С личностью любимого мужчины Алка еще не определилась, поэтому для данного персонажа у нее имелся целый набор съемных голов на липучках из двустороннего скотча. В настоящий момент у сборно-составного мужчины на плечах не было вообще ничего. Роман с последним кавалером (им весьма недолго был мой переменчивый братец Зяма) Трошкина тактично перевела в плоскость сугубо дружеских отношений и пока еще никем не заполнила опустевшую постельную горизонталь. Я порадовалась, что она не прилепила на плечи Бандераса встрепанную головенку Леля — этот худосочный юноша, занимающийся не мужским делом распространения косметики, мне решительно не нравился.
— А это к чему?
Меня живо заинтересовала незаконченная картинка, изображающая Бабу-ягу, выглядывающую из окошка маломерной избушки на мозолистых куриных ногах. Трошкина зачем-то дала Яге в одну руку подзорную трубу, в другую — брызжущую водой садовую лейку, а к желтой голени избушки боком прислонила толстого рыжего кота из мультика про попугая Кешу. С фрейдистским толкованием картинки, выражающей какое-то из Алкиных желаний в столь замысловатой форме, я затруднилась.
— Сейчас объясню, только закончу, — пообещала Трошкина, старательно приклеивая над окошком вывеску: «Роспечать».
— Алка, неужели ты мечтаешь на склоне лет торговать газетами в окрестностях птицефабрики? Между делом организуя водные процедуры для домашних животных, страдающих ожирением? — озадаченно разглядывая непростую картинку, спросила я.
— С ума сошла? — Трошкина недоверчиво посмотрела на собственный шедевр. — Мне казалось, тут все понятно! Я желаю, чтобы бедная старуха снова была дома. Чтобы она сидела, как обычно, у окошка, наблюдая в бинокль за соседями, скирдовала в прихожей макулатуру с кроссвордами, поливала герань в горшке и закармливала «Вискасом» своего наглого жирного кота!
— Бедная старуха — это не Баба-яга? — я что-то начала понимать.
— Конечно, не Баба-яга! Стала бы я мечтать о Бабе-яге! — возмутилась Алка. — Я о Раисе Павловне беспокоюсь! С ней сегодня приступ случился, и теперь она в больнице лежит. Хоть бы выкарабкалась, бедняжка!
— Ах, так это Раиса Павловна! — я вздохнула с облегчением и с новым интересом посмотрела на крючконосую бородавчатую Бабу-ягу. — Ты только не показывай Раисе Павловне эту картинку, когда она выйдет из больницы, а то можешь спровоцировать новый приступ, на этот раз — с летальным исходом!
— Да ладно тебе критиковать, у меня просто нет ни одной ее фотографии, и другой нарисованной старушки я не нашла, — смущенно объяснила Алка.
— Да, в гламурных журналах фото моделей пенсионного возраста — большая редкость, — согласилась я, вставая со стула.
— Ты уже домой? — спросила Алка. — Возьми в прихожей на тумбочке журнальчик. Раиса Павловна, бедненькая, очень волновалась, что не может вернуть его твой бабуле. Уже на носилках все повторяла: «Кате, Кате!» — и трясла журналом.
— Азартная бабуленция! — с невольным уважением сказала я. — Нет, она так просто не умрет, не волнуйся! Ей еще счет сравнять надо, а то бабуля на этой неделе здорово опередила ее по очкам.
Подбодрив подружку, я взяла журнал Раисы Павловны и пошла домой. Денек выдался такой бурный, что мне очень хотелось завалиться на диванчик и поспать часок-другой перед поздним ужином. Я предвидела, что запланированная на вечер дегустация викторианской куропатки с улитками потребует большого напряжения всех душевных сил: ну, не люблю я ползучих тварей, ни живых, ни запеченных! А отказаться от экзотической трапезы нельзя, для папули это будет смертельная обида.
— Ба, это тебе от бабы Раи! — я мимоходом отдала бабуле журнал и со всей возможной деликатностью сообщила, что Раиса Павловна попала в больницу.
Хотя наши старушки-подружки общаются между собой примерно так же нежно, как две бодливые коровы, они очень привязаны друг к другу. Узнав о болезни Раисы Павловны, бабуля очень расстроилась, даже сама стала хвататься за сердце. Мамуля повела ее на кухню пить валериановые капли вприкуску с мятным пряником, а папуля принялся выгребать из холодильника яблоки и апельсины, чтобы собрать передачку захворавшей соседке.
— Что за день такой? — недовольно бурчала я, взбивая подушку на своем диванчике. — Бронич в больнице, Раиса Павловна в больнице… Не хватало еще, чтобы бабуля угодила на больничную койку, и тогда мы точно разоримся на фруктах и соках!
