– Хорошо, Марианна, хорошо, – похвалил ее Абате. – Ты храбрая женщина и сделала то, что и должна была сделать. Ничего с тобой не случится, это я тебе гарантирую. Двое наших людей будут сопровождать тебя повсюду. А ты живи, как обычно жила, но, если захочешь внести хоть какое-то изменение в устоявшийся распорядок дня, обязательно поставь нас в известность.
– Вы не оставите меня одну?
– Если с тобой что-нибудь случится, я пущу себе пулю в лоб, Марианна. Ты видишь – я спокоен на все сто процентов.
Я буквально остолбенела от подобной boutade,[9] но, как ни странно, Марианне она вроде бы пришлась по душе, во всяком случае, она впервые за все это время улыбнулась. Несомненно, у итальянца имелись в запасе свои профессиональные приемы, к тому же далеко не всегда он шел проторенными путями.
Прежде чем уйти, он дал наставления полицейским. Потом отошел немного в сторону, чтобы поговорить по телефону. А в машине, по дороге в комиссариат, очень серьезным тоном сообщил мне:
– Я попросил помощи у одного из наших лучших специалистов, Петра.
– Специалистов в какой области?
– Во всем, что связано с мафией.
Я резко повернулась, чтобы лучше его видеть. Он не шутил, мало того, никогда он не был таким серьезным.
– Почему Катанья сказал, что его обложили со всех сторон? Почему допытывался, не ищет ли его кто-нибудь еще? Я уверен, что он входит, или входил, в какую-нибудь организацию. Возможно, входил с самого начала этой истории.
– То есть когда убил Сигуана?
– Версия, что Катанья – наемный убийца, становится все крепче, и не исключено, что задание он получил от одной из мафиозных организаций.
– Не понимаю! Чем престарелый испанский фабрикант мог не угодить мафии?
– Понятия не имею, но тут надо учитывать: интересы мафии распространяются на самые неожиданные области. Они могут иметь свои интересы даже в детских садиках на Северном полюсе… Да где угодно! В любом случае, думаю, нам нужен хороший советчик.
Господи, только этого не хватало – поднять шум на весь мир! А потом нам же придется скандал расхлебывать. И меня выводит из себя вовсе не то, что дело принимает международный масштаб, а то, что при этом часто возникают непредвиденные ответвления, а подобная ситуация на всех нас, кто участвует в расследовании, наводит тоску, хотя никто в своих чувствах никогда не сознается. Не исключено, конечно, что это дело, которое сейчас видится все более сложным и ярким, заставит нас показать себя и укрепит нашу репутацию, но для этого преступление надо сперва раскрыть.
Наше возвращение положило конец блаженному безделью Габриэллы и Гарсона. Абате велел своей помощнице отнести комиссару Стефано Торризи, специалисту по мафии, все материалы по делу Сигуана, включая самые последние, и убедиться, что Торризи их читает. Я, в свою очередь, попросила Гарсона связаться с инспектором Сангуэсой и сказать, чтобы тот еще раз изучил бухгалтерские отчеты фабрики Сигуана, связанные с фирмой Элио Трамонти.
– А потом звоните ему каждые двадцать минут и напоминайте о том, что сделать это надо срочно, – добавила я.
– Надеюсь, про двадцать минут вы для красного словца добавили…
– Ничего подобного – каждые двадцать минут строго по часам.
– Ох и далеко же он меня пошлет…
– А вы отвечайте, что это мой приказ.
– Тогда он туда же пошлет и вас.
– А мне без разницы, трубку-то я брать не буду – вот ничего и не услышу.
– Зато я услышу!
– Будьте так любезны, выполняйте приказ. И ступайте же, наконец!
– Хорошо, мы пойдем вместе с агентом Бертано.
– Да когда же вас наконец черти унесут!
Он развернулся и вышел, прежде по-клоунски изобразив воинское приветствие. Краешком глаза я видела, как смеется Абате. Всем своим видом я постаралась сыграть покорность судьбе.
– Ох, какое же нужно с ним терпение! Этот тип будет спорить даже на краю могилы!
– А мне ваш помощник кажется очень остроумным и вообще хорошим человеком.
– Да, на всем свете не найти человека лучше. На беду, мы с ним слишком хорошо друг друга знаем, нам ведь почти всегда приходится работать вместе, парой.
– И что, неужели вы друг другу наскучили, как бывает вообще с любыми парами?
– Да нет, с Фермином особо не заскучаешь, просто каждый из нас досконально изучил слабые места другого. Иногда это бывает забавно, а иногда – невыносимо.
– Все, что ты говоришь, можно отнести и к супружеской жизни.
– Не хочу наталкивать тебя на тяжелые воспоминания.
Не успев произнести эту фразу, я раскаялась. Абате смотрел на меня с изумлением. Потом вяло улыбнулся:
– Иногда хорошие воспоминания ранят больнее.
