Найджел Стрейнджуэйс, погруженный в свои перспективы и ретроспективы, по которым бродил его внутренний взор, внезапно очнулся, обнаружив, что идет он прямиком к дому своего дяди. Башни Чэтема – сооружение глубоко английское не только по архитектуре, но и по совершенному абсурду наименования. Многие поколения Марлинуортов, чьи капризы всячески поощряла и осуществляла на практике чреда покорных зодчих, объединились в стремлении соорудить совершенно немыслимый, до предела хаотичный, невнятный в облике своем дом из кирпича и булыжника. Взгляду потрясенного наблюдателя открывались балюстрады, куполы, контрфорсы, зубчатые стены, украшения в духе рококо и барочные излишества – словом, все, кроме, само собой разумеется, башен. Тем не менее, вынужден был признать Найджел, дом сохранял пусть и несколько нелепое, но все же достоинство вроде того, что ощущается в породистой старой лошади, пасущейся на ячменном поле.
Он позвонил в колокольчик и был проведен в холл, который мог показаться необъятным, если бы не острое ощущение клаустрофобии, порождаемое целой вереницей оленьих голов, казалось, дышавших в унисон на одной шее. Их надменный вид повторялся в выражении лица привратника: право, его голова с поредевшими волосами вполне могла бы, если только увенчать ее парой добрых рогов, найти свое место на стене, и любой признал бы такое соседство вполне гармоничным. Выразив мистеру Стрейнджуэйсу признательность за визит и отпустив несколько глубокомысленных и при том достаточно точных замечаний относительно погоды, Понсонби, вращаясь вокруг своей оси, как хорошо смазанный коленчатый вал, провел гостя к утренней гостиной. Как геолог, который, оголодав, теряя сознание где-нибудь среди хребтов Гималаев, при виде отрога бросается на него с топориком, Найджел испытал вдруг безумное желание высечь из этого привратника хоть какую-то искру человечности. Он стиснул его локоть и драматически зашептал на ухо: «Ужасные события произошли в Дауэр-Хаусе, Понсонби! Мистер О’Брайан найден застреленным на месте. Он мертв. Мы подозреваем худшее». Лицо привратника перерезала морщинка, не глубже скола от топорика геолога на горе в Гималаях.
– Да что вы говорите, сэр! Весьма печально. Наверняка вы захотите известить его светлость об этой трагедии.
Найджел оставил дальнейшие попытки и, обнаружив дядю в гостиной, известил его о случившейся трагедии. Лорд Марлинуорт вытаращил глаза и забормотал что-то невнятное.
– О господи! – выдохнул он, обретя наконец дар речи. – Мертв, говоришь? Застрелен? Бедняга, бедняга. Трагический исход. Подумать только, а ведь не далее как вчера вечером он сидел во главе праздничного стола, inter laetos laetissimus[35]. Говорят, насилие порождает насилие. Жизнь, в которой было много насилия, красочная, полная приключений жизнь – она и должна была так закончиться, любая иная его смерть показалась бы странной. Элизабет очень расстроится, она весьма симпатизировала этому молодому человеку. «Последний из елизаветинцев – недурной, польщу себе, lusus verborum[36]. И родословная, насколько я понимаю, незаурядная – из ирландских О’Брайанов…
Несколько задержавшись на старте, лорд Марлинуорт был теперь в своей стихии и приступил к сочинению некролога. За обедом новость сообщили леди Марлинуорт. Справившись с первым потрясением, она повела себя с хладнокровием и практичностью, какие трудно заподозрить в этой хрупкой, как дрезденский фарфор, женщине.
– Надо немедленно повидаться с этой милой девушкой, Кавендиш. Если, конечно, она в состоянии кого-нибудь видеть. Боюсь, она пребывает в совершенной прострации.
При мысли, что маленькая храбрая исследовательница может «пребывать в совершенной прострации», Найджел улыбнулся про себя.
– И почему же это именно она должна быть в прострации? – осведомился он.
Леди Марлинуорт погрозила ему пальчиком, унизанным драгоценностями.
– Ах, мужчины, мужчины. Никогда-то вы ничего не замечаете. Пусть мне и много лет, но я все же способна увидеть, когда женщина по уши влюблена. Особенно такая очаровательная женщина. Пусть даже не красавица, и пусть ведет себя немного эксцентрично. Прийти на ужин с попугаем на плече – это впечатляет. Что ж, autres temps, autres moeurs[37]; к тому же надо быть снисходительным к юной даме, которая провела столько времени среди дикарей. В годы моей молодости такое не поощрялось. Так о чем я? Ах, да, девушка была влюблена в этого беднягу О’Брайана. Отличную бы пару они, между прочим, могли составить. С его стороны очень нехорошо было, эгоистично взять да позволить убить себя таким образом. Это разобьет сердце бедной девушке.
