— Ну Папа!.. Чтобы в ментовке и поминки!.. Чтобы под самым боком у Хозяина! В цвет попал Папа. В самый цвет...
Да, такого, чтобы преступный элемент собирал свое толковище в здании, принадлежащем Министерству внутренних дел, еще не было!
Успокоившаяся братва, горланя и вертя глазами во все стороны, повалила внутрь, щупая по дорою дорогую лепнину стен, пепельницы и тяжелые портъеры.
— Во, блин, мусора дают. Нам — голые шконки и парашу, а себе — бархат на стены...
Работники зала испуганно жались к стенам, сходя с пути толпы гомонящих и сметающих все на своем пути «ученых-палеонтологов».
«Странные они какие-то. Вроде как ученые, а на вид, ну, чистые урки», — удивлялись они про себя.
— Кого вы мне сюда привели? — возмутился директор зала — Какие же это палеонтологи? Они на палеонтологов не похожи!
— А на кого, по-вашему мнению, должны быть похожи палеонтологи? — спросил благообразный, потому что еще совсем недавно заведующий кафедрой юридического института, помощник Папы по правовым, финансовым и прочим хитрым вопросам.
— Ну не знаю...
— Они же как геологи — всю жизнь в поле. Всю жизнь что-нибудь копают или рубят в вечной мерзлоте, — успокоил директора юрист. — Естественно, от цивилизации отвыкают. Вы бы тоже отвыкли, если полжизни в командировках.
— Что, такие длинные командировки? — удивился директор.
— От двух до семи лет. В зависимости от темы диссертации и от того, какой научный руководитель попадется. Директор дернулся.
— Ну и, кроме того, вы сами ходатайствовали перед начальством о предоставлении нам вашего зала...
Зал действительно выбивал директор. И, значит, отвечать за все, что в нем происходит, тоже ему. В первую очередь ему! Как минимум, креслом отвечать.
— ...За что вы, согласно нашему, между вами и нами, договору, получили соответствующее материальное вознаграждение, — добавил юрист.
— Если как геологи, то конечно. Геологи, они в тайге сильно дичают, — примирительно согласился директор.
В конце концов, откуда он мог знать, что палеонтологи выглядят именно так, а не иначе. Он вообще ни одного живого палеонтолога в своей жизни не видел! И дай Бог, чтобы больше не увидел...
В конференц-зале окружного УВД, где обычно проходили торжественные заседания и вручения ценных подарков, на обитых красной парчой креслах сидела, грызла ногти, сплевывала сквозь зубы и злобно пялилась на стены разномастная, от «бойцов» до «бригадиров», братва. На стенах были изображены маслом картины из милицейской жизни: мусора, принимающие присягу, мусора с пистолетами, отлавливающие и допрашивающие братву, мусора, принимающие правительственные награды, и мусора, отдыхающие в кругу семьи.
— Тот мордатый, что слева, на моего следака похож. Гада, — сказал один из гостей.
— Они все друг на друга похожи, — ответил другой. — Всех бы их на перо...
— Чего зенки пялите, — усмехнулся Папа, — легавых не видели?
Все обернулись на голос. И мгновенно замолкли. Папа вышел из-за кулис на сцену. И сел в президиум. В котором сто раз до него сиживало самое высокое милицейское начальство. Папа сел не за стол. Папа сел на стол. Сверху. И уперся взглядом в зал. Все затихли и напряглись, ожидая его слова. И Папа начал свою, которая потом передавалась из уст в уста, речь.
— Я собрал вас здесь, чтобы помянуть наших — ваших и моих — братанов. Я не буду говорить много. Много говорят те, кому нечего сказать. Я скажу мало. Но я скажу то, что чувствую.
Я чувствую горечь за наших погибших братьев. И чувствую ненависть к тем, от чьей руки они пали.
Я чувствую ненависть к ментам.
И я буду мстить ментам. За них. За всех, кто был до них. И за всех, кто будет после них.
Я буду мстить за нас.
Месть — лучшее поминание!
Если наши братья видят нас сейчас, они будут довольны тем, что мы собрались здесь вместе. Потому что мы собрались ради них.
Я бы мог сказать много слов, но я предпочитаю словам дела. Дела, в отличие от слов, не обманывают. Вы знаете мои дела.
Теперь я умолкаю. Потому что сказал главное. И значит, я сказал все.
Кто может сказать больше меня — пусть скажет больше. Кто может сделать больше меня — пусть попробует сделать больше...
Я сказал и сделал все, что мог. — Братва с благоговейным восторгом смотрела на Папу.
Сказать больше Папы было можно. Сделать — нельзя.
Папа ни словом не обмолвился о главном. О месте, где собрались приглашенные гости и где этажом ниже их ждали намытые для поминок столы. Папа ни слова не сказал о своей главной, перед мертвой и живой братвой, заслуге. Потому что ней все и так понимали.
