– Да я его и на порог не пущу! – заявил Барт, сверкая глазами. – И как только Кон мог сказать такое!
– Да, мой милый, но он просто боится потерять тебя, если ты женишься на мне. Считает, что я тебя не достойна, и, может, так оно и есть. Не надо винить его за это. Ты не будешь больше ссориться с ним, дорогой? Ведь все могут подумать, что это я тебя настраиваю.
Повернув голову, лежавшую у Лавди на плече, Барт пробормотал ей в шею:
– О боже, Лавди, как мне жаль отца! Если бы я только знал, кто убил его, то своими руками задушил бы! Кто мог совершить подобное?
Лавди сознавала, что неведомый убийца оказал ей хорошую услугу, но, поскольку такая точка зрения могла сильно задеть Барта, ограничилась вежливой фразой. Мол, она тоже любила Пенхаллоу и хотела бы, чтобы он прожил как можно дольше. Лавди с легкостью произнесла неискренние слова, понимая, что именно этого ждал от нее Барт.
С тем же притворным сочувствием она выслушала горестные излияния Клары. Ближе к вечеру Клара вдруг вспомнила, что сегодня день рождения Адама, который он собирался отметить в дружеском кругу. Вконец расстроившись, она побежала в свою комнату, где истерически разрыдалась, что было совсем не свойственно ее сдержанному темпераменту. Услышав сдавленные рыдания, проходившая по коридору Лавди заглянула к ней. Вид заплаканной Клары, горестно сжавшейся в кресле, растрогал ее. Она посоветовала ей лечь в постель, принесла горячую грелку и ласково увещевала и поглаживала, пока та не погрузилась в спасительный сон. А в это время взвинченная Фейт уже двадцать минут звонила в колокольчик, призывая к себе горничную.
– Это невыносимо! – воскликнула Фейт, когда Лавди наконец прибежала в ее спальню. – Просто ужас какой-то! Они подозревают всех! Я не могла предположить… Даже Оттери! Неужели они могут осудить невиновных, Лавди? Как ты считаешь?
– Конечно, нет, моя дорогая! Давайте я протру вам лицо лавандовой водой. Вам столько пришлось пережить! Поужинайте в постели и больше не думайте об этом. Пожалейте свою бедную голову!
– Я должна спуститься вниз, – жалобно промолвила Фейт. – Мое отсутствие может показаться странным.
– Вовсе нет. Что странного в том, что вдова переживает?
Фейт вздрогнула.
– Я старалась быть ему хорошей женой! Честное слово, Лавди!
– Вы такой и были, моя дорогая, никогда с ним не ссорились!
– Как ты думаешь, они меня подозревают?
Лавди рассмеялась:
– Да что вы!
– А Клэя? Тебе кто-нибудь говорил о моем мальчике? Скажи мне правду!
Лавди потрепала ее по руке:
– Да успокойтесь же, моя дорогая. Разве можно так изводиться? Никто пока ничего не знает. Ложитесь в постель и примите аспирин, вам сразу полегчает.
– Только не уходи, пожалуйста!
– Я должна помочь дяде с ужином, а то хозяева останутся голодными. У него от горя все из рук валится. А потом сразу же к вам. Давайте я вас раздену и умою.
Появление Лавди в столовой ни у кого не вызвало особого интереса, одна лишь Клара, поджав губы, произнесла, что у этой девицы все-таки доброе сердце. Немного вздремнув, она обрела привычное самообладание, и только заплаканные глаза напоминали о недавнем взрыве эмоций.
– Одно могу сказать, это не ее инициатива, тут целиком идея Барта, – продолжила она. – Странно, если бы она не воспользовалась случаем. Не будь она племянницей Рубена, я бы вообще не стала возражать. Не знаю, что бы мы сегодня делали без нее.
Конрад сжал губы и опустил голову.
– Я не признаю классовых различий и считаю ее незаурядной особой, – заметила Чармин. – И ничего не имею против такой невестки. Когда женишься, Барт, не забудь пригласить меня в Треллик!
Он бросил на нее исполненный благодарности взгляд.
– Клянусь, я так и сделаю, Чар!
– Подмасли его еще, и он пригласит тебя вместе с Розовой Помадкой, – растягивая слова, произнес Юджин.
– Мне вообще-то безразлично, на ком женится Барт, – проговорил Обри. – Но неудобно, что нам прислуживает его суженая. В этом есть какая-то пугающая аномалия.
В комнату вошла Лавди с десертом, и Чармин обратилась к ней:
– Я только что сказала Барту, что буду очень рада, если вы с ним пригласите меня в Треллик.
Все, кроме Барта, были шокированы. Вспыхнув, Лавди пробормотала:
– Вы так добры, мисс.
– Называй меня просто Чармин, моя дорогая девочка, ведь мы с тобой скоро породнимся, – заявила та, наглядно демонстрируя свободу от предрассудков.