– Элизабет всегда была, как бы это сказать, закоренелой свахой. Верно, дорогая?
– Послушайте, тетя, – вклинился Найджел, – что вы подразумеваете, говоря «позволить убить себя»? Врач не сомневается, что это было самоубийство.
– В таком случае ваш доктор просто болван, – вскинулась старая дама. – Никогда такого бреда не слышала. Да уж скорее Герберт наложит на себя руки, чем мистер О’Брайан.
Герберт привстал было на месте, потом, с несколько самодовольным видом, разгладил усы. Леди Марлинуорт продолжала:
– Нынче же днем навещу мисс Кавендиш. Могу быть еще чем-нибудь тебе полезна, Найджел?
– Да, честно говоря, да. Вчера вечером вы обмолвились, что уже встречались с мистером О’Брайаном, либо с кем-то, на него похожим. Не припомните, где именно? Пожалуйста. Это очень важно.
– Очень хорошо, Найджел, попробую. Но мне не хотелось бы, чтобы ты выставлял напоказ его грязное белье. Я этого не снесу. Обещай, что такого не будет.
Найджел согласно кивнул. Грязи и без того поднялось уже столько, что дамы, оказавшейся на дне колодца, просто не видно.
Пока Найджел слушал заупокойные речения дяди, суперинтендант вновь занялся опросом гостей. Филиппа Старлинга и Лючию Трейл он нашел в холле. Лючия чудесным образом нашла где-то платье – по-вдовьи траурное и по-женски соблазнительное. Старлинг, устроившийся с противоположной стороны камина, должен был признать, что в том, как Лючия управляется с косметикой, в которой был продуман каждый штрих, есть нечто гениальное. Право, выглядела она весьма впечатляюще, ни дать ни взять Андромаха. Правда, штрих все же не каждый; коротышка-профессор злобно отметил мысленно, что два темных пятна под глазами скорее несут следы грима, нежели горя. Суперинтендант спросил:
– Кто-нибудь из вас слышал о завещании, которое оставил покойный? В садовом домике я его не нашел, хотя, как мне сообщили, все личные бумаги он хранил там.
Лючия встала и, прикрыв согнутой в локте рукой глаза, приняла величественную осанку.
– Зачем вы меня мучаете? Какое мне дело до каких-то там завещаний? Они не вернут мне Фергюса, – срывающимся, дрожащим голосом пролепетала она.
– Не будь идиоткой, Люси, – холодно оборвал ее Старлинг, – ведь это не ты, это суперинтендант ищет завещание. Кстати, почему это тебя смущает? Да, Фергюса это, как ты изволила выразиться, тебе не вернет, но, весьма вероятно, принесет немалую толику его денежек.
– Ах ты, несчастный клоун! – взвилась Лючия. – Есть, есть в жизни вещи поважнее денег, хотя тебе, возможно, этого не понять.
Старлинг побагровел.
– Ой, дорогая, кончай-ка ты этот театр. Ты никогда не имела успеха на сцене, а начинать сначала сейчас, наверное, поздновато. – Лючия, казалось, готова была кинуться на обидчика с кулаками, и Бликли поспешил вмешаться.
– Ну, ну, – увещевающе заговорил он, – все мы немного перенервничали. Правильно ли я понял, мистер Старлинг, что вам ничего не известно о завещании?
– Вы поняли меня правильно, – бросил профессор и прошагал наверх. Далее Бликли переговорил с Эдвардом и Джорджией Кавендиш, которые только что вернулись с прогулки. Он задал им тот же вопрос. Эдвард сказал, что представления не имеет, где бы могло храниться завещание. Джорджия после недолгой паузы сказала:
– Где Фергюс держал его, я тоже не знаю, но как-то он обмолвился, что оставляет мне некоторую сумму.
– Почему бы вам не связаться с его поверенным? – предложил ее брат.
– Со временем непременно это сделаю, сэр.
Кавендиш удивленно посмотрел на него.
– Не знаете ли вы кого-либо из родственников мистера О’Брайана, – продолжал Бликли, – с кем нам следовало бы снестись?
– Боюсь, нет. В разговорах с нами он никогда не упоминал родных, кроме покойных отца и матери. Впрочем, кажется, однажды он заметил, что в Глостершире у него есть двоюродные братья и сестры.
Вскоре вернулся Нотт-Сломан. Суперинтендант встретил его во дворе.
– Ездил покататься на развалюхе Кавендишей, – сам начал разговор Нотт-Сломан. – Проветриться захотелось. В деревне остановился попить. Могу рекомендовать «Бихайв».
– Я, собственно, хотел спросить о завещании О’Брайана. Не знаете, где оно? Никак найти не можем.
– Откуда же мне знать… А что?
– Видите ли, сэр, вы дружили с покойным, вот я и подумал, что, возможно, были свидетелем при его составлении.