Папа сел.
Братва восторженно взревела. Но Папа поднял руку, и рев мгновенно смолк. — Я забыл сказать о пустяках. О нашем последнем долге перед покойными. Пусть о них скажет кто-нибудь другой. Шустрый, правая рука Папы, встал, выдержал минутную паузу, развернул и зачитал список «пустяков».
Первым «пустяком» были надгробные памятники, заказанные скульптору, автору многочисленных памятников матери-Родине и воинам-победителям. Покойные получали роскошные скульптуры в форме плачущей матери с гирляндами и мечом или скорбящего над могилой друга со снятой каской — на выбор.
Вторым «пустяком» — денежные компенсации, выданные женам, детям и престарелым родителям покойных.
Третьим — обязательство каждый год и очень широко отмечать годовщину трагической даты.
Четвертым... Папа сорил деньгами. Папа покупал себе пошатнувшийся было авторитет. Дешево покупал. Потому авторитет стоит много дороже затраченных им «на пыль» денег.
— А теперь прошу всех спуститься в столовую... Часа через полтора поминки приобрели наконец надлежащий им вид. Кто-то пил, кто-то выяснял отношения, кто-то лежал щекой в салате.
— Вот я никак не пойму, — удивлялся гость, приглашенный из провинции, в которой начинал свою трудовую деятельность один из покойников. — Он что, один их всех положил?
— Один, — подтверждал его местный собеседник.
— Без шпалера?
— Без! Голыми руками. И еще ногами.
— Тоже голыми?
— Тоже.
— Так не бывает. Чтобы одними руками.
— Бывает.
— А я говорю, нет!
— Да мы сами видели!
— Ты видел?
— Я не видел. Серый видел.
— Врешь!
— Серый! Он не верит, что тот один — всех!
— Точно! Всех! Один!
— Как же так можно?!
— Можно.
— Расскажи.
— Расскажу. Значит, так. Это он, — рассказчик поставил на стол стакан, — возле наши, — поставил еще три стакана, — дальше опять наши. Ну-ка дай сюда стакан!
— Зачем?
— Дай, говорят! И ты дай. Там наших много было. Со всего стола к рассказчику поползли пустые и наполненные водкой стаканы, вовлекая в действо все новых зрителей.
— Значит, это он, это наши, это тоже наши. И еще двое на улице в машине. Дай еще два стакана. На столе замерла целая гора стаканов.
— Ну! И что дальше? — все больше заинтересовывался ходом минувших событий периферийный гость.
— Дальше кранты. Кровавое месиво. Первого он ухлопал вот этого, — показал рассказчик. — Ударом каблука в кадык, — и, вздохнув, осушил стакан с остатками водки. — Пусть земля ему будет пухом. Второго — носком ботинка в переносицу, — рассказчик осушил и перевернул второй стакан. — И ему пухом. Третьему свернул шею, — третий стакан.
— А что же они не стреляли?
— Не успели.
— Во блин! Даже выстрелить не успели! — то ли удивился, то ли восхитился кто-то из слушателей.
— Остальных он перестрелял из пистолетов, которые были у первых трех. Всех перестрелял! Как в тире! — Рассказчик зло опрокинул все стаканы. Кроме двух.
— А эти два? — показал периферийный слушатель на стаканы.
— Эти приехали позже. Вышли из машины, и их тоже, — последние два стакана упали на стол, и разлитая водка полилась на пол.
— Такого не может быть! Чтобы он всех, а его никто! Не верю!
— Не веришь?
— Не верю! Откуда вы знаете, что это он? Если его никто не видел!
— А если видели?
— Врешь!
— Я вру?
— Ты врешь! Вы все врете. Не может быть так, чтобы один — такую кучу народа замочил.
— А вот я сейчас докажу. А ну Шныря сюда давай! Шныря, говорю, давай!
Быстро отыскавшиеся доброхоты нашли и притащили пьяного в стельку Шныря.
— Он его видел.
— Видел?
— Видел. Как тебя.
— Где ты его видел?
— В доме. Мы на машине приехали, вышли, а тут дверь открылась. Мы глядим, он на полу сидит. И шпалер в руках держит.
— Что же вы не стреляли? Или не убегали?
— А не успели! Он нас троих. Тремя выстрелами. Бах-бах-бах!
Ну откуда было знать перепуганному до смерти Шнырю, что стрелял в него не Иванов, а синхронно снайпер-спец, сидящий в глубине комнаты. И что остальные покойники тоже не его рук и ног дело. Что он вообще в своей жизни мухи не обидел. И что последняя его драка случилась в шестом классе с пятиклассником Петей. И ту он проиграл.
