Бликли и Найджел одномоментно подумали об одном и том же. Бликли потянулся к телефону, набрал номер Нового Скотленд-Ярда и попросил завтра же утром, перед тем как доставить конверт по адресу, проверить его на предмет содержания каких-либо выкладок или расчетов.
– Он ведь понимал, мистер Стрейнджуэйс, что, едва заподозрив убийство, мы самым тщательным образом обыщем весь дом, и, естественно, стремился как можно быстрее избавиться от того, что могло бы вызвать подозрения, – сказал он, повесив трубку.
– Скажу больше. Нотт-Сломан пошел на почту еще до того, как стало известно, что мы подозреваем – только подозреваем, – что имело место убийство. И с чего бы это ему торопиться, если только он сам не знал, что это было действительно убийство и обыски могут начаться в любой момент? А откуда ему знать про убийство, если только…
– Нет слов, сэр, безупречная логика. Но не слишком ли рискованно отправлять такие вещи по почте?
– Так ведь мы еще не знаем, что содержится в этой посылке. Возможно, это всего лишь расшитая накидка для канарейки его тетушки Амелии. Но следует иметь в виду, что, когда Нотт-Сломан отправлял письмо, у него не было никаких причин думать, будто нам что-либо известно о разработках О’Брайана и возможных попытках их похищения; а раз так, то с чего бы нам копаться во всем, что он посылает по почте?
– Но если убийца – он, то и письма с угрозами должны были быть написаны им же. Он должен был допускать, что О’Брайан обратится в полицию, а там его наверняка спросят о возможных причинах этих угроз; таким образом, факт, что О’Брайан занимается этими разработками, перестанет быть тайной.
– Не думаю, что, если бы его действительно интересовали чертежи, он стал бы писать такие письма. Это было бы чистым безумием, ведь О’Брайан бы сразу насторожился, пусть даже прямой связи между его работой и письмами нет. Не верю я и в то, что, если бы целью были все те же разработки, кто-то стал заранее обдумывать возможность убийства. А вот другая возможность есть: О’Брайан поймал его на месте преступления, крадущим бумаги, выхватил пистолет, каким-то образом позволил Нотт-Сломану приблизиться к себе и в ходе последующей борьбы был застрелен.
– Что ж, не исключено, – согласился Бликли. – Ладно, через пять минут меня ждет главный констебль. Если вам угодно присоединиться…
Главный констебль приветствовал их сердечной улыбкой и облаком сигарного дыма. Это был крупный, небрежно одетый, мощно сложенный мужчина с обликом типичного сельского сквайра: густые светлые усы пожелтели от никотина; ногти давно не чищены; но при этом исходила от него некая по-отцовски спокойная сила и уверенность в себе, передававшаяся и другим. Подчиненные любили его, ибо он никогда не пытался их запугать или унизить, как никогда не угодничал перед старшими по званию. Вскоре посетители расселись по местам с сигарами во рту и напитками под рукой.
– Благодарю вас обоих, что мне позволено участвовать в этом деле, – сказал Найджел.
– Да бог с вами, Стрейнджуэйс, о чем вы? Вы и так в нем давно участвуете, как говорится, с самого первого этажа. Без вас мы бы так далеко не продвинулись. Хотя не скрою, я связался с заместителем комиссара – просто чтобы убедиться, что вы действительно племянник своего дядюшки, и compos mentis[42], и не болеете никакими болезнями, например, ящуром, и так далее. А? – Майор Стенли раскатисто рассмеялся и сделал большой глоток виски с содовой. – А теперь, Бликли, будь добр, просвети меня, что к чему.
Суперинтендант подкрутил усы («Интересно, он их на ночь снимает и в гипсовую форму кладет?» – смутно подумалось Найджелу) и пустился в детальное описание расследования. Он сосредоточился на проверенных фактах, отвлекаясь на версии только в тех случаях, когда это требовалось для объяснения тех или иных его действий. Но и из толкования фактов было, в общем, ясно, к чему сводятся его подозрения.
– Что ж… – хмыкнул майор Стенли, когда суперинтендант закончил доклад, – вижу, Бликли, тебе по душе кроссворды. Но так или иначе работу проделали вы оба отличную. Не вижу, в каких еще направлениях мы могли бы теперь двигаться. Но по порядку. Насколько я понимаю, главные наши подозреваемые – мисс Трейл и этот, как его… Нотт-Сломан, ну и где-то поблизости маячит еще Эдвард Кавендиш. Беда, однако, в том, что у нас пока нет достаточных доказательств, что это убийство. Бликли доложил мне по телефону, Стрейнджуэйс, почему вас не устраивает версия самоубийства, и должен признать, ваши доводы в высшей степени разумны. Обратите внимание, я на вашей стороне, но они, эти доводы, слишком разумны, чтобы их могло переварить обычное жюри присяжных. Все, что умеют эти ребята, так это взять след, пахнущий чем-то вроде аниса. Что с них возьмешь – деревенщина, лавочники. Однако же… гм… гм… так на чем я остановился? Ах да. Даже если отвлечься от того, что у нас нет достаточных оснований утверждать, что имело место убийство, все равно, мне кажется, нам нечего пока предпринять. Да, записка мисс Трейл производит на первый взгляд убийственное впечатление – смотрю, веселая компания собралась в Дауэр-Хаусе, Стрейнджуэйс, сплошь плуты да мошенники, – но адвокат защиты всегда скажет: «Неужели вы думаете, что женщина, решившая от кого-то избавиться, будет писать записку, которая, если ее вовремя не уничтожить, выдает ее с головой? Кто, собственно, мешал ей условиться о встрече изустно?»
