— Это просто невероятно, — сказал Купер. — Ты в порядке?
— Да, — немного удивилась я. — В порядке, почему ты спрашиваешь?
— Почему я спрашиваю? — Купер посмотрел на меня саркастически. — Ну, не знаю, может, потому что сегодня утром кто-то прострелил голову твоему боссу.
Я была тронута, честное слово. Мне просто не верилось, что Купер за меня переживает. Конечно, я знала, что не безразлична ему, но не знала, что настолько — он самолично пришел проверить, все ли со мной в порядке. Правда, мой кабинет оккупировали полицейские из шестого участка, а я давала интервью «Фокс ньюс», поэтому не отвечала ни по городскому, ни по мобильному. Но все равно. Приятно сознавать, что Купер решил меня поддержать.
— Ну, так что ты знаешь об этом человеке? — спросил Купер, ставя ногу на край цветочной кадки. Студенты вечно используют эту кадку вместо пепельницы, хотя я на самом видном месте повесила красочный плакат, призывающий этого не делать. — Ты не знаешь, у кого могли быть причины для убийства?
Если еще хоть один человек задаст мне этот вопрос, честное слово, у меня голова лопнет.
— Ни у кого, — сказала я. — Кроме Оди.
Купер посмотрел на меня как-то странно.
— Кроме кого?
— Неважно. Послушай, мне задавали этот вопрос уже раз сто. Уж, наверное, я бы сказала, если бы знала! Куп, да я почти не общалась с Витчем. Да, мы с ним проработали несколько месяцев, но он же не был моим другом, как Том. — Том — это мой прежний босс, с которым я до сих пор иногда встречаюсь после работы в баре «Каменный ворон». — Оуэн Витч был… никакой. Невыразительный. Купер заморгал.
— Невыразительный?
Я пожала плечами.
— Вот именно. Как ваниль. Для того чтобы тебя кто-то возненавидел, ты должен по крайней мере… ну, не знаю. Должен что-нибудь сделать. Что-нибудь интересное. А в Оуэне не было ничего даже мало-мальски интересного. Серьезно.
Купер оглядел улицу, посмотрел на репортеров и их фургоны со спутниковыми антеннами на крышах. Неподалеку от фургонов стояли Сара и ее компашка из КРА, включая ссутулившегося Себастьяна. Они что-то мрачно обсуждали между собой, репортеры получили от них столько бит звукозаписи, сколько было надо, и больше не тревожили их с интервью.
— А тебе не кажется, что кто-нибудь из этих типов замешан в убийстве? — спросил Купер, кивая в сторону Сары и ее дружков.
Я закатила глаза.
— Я тебя умоляю! Они все вегетарианцы. Думаешь, кому-нибудь из них хватит духу выстрелить в человека? Да они даже яйца не едят.
— И все же, — сказал Купер. — Если Витч убран с дороги…
— Ничего не изменится. Администрация не собирается уступать. Если уж на то пошло, КРА потеряли единственный голос разума, который звучал во всей этой безумной каше. А теперь… — Я поежилась. — Господи, Куп, если начнется забастовка, здешним проблемам вообще не будет конца.
Купер задумался.
— А кто выиграет, если начнется забастовка?
— Кто выиграет, если начнется забастовка? Да никто, ты что, с ума сошел?
— Убийство всегда кому-то выгодно, — задумчиво сказал Купер. — Всегда.
— Ну, знаешь ли, — сухо возразила я, — не представляю, кому выгодно, чтобы повсюду лежал мусор слоем в три фута, чтобы забились туалеты, чтобы здание осталось без охраны. Ведь если союз аспирантов объявит забастовку, то его из солидарности поддержат профсоюзы уборщиков и охраны. Это входит в их соглашение. Здесь будет полный бардак.
Купер кивнул:
— Да, и разгребанием этого бардака придется заняться канализационным службам, частной охране и уборщикам. Это как раз то, что нужно владельцам всех этих компаний. Для поднятия настроения в середине года.
Вникнув в смысл его слов, я уставилась на него в недоумении:
— Постой-ка, неужели ты думаешь… ты думаешь, что убийство Оуэна — дело рук мафии?
Купер пожал плечами.
— А что, как-никак мы живем в Нью-Йорке.
— Но… но… — Я опешила. — Если это дело рук мафии, я никогда не вычислю, кто его убил!
Тут Купер убрал ногу с края кадки, резко развернулся, схватил меня за плечи, — да так крепко, что мне даже немного больно стало, честное слово, — и прижал к стене из красного кирпича, рядом с табличкой с цифрами 1855, висящей на одной половинке двери.
— Об этом даже не думай! — Он не кричал, даже не повысил голос. Просто был очень, очень серьезен.