Это не был приступ жадности, просто сказалась усталость. Я бухнулась на подушку, закрыла глаза и некоторое время размеренно сопела, страстно желая уснуть. Не вышло: сначала в прихожей зазвонил телефон, а потом послышался настойчивый стук в мою дверь.
— Никого нет дома! — сердито крикнула я, натягивая плед на голову.
— Дюша, тебя к телефону! — громко сказала мамуля. А потом еще прошептала в щелочку приоткрытой двери:
— Это из милиции!
— Из милиции?
Я неохотно вылезла из-под пледа, покинула уютный диванчик и побрела к телефону, отчаянно зевая и мысленно клянясь себе убить Дениса Кулебякина, если это он лишает меня покоя и сна, прикрываясь служебным положением.
Это был не Денис. Позвонил тот милицейский товарищ, который час назад принял мое заявление о краже мобильника. У него были для меня две новости, одна хорошая, другая не очень. Во-первых, бравая троллейбусная кондукторша своими собственными силами на подведомственной ей территории задержала, а затем сдала милиции карманника, у которого при обыске в отделении обнаружили мой телефон. Эта новость была для меня хорошей, а для милицейского товарища просто чудесной, он так и сказал, не тая удивления:
— Чудеса, да и только! Надо же, как повезло вам, Индия Борисовна, даже не верится!
Вторая новость была похуже: за мобильником, обретенным столь чудесным образом, мне предложили прибыть незамедлительно. К счастью, папуля с бабулей как раз собрались ехать на нашем семейном «Форде» в больницу к Раисе Павловне. Они подбросили меня к отделению и пообещали подхватить на обратном пути.
— Не задерживайтесь там! — попросила я, вылезая из машины у чугунной ограды милицейского заведения.
По дороге мы успели позвонить в больницу и выяснить, что Раиса Павловна чувствует себя гораздо лучше. Я всерьез опасалась, что бабуля с подруженькой на радостях устроят в лазарете сеанс одновременного разгадывания кроссвордов, а мне очень хотелось поскорее вернуться домой и воссоединиться с диванчиком.
Я еще не знала, что истязать мозги головоломками придется мне самой.
Едва придя в чувство, благородная старушка Раиса Павловна первым делом вспомнила об опасности, нависшей над родным городом отчасти по ее собственной вине. Перед ее мысленным взором, заслонив белый свет, встала страшная картина: вскрытый пакет с белым порошком на фоне обезлюдевших кварталов некогда населенного пункта.
— Детка… — слабым голосом позвала Раиса Павловна женщину, которая семенящим шагом вошла в палату, держа в руках полную тарелку.
В фаянсовой плошке с выщербленным краем плескалась бледно-желтая жижица не самого аппетитного вида. «Детка», безвозвратно вышедшая из младшего школьного возраста с полвека тому назад, осторожно поставила тарелку на тумбочку, бочком присела на соседнюю кровать и заворковала:
— Серенький, зайчик мой, просыпайся, будем кушать бульончик!
Повернув голову, Раиса Павловна разглядела торчащий из подушек острый нос с топорщащимися под ним лохматыми усами. И нос, и усы действительно были серенькими. На предложение откушать их обладатель отозвался капризным бормотанием, в котором наиболее отчетливо прозвучали слова «бульончик» и «хрен». Простодушная Раиса Павловна подумала, что Серенький Зайчик с присущей грызунам любовью к кореньям просит сдобрить больничный супчик хреном, но ошиблась.
— На хрен так на хрен! — сговорчиво согласилась Детка и принялась сама хлебать отвергнутый Сереньким бульон.
— Детка! — повторила Раиса Павловна, дождавшись, пока женщина откушает (это не заняло много времени).
— А? — Детка, уже двинувшаяся с пустой тарелкой к двери, обернулась. — Очухались, бабуля? Ну и правильно! Нечего на тот свет торопиться, похороны нынче дорогое удовольствие! Живите пока что!
С этими словами она ласково улыбнулась сначала Раисе Павловне, а потом Серенькому, словно предлагая им обоим постараться дотянуть до сезона оптовых скидок на ритуальные услуги.
— Детка, мне бы телефон, — попросила Раиса Павловна.
— Какой телефон, бабуля, вы что? — удивилась женщина. — Это же палата интенсивной терапии, тут кругом аппараты сложные, электроника, с мобильными никак нельзя! Вот погодите, даст бог, оклемаетесь, переведут вас в обычную палату на восемь койкомест, там говорите по телефону хоть сутки напролет. Были бы деньги! Телефон нынче дорогое удовольствие.
