивая женщина, Олив.
С самого начала Хилари предостерегла его, чтобы он всегда называл ее именем его погибшей жены.
– Да, – продолжил он, окидывая ее взглядом. – Ты чертовски красивая женщина, я это уже говорил. Но, похоже, подобные вещи меня больше не волнуют.
– Может, это и хорошо, – сухо ответила Хилари.
– Дорогая, я совершенно нормальный мужчина – или когда-то был таковым… Бог знает, чем я стал сейчас.
Хилари села рядом с ним.
– Что с тобой происходит, Том? – спросила она.
– Я тебе говорил. Я не могу сосредоточиться. Как ученый я сейчас полный ноль. Это место…
– Остальные – или большинство их – похоже, не чувствуют ничего подобного?
– Думаю, это потому, что они – бесчувственное стадо.
– У некоторых из них достаточно живой характер, – возразила Хилари. – Если бы у тебя здесь был друг… настоящий друг…
– Ну, есть Мерчисон. Хотя он скучный тип. И я в последнее время часто общаюсь с Торкилем Эрикссоном.
– Правда? – Отчего-то это удивило Хилари.
– Да. Боже мой, он просто великолепен. Хотел бы я иметь такие мозги.
– Он странный человек, – промолвила Хилари. – Меня он всегда немного пугал.
– Пугал? Торкиль? Да он же кроткий, как ягненок. В некоторых отношениях он сущее дитя. Ничего не знает о мире.
– И все же меня он пугает, – упрямо повторила она.
– У тебя, должно быть, тоже разыгрались нервы.
– Пока что нет. Но, подозреваю, со временем это произойдет. Том… не води слишком близкую дружбу с Торкилем Эрикссоном.
Беттертон непонимающе уставился на нее.
– Почему вдруг?
– Не знаю. У меня просто нехорошее чувство.
IЛеблан пожал плечами.
– Они покинули Африку, это можно сказать с уверенностью.
– Не совсем так.
– Все вероятности указывают именно на это. – Француз покачал головой. – В конце концов, мы знаем, куда они должны были направиться, не так ли?
– Если бы они должны были направиться туда, куда мы думаем, зачем начинать путь в Африке? Проще было бы назначить сбор где-нибудь в Европе.
– Верно. Но у этого есть и другая сторона. Никто не ожидал, что они соберутся и направятся в путешествие отсюда.
– Я все-таки считаю, что тут кроется нечто большее. – Джессоп был вежлив, но настойчив. – Кроме того, на это поле мог сесть только маленький самолет. Для того чтобы пересечь Средиземное море, ему пришлось бы делать еще одну посадку для дозаправки. И тогда там, где он заправлялся, остался бы след.
