– Начать все заново непросто.
– Знаю, как знаю и то, что Барселона – чудесный город, но меня с ней уже ничего не связывает. Дочери Адольфо никогда меня не любили. После его смерти ни одна из них ни разу даже не позвонила мне. Поверьте, я пыталась как-то приспособиться к своему новому положению, но прошло пять лет – и ничего не изменилось, я по-прежнему совсем одна. Так что поеду в Галисию, поближе к своим корням. Я не собираюсь устраивать на родине собственное будущее, потому как никакого будущего перед собой не вижу, но там я, по крайней мере, окажусь среди близких людей.
– Напрасно вы так себя настраиваете, все в вашей жизни еще может наладиться. Я тоже был вдовцом и прожил бобылем невесть сколько лет, а потом, когда уже перестал на что-то надеяться, снова женился и сейчас счастлив.
Я онемела, услышав откровения Гарсона. Росалия Пиньейро посмотрела на него спокойно, на губах ее заиграла очень милая улыбка, в которой соединились кокетство и печаль, и произнесла с мягким галисийским акцентом:
– От всего сердца рада за вас, но сама я уже давно не верю в возможность чего-то подобного.
– Главное – не сдавайтесь, любовь может постучать в ваше окошко в любой миг.
Услышав последнюю фразу, я вздрогнула. И громко закашляла, чтобы помешать Гарсону продолжить свою речь. Я страшно испугалась, что он на этом не остановится, что порыв дешевого красноречия заведет его в бездонную пропасть самых пошлых и чувствительных сериалов. И я не ограничилась только кашлем – а на тот случай, если кашля окажется мало, чтобы проткнуть тошнотворно-приторный воздушный шар, в котором мы вдруг очутились, спросила вдову подчеркнуто сухим тоном:
– Ваш супруг часто прибегал к услугам молодых проституток?
В глазах Росалии Пиньейро с неожиданной яростью сверкнули молнии, но она тотчас сумела пригасить их и ответила:
– Нет, инспектор, насколько я знаю, ничем таким он не увлекался.
– Тогда как бы вы могли объяснить, что…
Она перебила меня с хорошо рассчитанной горячностью, которая была ей очень к лицу:
– Адольфо в последнее время перед своей гибелью был страшно озабочен. Возникли проблемы на фабрике. Финансовые дела шли неважно. И надо добавить, что дочери тоже не способствовали улучшению его настроения. С тех самых пор, как я с ними познакомилась, меня всегда поражало, насколько дерзко они себя с ним держали, видно было, что в них нет ни капли любви к отцу. Он изменился и сделался угрюмым.
– А вас он не обижал? – тут же спросил Гарсон таким тоном, словно готов был дать пару оплеух призраку Сигуана, если тот позволял себе что-либо подобное.
– Нет, ко мне он всегда относился хорошо. А с теми женщинами, как мне кажется, он просто давал выход напряжению.
– Вам известно, какие именно трудности возникли на фабрике?
– Нет, он никогда не обсуждал со мной деловых вопросов, а я его никогда ни о чем таком не спрашивала.
– Как вы познакомились?
– Он приехал в командировку в Ла-Корунью. Там у него был один очень хороший клиент, местный модельер. Он всегда покупал много тканей на фабрике Сигуана, а я работала у него в мастерской и даже была там за главную. Нас представили друг другу… Он зачастил к нам, звонил мне, приглашал…
– В то время он уже овдовел? – спросила я.
– Разумеется, он был уже вдовцом, – дернулась Росалия. – Его супруга умерла примерно за год до того.
– А когда вы поженились?
– Через семь месяцев после знакомства. Он настоял, чтобы это случилось как можно скорее, потому что ему было сложно ездить ко мне из Барселоны.
– Таким образом получается, что вы все же не были совсем далеки от сферы занятий своего супруга и тем не менее не имели ни малейшего представления о том, с какими трудностями сталкивался он у себя на фабрике, когда его убили.
– Заведовать швейной мастерской и управлять текстильной фабрикой – совсем разные профессии, инспектор. Кроме того, он был в этом отношении очень скрытным. Если хотите узнать подробности, обратитесь к Рафаэлю Сьерре, его управляющему. Он введет вас в курс дела. Я же знаю только, что после смерти Адольфо фабрика закрылась. Рафаэль открыл свое дело – магазин женской одежды. Он называется “Нерея” и находится в районе Эль-Борн. Если хотите, поговорите с ним.
– Непременно поговорим, не беспокойтесь. Если вы уедете в Галисию, оставьте нам, пожалуйста, номер телефона, по которому можно будет вас отыскать.
