— Я помню, — спокойно ответила она. — Потому и поняла, что дело тут нечисто.
Я помолчала, припоминая горячий диск в сидюке и вкус баунти во рту.
— У меня шизофрения? — бесстрастно спросила я. — Только честно. Ты же видела все семь слоев…
— Балда! — не выдержала Вера. — В тебе — мертвый!!! Десять минут назад в твоем теле был мертвый!!! Иначе откуда тут серая аура???
И она снова ткнула пальцем мне в живот.
— Это невозможно, — устало спросила я. — Вера, я же некромантию практикую, так что поверь мне, дух мертвого никогда не попадет в чужое живое тело, просто потому, что нет такого понятия — «дух мертвого». Ведь именно дух делает тело живым, сломалось что—то в теле — и все, тут же дух отлетает на небеса.
— Так может какой заблудший, еще не долетел? — несмело предположила Вера.
Я покачала головой:
— Живое не может принять мертвое, это просто невозможно. Да и не может быть в одном теле более одного духа. Так что твои намеки про ауру… Ну бред ведь, согласись.
— Соглашусь, — кивнула она. — Соглашусь, милая ты моя. Только я своими глазами видела, как в твоем теле со мной разговаривал кто—то другой. И взгляд не твой, и разговаривала ты совсем другими речами. Да и аура не соврет.
Я молча смотрела на нее. Что сказать — я не знала. Вот тебе и съездила за советом о том, как уберечь любимого…
— Марья, тебе может помощь нужна? — помолчав, спросила ведьма.
— Там видно будет, — кивнула я, думая о своем.
— Если что — обращайся.
— Да скорее всего мне к батюшке Иоанну из Знаменского собора придется обращаться, — хмыкнула я. — Пусть хоть раз в жизни почувствует себя экзорцистом.
— Кем? — не поняла она.
— Изгоняющим дьявола, так сказать. Ладно, Вера, спасибо тебе огромное за все. Не знаю, чтобы я без тебя делала, но теперь точно надо идти.
— Будь осторожнее.
— Непременно.
На пороге меня нагнал ее голос.
— Марья?
— Да.
— Знаешь, а ведь то пятно у тебя на пупке не сходит. Словно въелось оно в тебя.
— Буду отстирывать тайдом, — пожала я плечами. — И не рассказывай никому, ладно?
Выйдя от Веры, к машине я не пошла. Глянула вправо — влево, углядела знакомый призрачный силуэт вдали и нисколько не удивилась. Да, любимому снятся кошки, какая-то тварь притаилась во мне, а еще за мной тенью следует настоящее привидение. Здорово. Жизнь бьет ключом, и все по голове. Подумав, я пошла к продуктовому магазину на пустынном пятачке. Шопинг меня всегда здорово успокаивал, и вообще…
Через десять минут я вышла из оттуда с покупками. Упакованная в полиэтилен куриная ножка для Бакса и здоровенная плитка шоколада для …
«Для кого?», — ласково осведомился внутренний голос.
Я не ответила. Мог бы и сам догадаться — когда ведьмам туго, они стараются сделать как можно добрых дел. Особенно тех, которые не хочется делать. Господь — он все видит, если что — зачтет.
С крыльца я обозрела окрестности, хмыкнула, обошла магазин, и наконец наткнулась на Женьку. Он стоял, привалясь к стене спиной и обхватив себя руками.
— Замерз? — сочувственно спросила я.
— Что? — он открыл глаза, увидел меня и явственно вздрогнул.
А я поразилась тому, как же он здорово сдал за это время… Он был, словно цветная простыня по весне, с лета забытая нерадивой хозяйкой на бельевой веревке. Он словно полинял.
— Надеюсь, убегать от меня не будешь? — вздохнула я.
— Да с чего это я забегал? — холодно спросил он.
— Ну, кто тебя знает, — неопределенно пожала я плечами. — Пошли в машину, поговорим.
— Нет.
Он так это сказал, что я поняла — обжалованию это не подлежит. Нет — значит нет. И упрашивать его бесполезно. Ну да ничего, я тоже вредная.
— Жень, ситуация слишком сложная, чтобы я вот так взяла и ушла. Странностей много и вообще…
— Магдалина, — раздельно сказал он. — Какое-то время я еще буду появляться тебе на глаза. Поверь, не по своей воле. Ты, главное, держись от меня подальше. И все будет хорошо.
— А что будет, если наоборот? — хмыкнула я. — Если я не отстану? Если я буду с тобой сидеть с тобой на лавочке во дворе и скрашивать твое одиночество?
— Ты заболеешь и умрешь.
— От общения с тобой, что ли?
— От простуды! — он мученически возвел глаза в дождливое осеннее небо.
Я проследила за его взглядом и согласилась:
— Да, погодка мерзопакостная. Так что поехали-ка домой ко мне, чай с шоколадкой попьем.
