– Боже мой! – воскликнул Эплби.
– Да. Так вот, Йэн Стюарт и Дэвид Маллох с самого начала выбились в отличники и все время оставались ими. И – что вовсе не обязательно из этого следовало – они были соперниками, даже врагами. Не настоящими врагами с самого начала, как мне кажется, иначе бы они просто не обращали друг на друга внимания. Сперва их соперничество носило дружеский характер, однако за этим скрывалась настоящая и усиливавшаяся неприязнь, которую они некоторое время скрывали самыми разнообразными способами. Так получилось, что оба достигли успехов в популярных тогда видах спорта, и в спорте они тоже соперничали. Это и помогло сделать их соперничество предметом общей заинтересованности со стороны всех студентов. Существовали две группировки: якобиты, поддерживавшие Стюарта, и маллеты.
– Маллеты?
– Да. Это была шутка, очевидно, придуманная Стюартом. Жил в восемнадцатом веке человек по имени Дэвид Маллох, занимавший незначительную должность в одной из эдинбургских школ. Он переехал в Лондон, стал там литератором и сменил фамилию на Маллет. Кажется, доктор Джонсон, не любивший скрытых шотландцев, высмеял его самого и его новую фамилию в «Жизни поэтов» и где-то еще. Именно эта маленькая литературная шутка так раздражала Дэвида Маллоха-младшего. В любом разе якобиты и маллеты в свое время прогремели. Случались дикие выходки – как в отношениях обеих группировок, так и в отношениях между вожаками. Маллох подкараулил Стюарта и подвесил его на цепях – к счастью, не за шею – на Пресвитерском мосту. Чуть позже Стюарт подстерег Маллоха и провез его, привязанного к ослу, почти по всей Принцесс-стрит. Еще позже ходили слухи о дуэли. Потом они закончили учебу, и Стюарт занялся адвокатской деятельностью. На том все и кончилось.
Такер набивал трубку. Эплби с любопытством посмотрел на него.
– И вы выдвигаете эти события, произошедшие почти полвека назад, в качестве возможного мотива убийства?
– Я выдвигаю их, – спокойно ответил Такер, – в качестве предмета, могущего вызвать интерес полиции. Но когда я говорю, что на том все и кончилось, я подразумеваю, что на этом закончился – или не закончился – рассказ старины Андерсона. Андерсон все это пишет, а в конце намекает: хватит о безумных проделках шаловливых юнцов, как печально, что впоследствии дело приняло мрачный поворот и все такое. Так вот, я сам кое-что раскопал, и отчасти именно это заставило меня отказаться от книги Андерсона. Все эти разговоры о взбалмошных юнцах, достигших ныне немалых высот, могли сойти ему с рук. Но если там было что-то серьезное, нечто такое, что могли разворошить все эти сплетни и намеки, тогда книга приобрела бы оскорбительный характер, после чего хлопот не оберешься. Так вот, я разыскал почтенного эдинбуржца весьма преклонного возраста, который принимал участие в тех забавах, и он мне много чего рассказал, не ручаясь за полную достоверность своих слов. Рассказ Андерсона более или менее соответствовал истине, разве что был немного приукрашен. Но кроме этого ходили слухи о куда более серьезных делах. Там оказалась замешана девушка, и это усложнило отношения. Или, скорее, она упростила их, сделав наполовину реальную, наполовину вымышленную вражду целиком смертельной. Они сошлись на дуэли лунной ночью на песчаной отмели – это было время Стивенсона, подумать только! – и Маллох получил пулю, а Стюарт получил девушку. После этого Стюарт впопыхах отправился на юг. Вот почему он закончил свои дни лорд-канцлером, а не лордом верховным судьей. Вот так. И если бы Спандрел знал, что за выпускаемой им книгой таится зловещая легенда, он бы не обрадовался, – с довольной улыбкой закончил Такер.
С минуту Эплби молчал, размышляя над удивительным мотивом, который Такер, затратив совсем немного времени, выдвинул для рассмотрения полицией. Месть, отложенная почти на жизнь, – штука фантастическая, но оставившая след в криминалистике. Однако запоздалая месть обычно откладывалась из-за каких-то субъективных обстоятельств. Люди сводили старые счеты после десяти лет в тюрьме. Эмигранты, проведя за границей куда больше времени, возвращались домой и вновь разжигали былую вражду, жаждая крови полузабытого врага. Но в данном случае предполагаемая задержка выглядела необъяснимой, немотивированной…
– Мистер Такер… – Такер чуть не подпрыгнул, услышав чуть изменившийся голос молодого полицейского. – Мистер Такер, а каково ваше мнение об отношениях этих двух людей? Они ведь, полагаю, вместе репетировали? И что, по-вашему, за человек этот Маллох?