Я пожала плечами. Затем, чтобы замять паузу, глянула на часы.
– А чем же мы займемся теперь? – спросила я.
– Пойдем в бар на углу и выпьем пива.
– А если в это время в кабинет зайдет за нами комиссар Торризи?
– А что, у вас в Барселоне не разработано никакой системы оповещения на такой случай? Кто-то ведь всегда может тебя из бара высвистать.
– А как же! Полицейский, что дежурит у дверей, живо за нами прибегает.
– Почему ты думаешь, что у нас все иначе?
Минуту спустя перед нами стояли два бокала с холодным пивом, суля освежение и легкую одурь. Я коснулась губами пива, словно жадная пчела, которая торопится высосать сок из цветка. Я закрыла глаза от наслаждения, а когда снова открыла, обнаружила, что Абате с улыбкой за мной наблюдает.
– Оледеневшее сердце энергичной инспекторши оттаивает только перед бокалом пива.
– Это значит, что я напоминаю тебе сержанта-кавалериста, да?
– Да, но под сержантскими нашивками таится великая нежность.
– Вот и ошибаешься – нежной я никогда не была. Ну, может, только в молодости, но очень скоро поняла, что наша жизнь не терпит слабостей.
– Разве нежность – это слабость?
– Разумеется! Мягкий хлеб, он податливый, а я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь слепил из меня шарик и запустил им в угол.
– Но ведь пока этот кто-нибудь лепит из тебя шарик, он тебя ласкает.
– С каких это пор мужчины стали тосковать по нежности? Это что-то новенькое – боюсь, время слишком быстро бежит для меня и я за ним не поспеваю.
– Тебе нравятся крепкие и суровые мужики?
– Ага, как скалы.
Он одним глотком допил остававшееся пиво. Потом решительно, с резким стуком опустил бокал на стол и шутливо посмотрел на меня:
– Вот такие?
Я рассмеялась. Он подозвал официанта и заказал еще пива.
– А ты уверен, что будешь в норме, когда придет комиссар? – спросила я.
– С алкоголем у меня отношения как у викинга: я веду машину на полной скорости, не подаю милостыни нищим и всегда обыгрываю друзей, если нам вздумается помериться силой. Ну как, достаточно я крепок и суров, чтобы хоть немного тебе понравиться?
Звонок мобильника прервал мой смех. Это была моя падчерица, восьмилетняя Марина.
– Петра, ты можешь со мной поговорить?
От удивления и от этого тоненького вежливого голоска я растрогалась:
– Марина, детка, как я рада! Как у тебя дела, солнышко?
– Хорошо. Просто ты уже давно уехала и ни разу мне не позвонила, вот я и хочу спросить, что ты делаешь.
– Да-да, я тебе и правда не звонила, но…
Пока слова сами собой выскакивали из меня, доставляя куда большее удовольствие, чем пиво, я заметила, как пристально смотрит на меня Маурицио. Черт, ведь мог бы отойти в сторону, пойти в туалет, в конце концов!.. Нет, сидит себе и с ехидной улыбочкой слушает, как сержант-кавалерист в до блеска начищенных сапогах рассыпается в нежностях перед маленькой девочкой, демонстрируя неизвестный ему лик слюнявой идиотки. Я резко перекрыла поток нежностей:
– Но я полагала, что твой папа рассказал тебе, сколько у меня здесь работы.
– Да, он мне и мальчикам рассказывал, что ты поехала за границу с очень важным заданием. Уго и Тео тоже хотели позвонить и попробовать узнать, какое задание ты выполняешь, ведь папа ничего не говорит…
– Нет, пусть они лучше мне не звонят, потому что, как я тебе уже сказала, у меня много работы.
– Петра, моя мама – совсем глупая. Теперь она хочет записать меня на уроки балета, а эти уроки балета – это чушь и дурость. Туда надо ходить в трико, а в трико я буду похожа на сосиску и…
Я строго ее перебила:
– Марина, я не могу сейчас разговаривать. К большому моему сожалению.
У меня сжалось сердце, когда я услышала, сколько разочарования и грусти прозвучало в ее голосе:
– Хорошо, Петра, пока.
Какое-то время я ненавидела итальянца только за то, что он сидит рядом. Правда, очень быстро перевела упреки на саму себя. С какой стати меня так заботило, что именно может подумать обо мне этот мужчина? И нашла ответ: если в глазах Маурицио я буду выглядеть холодной женщиной, это удержит его на расстоянии. Тотчас возник новый вопрос: а почему, собственно, его нужно удерживать на расстоянии? Ответить осмысленно я была не в силах, поскольку тут в игру вступала интуиция – и подавала свой голос очень настойчиво. Теперь Маурицио смотрел на меня так, что мне пришлось пуститься в объяснения:
