Гарсон, которого всегда отличала быстрота реакций, ответил серьезно и с большим достоинством:
– Нет, сеньора, так это не делается. Если уж кому мы и должны звонить, так только судье. Сейчас я позвоню ему, скажу, что мы находимся у вас дома, и попрошу приехать. Тогда он сам снимет показания и решит, как, согласно закону, следует поступать.
На лице Маргариты Роки появилась гримаса такого отвращения, словно мы предложили ей затащить в гостиную разложившуюся тушу быка. Она улыбнулась фальшивой улыбкой:
– Не думаю, что это нужно. Знаете, делайте то, что должны делать. Я не хочу, чтобы кто-либо истолковал мое поведение как попытку ставить палки в колеса правосудия. Кроме того, Нурия, я уверена, будет только счастлива, узнав, что вы занимаетесь делом ее отца.
– Тут вы можете не сомневаться, – с нажимом произнес Гарсон, ставя точку в разговоре, где все было совсем не так очевидно, как казалось. Он немедленно сунул компьютер под мышку, и мы, рассыпаясь в любезностях, попрощались с хозяйкой.
Гарсон сыграл свою роль до конца. На улице я почувствовала себя так, словно вышла из Лувра, унося в сумке “Монну Лизу”. Мой помощник выглядел куда спокойнее.
– Только таким манером и можно вести себя с этими буржуа, Петра. Только намекните им, что они могут быть впутаны в полицейское разбирательство, и они готовы подарить тебе собственную мамашу – в коробочке и с бантиком.
– Во всяком случае, свою подругу она нам уже подарила. Мне не терпится добраться до комиссариата и посмотреть, что там у этого компьютера внутри. Значит, вы уверены, что имели право забрать его без специального разрешения?
– Храбрецы разрешений не просят, Петра!
– И завоеванное не отдают!
Он хохотнул, очень довольный самим собой. Как только мы вошли в комиссариат, компьютер был передан в специальный отдел, где с ним легко справились. Там имелась всего одна папка с несколькими файлами, а также некоторое количество писем. И больше ничего. У меня дрожали руки, когда я открывала почту, и первое же, что я прочла, заставило меня замереть от счастья.
Осторожно. Испанская полиция следит за нами. Пишите мне только по этому адресу; пока это надежно. Впредь никаких счетов в “Нерею” не посылайте. Отправляю цифры за текущий месяц.
Далее шли цифры, потом Нурия Сигуан прощалась по-итальянски: Ciao. Grazie. Адрес, на который шло письмо, оканчивался на it. Я повернулась к младшему инспектору, смотревшему на экран через мое плечо.
– Немедленно пошлите копию этого письма Торризи и Абате. И объясните в нескольких словах, как оно попало к нам в руки.
Я бросилась разыскивать Сангуэсу, с которым и вернулась в свой кабинет. Он изучил письмо, приложенные к нему цифры и сделал вывод:
– Все очень просто: они прибавили десять процентов к определенной сумме, и в итоге получилось пятнадцать тысяч евро. Непонятно только, кто кому должен эту сумму. Расчеты относятся к минувшему месяцу.
– А основная сумма откуда взялась?
– Понятия не имею! Об этом здесь не сказано ни слова. Я же не Бог!
– Да? А я-то сколько уж лет молюсь на тебя!
– И напрасно! В этих цифрах смог бы разобраться кто угодно – тут не нужно экономического образования. Беда в том, что все вы начинаете нервно дергаться, как только речь заходит о счетах или информатике, словно никак не можете довериться тому, что имеете у себя перед глазами.
– Вы, компьютерщики и экономисты, – новые шаманы в нашем племени.
– Могу тебе только сказать, что быть шаманом на жалованье – не слишком-то прибыльно.
Он со смехом покинул мой кабинет, а Гарсон проводил его соответствующей случаю улыбкой:
– Это он намекнул, чтобы в следующий раз мы не звонили ему по всяким пустякам.
– Не обращайте внимания, Фермин. Я иду с докладом к комиссару.
Коронас, прочитав письмо Нурии, задумался. Видимо, он колебался, просчитывая очередное распоряжение. Больше всего он боялся совершить ошибку в деле такого уровня.
– Просить санкцию на арест преждевременно.
– Я так не думаю, но, если хотите, мы немедленно допросим Нурию, а дальше будем действовать в зависимости от результатов.
– Неужели вы полагаете, что Нурия Сигуан убила собственного отца? По-моему, это уж ни в какие ворота не лезет.
– Ничего подобного я не говорила, комиссар, зато мы располагаем более чем убедительными данными, чтобы предъявить Нурии Сигуан и ее компаньону обвинение в связях с мафией.
Он сделал вид, что рвет на себе волосы, уподобляясь герою греческой трагедии.
– Даже представить себе страшно, что тут может начаться! Все газеты страны сунут нос в это дело! Надо вести себя очень осторожно, Петра, надо с оглядкой делать каждый шаг, чтобы, не дай бог, не оступиться. Если мы ошибемся, по морде нам врежут как следует и не один раз.
– Я беру всю ответственность на себя, сеньор.
– Вы возьмете на себя только то, что я вам позволю взять. Полиция – это коллектив, и никто тут не имеет права говорить от себя лично. Если случается провал, то он общий, если победа – тоже. Но главные шишки достаются всегда мне. Понятно?
Я вышла от него, задавшись вопросом: а стоит ли на самом-то деле быть частью коллектива, шеф которого настолько груб? И решила больше никаких вопросов себе не задавать.
Мы собирались поехать домой к Нурии Сигуан. По мнению Гарсона, подруга Маргарита и не подумала сообщить ей ни о нашем с ней разговоре, ни о том, что мы забрали компьютер.
– Почему вы так в этом уверены?
– Да вот уверен, и все. Маргарита Рока решила больше не думать о последствиях этой истории. Если Нурия позвонит, она сошлется на то, что мы велели ей молчать, и со слезами станет клясться, что сделала все возможное ради их дружбы.
– Вы меня, Фермин, просто убили! С каких это пор вы стали так хорошо разбираться в психологии женщин из буржуазных кругов?
– Все очень просто: я наблюдаю за подругами Беатрис. Вот уж штучки, скажу я вам!
– Надеюсь, вы не делитесь своими выводами с женой.
– Непременно делюсь! Но она меня не слушает. По ее словам, я неотесанный мужлан, и еще она говорит так: нельзя жить среди людей, все время тыча им правду в глаза. И это меня, честно признаюсь, задевает. То есть то, что касается лично меня.
Он громко рассмеялся. А я глянула на него и тряхнула головой, словно не веря своим глазам.
– Хотела бы я знать, с чего это вы, Фермин, так веселитесь. Мы, конечно, обнаружили доказательства незаконной деятельности Нурии Сигуан, из чего отнюдь не следует, что автоматически прояснились и обстоятельства убийства ее отца.
– Господь нам поможет, инспектор! Разве мы с вами не воплощаем силы добра? А кто обычно выходит победителем в схватке добра со злом?
– Идите к чертовой бабушке, Гарсон! Очень сомневаюсь, что смогу весь день выносить вас рядом в таком настроении. Вы будете мне нужны в доме подозреваемой, потому что вдвоем мы выглядим более внушительно, но как только привезем ее в комиссариат, убирайтесь с глаз моих долой. Допрашивать Сигуан я буду одна.
– Я ваш раб. Приказывайте, чем мне заняться, пока вы будете вести допрос.
– Отправляйтесь в “Нерею” и доставьте сюда Рафаэля Сьерру.
– А что ему сказать?
– Ничего не говорите.
– Как это? Не могу же я свинтить его безо всяких объяснений?
– Свинтить? Господи боже мой! Но раз уж вам нравятся такие словечки, скажите, что свинчиваете его за нарушение законов Испанского королевства.
– Неплохо. Но я еще подумаю, нельзя ли сформулировать это как-нибудь поудачней.
Как и всегда, когда мы пребывали в совершенно разном настроении, в голове у меня всплыл вопрос: как следует относиться к Гарсону – как к оптимисту, который старается разрядить обстановку в самых напряженных ситуациях, или просто как к легкомысленному пустомеле, который может принести в нашей работе много вреда, поскольку не всегда видит реальность такой, как она есть? Словно желая укрепить мои сомнения в его профессиональной пригодности, Гарсон, едва мы подъехали к дому подозреваемой, захотел зайти куда-нибудь выпить кофе. Я наотрез отказалась: не хватало только, чтобы потом служанка встретила нас словами: “Сеньора только что ушла”. Этого я себе никогда не простила бы. Однако Господь, судя по всему, взял нашу сторону, потому что дверь нам открыла сама Нурия Сигуан.
Мы сказали, что должны задать ей несколько вопросов, на что она ответила непреклонным “Я собиралась уходить”. Мне не хотелось с ней спорить, я просто смотрела ей в глаза, пока она не отступила в сторону, жестом предлагая нам войти. Нурия была одета с обычной для нее эклектической элегантностью, и, казалось, лицо ее независимо от настроения выражало крайнее неудовольствие. Она повела нас за собой по коридору, решительно стуча каблуками, и, когда мы уже садились, предупредила:
– У меня очень мало времени.
– В таком случае я буду задавать очень конкретные вопросы. В последние дни вы часто посещали квартиру вашей подруги Маргариты Роки. Не могли бы вы объяснить нам цель этих визитов.