– Так вот о записке, – вмешался Найджел, приглаживая свои песочного цвета волосы. – Я вижу два варианта. Один: О’Брайан получил ее до ужина, и разговор, случайным свидетелем которого я оказался, был его ответом – помните, он сказал: «только не сегодня ночью», – и в этом случае он машинально сложил ее и засунул под оконную раму. Но это не кажется мне вероятным: любой мог найти этот клочок бумаги, а О’Брайан не такой человек, чтобы даже невольно подставить женщину под удар. И вторая возможность: он положил записку в карман; убийца нашел ее и перепрятал, но так, чтобы она легко попалась на глаза, в надежде – если заподозрят, что О’Брайан был убит, – что ее найдут и тогда тень падет на Лючию. Уф! Как вам такой ход мысли? У меня даже во рту пересохло. Извините, что перебил вас, Стенли.
– Ничего страшного. Полагаю, Стрейнджуэйс, второе ваше предположение вполне основательно: но даже если оно не подтвердится, очевидно, что сейчас еще рано предпринимать какие-либо шаги в отношении мисс Трейл. Что скажете, Бликли?
– Согласен, сэр.
– Тогда дальше. Во всем, что касается мотивов, у нас есть немало чего против Эдварда Кавендиша, но, улик, увы, никаких. Между прочим, какой у него размер обуви? – лениво осведомился главный констебль, почти полностью окутывая себя облаком сигарного дыма.
– Тот же, что и у О’Брайана. У Нотт-Сломана на размер меньше. У Старлинга – на полтора, у дам, конечно, еще меньше, – отчеканил Бликли не без некоторого шика. – У мистера О’Брайана были для его роста большие руки и ноги.
– Ух ты! – оживленно подхватил майор Стенли. – Вы зря времени не теряли. Стало быть, надеть его туфли и оставить следы на снегу мог любой. Давайте пока на них, на туфлях, и сосредоточимся. Попытаемся понять, кто мог принести их назад в эту хибару, и так далее. Нельзя же расхаживать с ними в руках на глазах у всех. Таким образом наследить, надев туфли О’Брайана, было бы затруднительно. А если так, то тот, кого мы ищем, это, скорее всего, Кавендиш. За ним – этот самый Нотт-Сломан; возможно, Брайан поймал его копающимся в его чертежах, а может, и в том, что говорил Кавендиш про шантаж, что-то есть: не исключено, что Нотт-Сломан с мисс Трейл пробовали шантажировать О’Брайана; тот решает покончить с ним либо как следует припугнуть, угрожает пистолетом, но Нотт-Сломан бросается на него, и эта штука разряжается. Впрочем, мне не хотелось бы навязывать вам свои предположения. Вот о чем я думаю, – выпейте еще стаканчик, Бликли, – поскольку большинство людей, замешанных в этом деле, не местные, может, стоит обратиться в Ярд? Я вовсе не ставлю под сомнение вашу компетенцию, но мне кажется, такой кусок нам в одиночку не разжевать, а ведь газеты поднимут шум – это их последний шанс нажиться на легенде О’Брайана.
Казалось, у суперинтенданта это предложение вызвало скорее облегчение, нежели обиду, и все сошлись на том, что майор Стенли немедленно свяжется с заместителем комиссара. Бликли и Найджел вышли из кабинета. Суперинтенданту надо было зайти домой, взять кое-что из вещей на ночь. Пока он занимался этим, Найджел разговорился с миссис Бликли, дамой, фигура которой более всего напоминала большую пирамиду. Она водрузила на стол массивный, под стать ей самой, чайник, и обрушила на Найджела поток устрашающих статистических сведений, связанных с автомобильными авариями в густом тумане. Появился суперинтендант в цивильной одежде, и она сказала своим густым, грудным голосом:
– Бликли, ты что, идиот? Разве это одежда для такой погоды? Я как раз рассказывала мистеру Стренджу про того малого, что перевернулся в районе Фулишэм-Корнер – это всего месяц назад было, и туман такой же, как сегодня. Играть с судьбой – вот как я это называю, тем более что я только что купила на распродаже две штуки фланели, хочу сшить тебе пару новых ночных рубах. Поддержите меня, мистер Стрендж.