– Да, разумеется, и если что понадобится, я готова во всем вам содействовать.
Было очевидно, что моего помощника вдова Сигуана совершенно очаровала, достаточно было послушать его комментарии, когда мы оказались на улице: какая милая, какая любезная, какая вежливая… И конечно же она никоим образом не могла быть причастна к убийству супруга. Тут для меня кое-что прояснилось в синдроме судьи Муро: Росалия Пиньейро – это тип женщины, от природы наделенной обольстительной силой, тип женщины, способной покорить любого мужчину. Примеры тому – Муро, Гарсон да и сам Сигуан, который попросил ее руки всего через семь месяцев после знакомства. И удивляться тут нечему. Пиньейро была красоткой, но та сила притяжения, которая превращает мужчину в твоего обожателя уже через пять минут после первой встречи, на мой взгляд, связана не только с красотой. Так что же на самом деле представляла собой Росалия Пиньейро? Не про таких ли говорится, что в тихом омуте черти водятся? Не таится ли за ее податливой мягкостью неиссякаемый источник зла?
Гарсон нарушил мои размышления вопросом на всегдашнюю свою тему:
– А вам не кажется, Петра, что пришло время и пообедать?
– Фермин, вы обратили внимание на то, что Росалия Пиньейро ни разу не сказала “мой муж” или “мой супруг”? Она неизменно называла покойного Адольфо или даже сеньор Сигуан.
– Видно, допек он ее дальше некуда, но это вовсе не значит, что она сама его и прикончила. В любом случае, может, мы все-таки зайдем куда-нибудь перекусить?
– Сперва мы заглянем в Вад-Рас.
– Как бы эта женская тюрьма не испортила нам аппетит.
– Ну, вам бы это пошло только на пользу.
Реплика Гарсона звучала несколько странно в устах полицейского, который теоретически должен быть привычен к встрече с самым худшим и даже готов к ней, но сейчас мой коллега был прав: в женской тюрьме все несчастья рода человеческого словно всплывают на поверхность. Возможно, свою роль тут играет укоренившееся представление о женщине как существе почти что неземном, далеком от всякого зла и насилия. Но в любом случае сама я тоже, входя в женскую тюрьму, чувствовала, как рушатся внутри меня какие-то основы. Кстати сказать, обычно душу мне переворачивали как раз совсем незначительные детали. Например, когда я замечала у сидящих в тюрьме женщин кокетливые мелочи: бантик в волосах, чуть подкрашенные губы, туфли в тон к шарфику. Призрак какой мечты заставлял этих девушек, а то и женщин в годах стремиться к красоте? Для кого или ради чего они прихорашивались? Думаю, больше всего потрясали именно приметы повседневности в этой, предельно далекой от естественной, обстановке.
Я была знакома с начальницей тюрьмы, так как не раз наведывалась сюда прежде, и она производила на меня хорошее впечатление. Она выполняла свои неблагодарные и даже тягостные обязанности, стараясь сочетать безусловное соблюдение дистанции с уважением к заключенным. Это было очень непросто – по крайней мере для меня это было бы непросто. Я порой вспоминала ее слова: “Когда входишь в камеру, всякая сентиментальность разом улетучивается. Большинство женщин ведут себя вульгарно, они лишены элементарной культуры, привыкли кричать и ругаться последними словами. Основную часть свободного времени проводят перед телевизором – смотрят сериалы… В общем, малоприятные существа. Но при этом они нередко проявляют солидарность, бескорыстие, даже деликатность. И тогда ты вдруг понимаешь, что, выпади на их долю другая судьба, они могли бы исправиться, только вот с судьбой-то им как раз и не повезло”.
Начальница тюрьмы тотчас вспомнила дело об убийстве Сигуана, для этого ей даже не пришлось лезть в свой компьютер, и конечно же она помнила, что среди заключенных числилась Джульетта Лопес, правда, деталей той истории она по понятным причинам не знала. Она нашла электронную карточку Джульетты, но данные, появившиеся на экране, не добавили ничего нового к информации, которой мы уже располагали. Строка, где должен быть проставлен адрес Джульетты после выхода из заключения, была пустой. Начальница тюрьмы напрягла память, стараясь что-нибудь вспомнить, но быстро сдалась.
– Я сейчас позову Пилар, – сказала она. – Пилар у нас не хуже компьютера, вернее, гораздо лучше, она знает все: чем увлекаются заключенные, кто с кем дружит… Только она одна из всех наших сотрудниц способна удержать это в голове. Но в будущем году она выходит на пенсию, вот в чем беда.
– Ну, наверное, появится еще кто-нибудь с такими же способностями, – бросила я, только чтобы поддержать разговор.