Конрад вскочил, отбросив стул:
– Все, сыт по горло! Пудинга не надо! Лучше подайте тазик, а то меня того и гляди вывернет наизнанку!
Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Барт хотел броситься за ним, но Лавди, положив ему руку на плечо, мягко удержала его.
– Пока рано говорить об этом, мисс. Давайте сохраним все как есть.
Ее ответ привел Чармин в замешательство, зато был весьма благосклонно принят Кларой. Позже, когда все перешли в Желтую гостиную, она заявила, что он свидетельствует о добром нраве Лавди. Пользуясь отсутствием Барта, добавила, что ничто на свете не заставит ее полюбить эту девицу, но все могло оказаться гораздо хуже.
Вечерние посиделки в спальне у Пенхаллоу никогда не пользовались любовью у членов его семьи, а сейчас, когда они вдруг почувствовали себя покинутыми и никому не нужными, в гостиной и вовсе воцарилось уныние. У всех перед глазами стояла пустая темная комната в конце дома, а отсутствие Фейт и Клэя, Рэймонда и близнецов усугубляло всеобщую подавленность. Ингрэм, приковылявший из Дауэр-Хауса после ужина, поразился произошедшей перемене. Громко высморкавшись, заявил, что дом никогда не станет прежним. Общительный по натуре, он всегда с удовольствием принимал участие в вечерних бдениях у отца и подобно ему стремился собрать вокруг себя побольше родных (за исключением Обри и Клэя). Вот и сейчас Ингрэм хотел поискать близнецов, но был вовремя остановлен Кларой, которая мрачно посоветовала ему оставить их в покое. Обычно Ингрэм не слишком интересовался мачехой, но сейчас расстроился, что она уже отправилась спать.
– Она неважно себя чувствует, бедняжка, – объяснила Клара. – Сегодня у всех был нелегкий день.
– Возможно, но мне непонятно, почему Фейт считает своим долгом рыдать над телом мужа? – заметила со своей обычной бестактностью Вивьен. – Противно! Она ведет себя так, словно он был ей дорог, хотя все мы прекрасно знаем, что она была с ним несчастна и терпеть его не могла! К чему подобное лицемерие?
– Эй, полегче там! – запротестовал Ингрэм. – Какое ты имеешь право так говорить? Откуда ты знаешь, что она чувствует?
Вивьен дернула плечом.
– Будь у нее хоть капля честности, она бы не стала изображать безутешную вдову, когда ей впору прыгать от радости.
– Ты плохо знакома с психологией, – заявила Чармин. – Поведение Фейт полностью укладывается в рамки ее взгляда на жизнь. Я хорошо знаю этот тип людей и не сомневаюсь, что сейчас она искренне горюет, а до того столь же искренне считала себя несчастной. Фейт ограниченная, слабая и очень чувствительная женщина. Полжизни прожаловалась на свои горести, а теперь до самой смерти станет убеждать себя, что была отцу образцовой женой. Сейчас она потрясена и выбита из колеи. И вероятно, страдает от угрызений совести, упрекая себя за излишнюю холодность к мужу и вспоминая свою прежнюю любовь к нему. Это долго не продлится, но сейчас она ничуть не притворяется.
– Вероятно, ты права, дорогая Чар, – кивнул Юджин. – Однако Вивьен ближе к истине – Фейт много лет дает нам основания считать, что смерть отца явится для нее благословением небес.
– Неужели ты не понимаешь, что множество людей – и Фейт принадлежит к их числу – предаются туманным мечтам, а когда они сбываются, приходят в ужас и осознают, что вовсе этого не хотели? – насмешливо спросила Чармин. – Фейт по натуре страдалица, более того, получает удовольствие от своих страданий. Она и пальцем не пошевелит, чтобы как-то поправить дело, а будет лить слезы, лишь бы лишний раз не напрягаться. Более того, Фейт постоянно драматизирует ситуацию, причем совершенно подсознательно! Очень характерно для слабых, инертных натур. Так у них протекает умственная деятельность, если тут вообще можно говорить об уме. В данный момент она видит себя безутешной вдовой. Причем совершенно искренне. Можете называть это лицемерием, но я не согласна, поскольку вижу ее насквозь – Фейт настолько верит в свое лицедейство, что оно становится частью ее натуры.
– От души благодарю, – усмехнулся Юджин. – Мы очень признательны тебе за столь глубокий экскурс в характер Фейт, но нельзя ли найти более интересную тему для беседы?
– Кстати, я пришел, чтобы поговорить с Чар, – вмешался Ингрэм. – Мне надо кое-что обсудить с ней.
– Я к твоим услугам, – быстро сказала Чармин. – Пойдем в библиотеку.
– Дорогая, неужели ты будешь секретничать с Ингрэмом? – промолвил Обри, отрываясь от вышивки, над которой он трудился под одной из керосиновых ламп. – А я хотел посоветоваться с тобой относительно веточки, которую намерен вышить. По-моему, ее следует выполнить в красновато-коричневых тонах. Должно получиться очень мило, как ты считаешь?