Он равнодушно посмотрел на продемонстрированную плитку и пожал плечами:
— Магдалина, я тебе уже как-то объяснял, что пить чай я не могу чисто технически. И не надо за мной ходить, ладно? Не надо пытаться со мной заговорить. Скоро ты избавишься от моего присутствия, обещаю.
— Насколько скоро? — помимо воли задала я нетактичный вопрос. Хотя — все равно доброе дело не состоялось, так чего церемониться?
— Не знаю, — ровно ответил он.
— А чего тогда обещаешь? Может быть, это еще пару лет продлится, — деловито поинтересовалась я.
— Максимум месяц, — сухо ответил он. — Но думаю — в ближайшие дни все решится.
— Я надеюсь, — благожелательно улыбнулась я ему, развернулась, и, не прощаясь, пошла к машине.
А по дороге я размышляла о том, что я на месте Женьки уже бы давно билась в истерике и валялась в ногах у той, что является единственной ниточкой-связью с привычным миром. Со мной. Ибо только я его вижу.
А он меня гонит.
Да, я не могу ему помочь. Но ведь он сам себе не поможет, так хотя бы не отвергал мою руку, вместе со мной ему было бы проще пережить эту ситуацию.
Упрямство — вот имя твое, Евгений…
«Скорее, тут дело в дзен», — тяжко вздохнул внутренний голос.
«Дзен, не дзен, главное — он умный мальчик и не лезет ко мне со своими проблемами», — цинично подвела я итог и аж сама загордилась тому, какая же я все-таки сука.
«Тебе надо другой настрой, — поморщился внутренний голос. — У тебя проблемы, не отягощай душу грехами».
«Настрой, значит, другой? — задумчиво протянула я, — это можно».
И, развернувшись, я поехала на Текутьевское кладбище.
По пути я остановилась на Малыгина около «Цветочного Дождя», чтобы купить роскошнейшую корзину алых роз. Продавщицы меня знали.
— Тридцать две, как всегда? — мило улыбнулись они.
Я лишь кивнула, пытаясь протолкнуть в горле комок. Да, год назад Димке было тридцать два года, а мне двадцать восемь. Я отпраздновала с тех пор еще один день рождения, а его возраст навсегда замер.
Продавщицы меня явно жалели. Однажды я стояла за огромным кустом в кадке, ждала заказанного букета, и нечаянно услышала их разговор.
«И не жалко людям такие деньги выкидывать, — бурчала одна, ловко обвивая лентой колючие стебельки. — Добрые люди на такие деньги неделю живут всей семьей».
«А я думаю — у нее кто-то дорогой умер, и ему она цветы носит, — понизив голос, ответила другая. — Муж или любимый парень. Ты видела, какие у нее глаза больные, когда она с цветами уходит?»
«Да как-то не присматривалась, — пожала плечами цветочница. — Но, наверно, ты права, она ведь всегда просит тридцать две алые розы. Четное число, для покойников».
Девчонки помолчали, составляя букет.
«Дуры бабы, — наконец вздохнула первая. — Так сердце себе рвать. Я, признаться, ее по первости-то обсчитывала, как и всех, а потом увидела, как она на цветы смотрит — и все, как отрезало. Грех на таком наживаться».
Я тогда долго стояла за развесистым кустом, незамеченная добрыми цветочницами. Смотрела сквозь стекло на шпиль башни Газпрома, через дорогу от которого и расположилось Текутьевское кладбище.
Потом забрала букет и как обычно отправилась на могилу к любимому парню.
В этот раз девушки тоже расстарались для постоянной посетительницы, выбрали самые свежие цветы, с росой на тугих бутонах, и вскоре я уже шла по притихшему погосту.
«Только один раз человек любит», — сказал когда-то Соломон. Димка был моей половинкой, и если бы не нелепая смерть — была бы я уже его женой. Я бы сделала для него то, на что ради Дэна я не могу решиться — венчание, дети. Я бы забросила колдовство, ибо зачем мне все это, если у меня есть любимый муж?
Я очень тяжело пережила его смерть. Выла, как волчица в своем логове, и мне очень не хотелось жить. Но Господь смилостивился надо мной и дал мне взамен Димки — Дэна. Они очень, очень похожи внешне, и иногда, когда я вглядываюсь в Дэна, то с замиранием сердца вижу Димку. В интонации, в повороте головы, во взгляде — я ловлю отблеск единственно любимого, и сердце мое наполняется безграничной нежностью к Дэну, за то, что он дает мне это увидеть.
На кладбище было как всегда очень тихо и темно из-за высоких корабельных сосен. Этот погост очень старый, на нем почти не хоронят, только что по большому блату, да если родственники заранее оставили в оградке место для своих.