Такер решил начать с подробного ответа на последний вопрос:
– Маллох тот, кого называют методичным ученым. Он, полагаю, очень известен в своей области. Ясный, цепкий ум – очень цепкий – и шестьдесят лет работает не покладая рук. Исследует текст до запятой и в процессе этого достигает удивительно интересных результатов.
– Почти как Готт.
– Да. Но Маллох куда лучше Готта. Крепче схватывает.
– Понимаю, – нерешительно ответил Эплби. Он знал, как Джайлза иногда «заносило».
– Но это еще не все. Говорят, что за узкую специализацию ученые платят узколобостью. После 1870 года все неграмотные, я никогда не покупаю новых книг. – Такер печально покачал головой. – Однако Маллох эрудирован во всех областях и живет в реальном мире. Его ученость не то чтобы важнее его характера, о котором я не очень-то много знаю. Он корректный, язвительно вежливый человек, но иногда его в хорошем смысле «прорывает», что наводит на мысли о былых эдинбургских днях. И это выражается в его работах – иногда просто замечательных, – особенно когда он на кого-то обрушивается. Я хотел бы видеть его среди моих авторов. – Последняя фраза мистера Такера прозвучала как высшая форма похвалы.
– А его отношения с лордом Олдирном?
– Я не очень много знаю о них. Маллох приехал только в пятницу вечером, и я почти не видел их в обществе друг друга. Но и впечатления того, что они друг друга избегали, у меня тоже не сложилось. Раньше я никогда не останавливался в одном доме с ними, хотя, кажется, припоминаю, что они иногда встречались на приемах. Герцогиня знает об этом гораздо лучше меня.
– Да, – сказал Эплби. – Да… – Он поднялся с вежливой чопорностью и учтивостью премьер-министра, провожающего депутацию. – Премного вам благодарен. Теперь мне нужно раздобыть первоисточник.
– Книгу Андерсона?
Эплби с невинным видом вытаращил на него глаза:
– Бог мой, нет. Пьесу Шекспира.
– Я вот что подумал… – сказал Пайпер Готту через голову Элизабет не совсем дружелюбным тоном, поскольку он, как и большинство сидевших за завтраком, чувствовал себя уставшим и измотанным. – Так вот, я подумал, что в этом деле вы, должно быть, чувствуете себя как Пигмалион в тот момент, когда его статуя ожила. Вы придумываете подобные штуки, и вот вам, пожалуйста.
– Очень неуместное сравнение. А как насчет истории Франкенштейна? Там тоже есть над чем подумать. Может весьма неплохо получиться.
Элизабет, показав пример тем, что спокойно и плотно поела, услышав эту пикировку, хмуро посмотрела в тарелку. Миссис Платт-Хантер, объяснявшая герцогу, насколько было необходимо, чтобы ей позволили уехать из Скамнума, когда ей захочется, не улучшила царившую за столом атмосферу, начав дискуссию об опасном влиянии кинематографа на низшие классы. Столько фильмов, в которых все буквально провоцирует преступления!
Нейв неосторожно пошутил:
– А как, сударыня моя, насчет пьесы, которую вы приехали посмотреть? Разве она, согласно вашему утверждению, не подстрекает нас к супружеской измене, кровосмешению, отцеубийству, братоубийству, просто убийству и революции, не говоря уже о том, что от нее голова кругом идет? Нет, нет, все это – криминальные фильмы, рассказы об изощренных убийствах – служит своего рода предохранительными клапанами, сударыня, клапанами для выпуска пара.
Готт нарушил тягостное молчание, разбив яйцо.
– Но Шекспир… – ответила миссис Платт-Хантер с явным намерением продолжить спор. – Шекспир же был поэт. – И, не услышав комментариев, добавила: – По-моему, герцогу нужно пригласить детектива.
– Детектива? – вежливо спросил Ноэль. – Вы хотите сказать, настоящего детектива, не из полиции?
– Именно что – настоящего детектива. Есть очень хороший человек – забыла, как его зовут, – иностранец, очень самоуверенный, но, говорят, весьма заслуживающий доверия.
Готт быстро провел рукой по волосам, что делал всегда, когда мир казался ему особенно безумным. Неожиданно Элизабет пробормотала:
– Джайлз, а вы не могли бы это все прояснить… разрешить?
Готт бросил на нее встревоженный взгляд.
– Я хочу сказать, что в какой-то степени они правы. Они клонят к тому, что это по вашей части.
– В том смысле, что убийство совершено под влиянием детективов?
Элизабет задумалась:
– Нет. Убийство, очевидно, совершено под влиянием чего-то более существенного. Но способ совершения, обстоятельства, техника – все это кажется творением такого же человека, который пишет запутанные романы. Вам, возможно, удастся докопаться до сути.
