– Разве эта трубка не осталась бы лежать поверх силоса? – возразила мужу Анджела. – В случае, если он потеряет ее до чаепития, трубку могло немного присыпать сверху. Ведь он сам об этом говорил.
– Да, но все мы должны были подумать, что мистер Халлифорд долго искал трубку и нашел, когда вдруг вырубился под воздействием углекислого газа. Как бы там ни было, но вот что сделала жена. Она вышла из дома сразу после чая и подбросила трубку мужа в башню. Шла она по тропинке через сад и в этом саду за изгородью решила оставить еще несколько улик, позволяющих предположить, что Халлифорд выходил из дома поздно вечером и шел именно этим путем. Тут-то она перестаралась, причем безнадежно. Обилие улик сразу подсказало мне – наверняка какой-то подлог. Все равно миссис Халлифорд действовала довольно хитроумно. Бросила старый окурок от сигары у дальнего конца сада, а это деталь существенная. Дело в том, что гость может закурить предложенную хозяином сигару сразу после ужина, но вряд ли кто-то закурит ее в одиннадцать вечера. Из вышесказанного можно было сделать логический вывод – Халлифорд проходил той тропинкой в саду, спокойно покуривая сигару, и это после того, как компания видела его последний раз примерно в половине одиннадцатого.
– Этот логический вывод подтверждался еще и тем, – вставил Лейланд, – что ворота оказались отперты. Ведь обычно их запирали. Как-то раз я решил прогуляться по саду ночью, и мне пришлось перелезать через изгородь.
– Да, но их могли забыть запереть случайно. Для пущей убедительности миссис Халлифорд достала перед ужином хлопушки, но до этого извлекла из одной бумажную шапочку и оставила ее на самом видном месте – посреди дорожки в саду. Все для того, чтобы люди могли убедиться – кто-то ходил по этой тропинке уже после ужина. Сама шапочка была того же фасона, что красовалась на Халлифорде после ужина. Помните, она настояла на обмене головными уборами с Халлифордом. Нет, конечно, количество фасонов было ограничено, но улика получилась весьма убедительная. «Боже, – воскликнули бы вы, – но ведь это та самая шапочка, которую он носил!» Последний штришок, еще более изобретательный, и его нельзя было не заметить. Люди, живущие за городом и сделавшие фермерство своим хобби, вечно возятся с разными омброметрами[53], барометрами и прочим, а также ведут записи, которые никому не нужны. Халлифорд во время своих вечерних прогулок обычно подходил к минимально-максимальному термометру, считывал показания за день и устанавливал его на ночь. Тем вечером жена взяла на себя эту миссию, и каждый потом мог убедиться, что ее муж устанавливал прибор иным, привычным ему образом. Мало того, миссис Халлифорд занесла забытые работником вилы в силосную башню – опять же для того, чтобы создать впечатление, будто это сделал Халлифорд. Вот теперь, как ей казалось, все в полном порядке, и когда Халлифорда найдут мертвым в силосной башне, разве эти подстроенные улики не заставят присяжных да и самого коронера прийти к единодушному мнению? Именно, что Уолтер Халлифорд оставил на время гостей и вышел из дома, намереваясь присоединиться к игре позже, но перед тем, как сделать это, он прошел по тропинке в саду до самого конца – снять показания этого дурацкого термометра и переустановить его на следующий день, и, разгуливая там, мужчина случайно потерял бумажную шапочку. Он уже почти докурил сигару, когда занимался термометром, и, дойдя до самого конца сада, вдруг решил, что неплохо было бы заодно поискать и трубку, которую, как он считал, потерял в силосной башне. Также он якобы заметил вилы, забрался в башню, нашел трубку и уже собирался идти домой, как вдруг почувствовал, что задыхается, и потерял сознание.
Существовала вероятность, что это все же признают самоубийством. Но возможность того, что это признают убийством, была минимальна. Для избежания этой опасности миссис Халлифорд подлила в бензобак машины Толларда воды, чтобы он не имел твердого алиби. Затем женщина вернулась в дом и заняла свое место за столом во время ужина. Если бы даже она и нервничала, у нее дрожали руки, никто не смог придать тому значения. Все мы немного нервничали тем вечером перед гонками.
Глава 27
Обошлось без участия человека
– Майлз, – начала Анджела, – всем нам известна твоя совершенно отвратительная привычка рассказывать историю по-своему, то есть с конца, а не с начала. Не знаю, какого мнения придерживается на этот счет мистер Лейланд, но лично меня она раздражает. Если не хочешь заставить меня визжать от злости, расскажи нам сейчас же, коротко и ясно, как случилось, что эти две записки перепутали. Это же и есть ключ к разгадке тайны, я права?