Никогда его таким серьезным не видела. Лицо Купера находилось всего в паре дюймов от моего, оно было так близко, что заслонило от меня голубое небо над головой, полог из зеленых листьев, и спутниковые тарелки на крышах фургонов, и вереницу такси на Западной Вашингтон-сквер, и поток студентов, наперебой галдящих: «Что это у нас тут столько копов? Что случилось? Кто-нибудь выпрыгнул из окна или как?»
— Господи, — сказала я.
Я заметила на щеках Купера щетину — наверное, утром у него не было времени побриться. Представила, как провожу рукой по этой колючей щетине. Нелепо, потому что у меня уже есть бойфренд. Который, между прочим, сегодня утром сделал мне предложение. Ну, практически сделал.
— Я просто пошутила.
— Нет. — Купер неотрывно смотрел на меня своими голубыми глазами. — Ты не шутила. Но на этот раз, Хизер, ты не будешь влезать в расследование. Убитый — не студент, к тому же он тебе даже не нравился. За этот случай ты не несешь ответственности.
Удивительно, какие мысли мелькают в голове, когда губы мужчины, в которого ты влюблена, находятся всего в нескольких дюймах от твоих собственных. Особенно, знаете ли, если спишь с кем-то другим.
— Э-э… — Я не могла отвести взгляд от его губ. — Л-ладно.
— Хизер, на этот раз я говорю серьезно. — Купер еще крепче сжал пальцы на моих плечах. — Держись от этого дела подальше.
— Ладно.
Ни с того ни с сего у меня выступили слезы на глазах. Не потому, что он причинил мне боль — не так уж крепко он сжимал мои плечи. Просто я невольно подумала про Магду и Пита. Сколько же времени они потеряли! Им мешали соединиться только мужская недогадливость Пита и женская гордость Магды. Ну, конечно, если Магда Питу тоже нравится. Но в этом я почти уверена. Может, если я просто расскажу Куперу о своих чувствах…
— Купер…
— Хизер, я серьезно. Этот человек мог быть замешан в делах, о которых ты понятия не имеешь, ни малейшего понятия! Ты меня слышишь?
Я уже пыталась ему рассказать о своих чувствах, но он ответил что-то вроде того, что не хочет быть спасательным кругом.
А вот Тед показал, что отлично справляется с этой ролью.
Бедный Тед, как я могу так с ним поступить? Ведь он собирается мне задать очень важный вопрос.
Но у Теда даже нет телевизора! Неужели я могу всерьез думать о том, чтобы провести остаток жизни с мужчиной, который мечтает заставить меня каждое утро совершать пробежку, не есть мяса и мясных полуфабрикатов и у которого даже нет собственного телевизора? Нет, просто… нет.
— Купер…
— Просто не суйся в это дело, хорошо? У тебя ведь уже появлялась мысль самостоятельно раскрыть убийство босса? Так вот, выброси ее из головы прямо сейчас.
— Купер!
Он ослабил хватку и немного расправил плечи.
— Что?
Я глубоко вздохнула и сказала:
— Я давно хотела кое о чем с тобой поговорить.
Я должна это сделать, просто должна. Нужно лишь проглотить собственную гордость и рассказать Куперу о своих чувствах. Конечно, здание, где я работаю, и день, когда убит мой босс, — не самые подходящие место и время для такого разговора. Но где лучшее место и когда самое подходящее время рассказать мужчине, которого ты безответно любишь, о своей безответной любви? Неужели после того, как уже примешь предложение руки и сердца от другого?
— О чем? — спросил Купер.
Он смотрел на меня с таким подозрением, будто ждал, что я заведу долгую песню о том, как важно для моей карьеры заняться расследованием убийства босса.
— Я… — нервно начала я. Мое сердце подпрыгнуло и забилось где-то в горле. Уж, наверное, Купер должен это заметить. Он наверняка должен догадаться, что я хочу сказать что-то очень важное. — Дело в том, что…
— Хизер!
Я повернула голову. Со стороны Четвертой Западной улицы к нам размашистым шагом приближалась знакомая фигура. Тед.
Господи, только не сейчас. Не сейчас!
— Хизер, — сказал он, подходя к нам. Глаза за стеклами очков в тонкой золотой Оправе смотрят участливо и обеспокоенно. — Я только что узнал. Бог мой, мне очень жаль. Тебя ведь не было в здании, когда это случилось? А, Купер, привет.
— Привет, — сказал Купер.
И тут, словно спохватившись, что его руки все еще лежат на моих плечах, он уронил их и шагнул назад. Вид у Купера при этом был почти… в общем, почти виноватый. Это нелепо, потому что мы не делали ничего такого, из-за чего можно было почувствовать себя виноватым. Ах, да, я собиралась признаться ему в вечной любви.