– Я не стал бы называть это тайной. Полагаю, тайна имела бы место в том случае, если все задуманное миссис Халлифорд прошло по плану. Тогда могу поставить тысячу против одного – мы бы сроду ни о чем не догадались. Или, по крайней мере, никогда бы не выяснили, что именно пошло не так. Нет, в обмене этими записками никакой тайны нет. Это одна из случайностей, благодаря которой порой все завязывается в узел, и его невозможно распутать. Сама схема или задумка была столь совершенна, что любая мелочь, любая случайность могла превратить ее в дурной сон. Это и есть худшее свойство любого механизма: он полезен, если функционирует нормально, но стоит сломаться какой-то пусть самой мелкой детали – и все, стоп, приехали. Лишь немногие люди способны отрубить себе головы собственными же мечами, большинство все же сносит себе головы с помощью стрелкового оружия, которое демонстрируют другим. В том-то и дело, что сломанный механизм сам по себе исправиться не может.
– Это называется коротко и ясно? Ах, Майлз, ради бога, ведь тебя просили!
– Вы должны это помнить, Лейланд. Я вроде бы говорил вам, смерть Уорсли произошла по несчастью. Вы тогда спросили: не хочу ли я тем самым сказать – ни одна человеческая рука не прикоснулась к Уорсли, чтобы отправить его на смерть? Странно, вы сформулировали это именно таким образом; помню, тогда я совершенно искренне и правдиво ответил, что это не было делом рук человеческих. Главное слово тут – человеческих.
– Господи боже! Не каких-то там призраков… – начал было Лейланд, но Анджела соображала куда быстрее и уже нетерпеливо ломала пальцы, желая высказаться.
– Нет, не то! Конечно, не то! Знаешь, Майлз, просто мерзко с твоей стороны. Уверена, я могла сразу сообразить, если бы ты подошел к изложению этих фактов правильно. Потом этот порез у него на руке! Ах, давай же объясни ему.
– Почта лежала в холле на столике, письма свалены как попало, – начал Бридон. – В том числе два желтых незапечатанных конверта, один адресован Халлифорду, другой – Уорсли. В отдалении позвякивала посуда, а значит, чаепитие в разгаре, и эти звуки так и манили Алексиса, обезьяну, ведь они ассоциировались у него с возможностью поживиться чем-то вкусненьким, доесть остатки печенья и выпить из бокала странный напиток, от которого жгло и пощипывало язык, но потом становилось так тепло и приятно. Вот Алексис, проходя через холл к веранде, запрыгнул на этот маленький столик и увидел там все эти непонятные белые вещицы, которые так легко и удобно рвать на мелкие клочки. Опасность была в том, что его могли застать за этим неблаговидным занятием. Тогда немедленно выгнали бы из комнаты и посадили в клетку до наступления темноты. Все люди смотрели бы на него и корчили сердитые гримасы. Вместо этого он решил провернуть один трюк, который подсмотрел у людей. Алексис тысячу раз видел, как они подсовывают указательный палец под клапан конверта, открывают его и вынимают все, что находится внутри. Однако поддались ему только два незаклеенных конверта, зато с ними все прошло отлично, и Алексис с восторгом наблюдал, как листочки, находившиеся в них, выпорхнули и разлетелись по полу. Раза три или четыре он пробовал проделать то же самое и с другими конвертами, но вдруг понял, что поранил палец – наверное, об острый бумажный угол одного из конвертов. Алексис немедленно засунул палец в рот и стал слизывать кровь. Он так увлекся, что не заметил, как в холл вошел Риддел, дворецкий, и сразу понял произошедшее. Он бросился к Алексису, хотел дать ему шлепка, но обезьяна оказалась слишком проворной и, возмущенно причитая, выбежала на веранду. Риддел стал вкладывать рассыпавшиеся бумажки обратно по конвертам. К несчастью, этот дворецкий оказался хорошим слугой ныне уже старомодного толка. Два сложенных вдвое желтых листка, по всей видимости, выпали из желтых конвертов. Если б он раскрыл их, то мог увидеть, что там красуются послания, но слуга раскрывать не стал. Положил каждый в желтый конверт, разгладил помятые обезьяной другие письма, ведь, как и всякий старый и верный слуга, он был аккуратен, и отправился дальше по своим делам. Никакого урона хозяйской почте нанесено не было, поэтому Риддел и не стал докладывать о происшествии. Он вряд ли упомянул бы о нем и на следующий день, когда полицейские вызвали мужчину на допрос. Какое отношение все это могло иметь к смерти Сесила Уорсли? Он ничего не скрывал, а они и не подумали спросить Риддела об этом. Дело того не стоило. Сам я узнал об этом происшествии только сегодня, когда стал расспрашивать дворецкого перед ланчем. Тут-то все и выплыло наружу.
