То, что Шурик запомнил толстушку, меня порадовало. Обычная женщина для него недоступна, как звезда. А такая же кругленькая… Как знать? Может, это его шанс?
Пока Балабол бушевал, требуя грузовик для своих утюгов, Шурик в очередной раз двинулся в обход дачи. Но поскольку к уже пройденному им пути у него сложилось предубеждение, он пошел с другой стороны. Трудно было предполагать, что голый йог все еще медитирует на веранде, а алкаш братается с березой, и все же Шурик решил не рисковать.
То, что он не знал, где Аська, было еще полбеды. Он не знал, где собака, а «акула, покрытая шерстью», — дурной комплимент. Собака могла слоняться по двору. Могла спать на веранде. Могла сидеть с гостями за столом. Могла пить водку!
О собаке, которая пила водку, Шурик узнал от меня. Такая милая псина была у одного из моих приятелей. Когда жена прятала начатую бутылку, собака всегда ее находила. И получала свои двадцать пять граммов в блюдечко.
Естественно, он прошел мимо обеих машин, на которых прибыли хозяин и его гости.
Первая была серая «Волга», вторая — «форд-таунус», древняя, зато спортивная модель, размалеванная в оранжевое и черное, даже еще с художественной зеленой кляксой на капоте. Этот фордик затормозил прямо у ворот, совершенно преградив к ним доступ.
Затем Шурик по-разбойничьи крался вдоль стенки, а мысли у него в голове были самые скверные. К тому же он налетел впотьмах на ту самую бочку, за которой прятался Балабол, и ушибся, и это ему оптимизма как-то не прибавило.
Шурик понятия не имел, чего ожидать от Аськи. Судя по швырянию дровами, она была на высшей ступени истерики. Она исчезла в мокром плаще и лишенная пистолета. А вся ее надежда была обычно на свою импортную элегантность, и в данном случае она серьезные планы связывала с парабеллумом. И тут у нее вдруг выбили почву из-под ног.
Возможно, у Аськи хватило ума пойти на электричку. А возможно, и не хватило. Аська бы умерла при мысли, что вся электричка будет таращиться на ее мокрый подол. Не исключено, что она вся выложилась в метании дров и теперь рыдает на резной скамейке или на груди у березы, как тот алкаш. Умнее всего было бы поймать такси… но кто станет требовать ума у впавшей в отчаяние женщины? И забредают ли в опустевший поселок такси?..
После столкновения с бочкой Шурик совсем вознесся мыслью — раз у Аськи срывалось дело всей ее жизни, то она, вполне возможно, вязала сейчас петлю из скрученных мокрых колготок и прилаживала ее на ветке яблони…
— С нее сталось бы, — без тени юмора заметил Шурик, хотя вообще он про колготочную петлю рассказывал жизнерадостно — мол, когда все позади, предлагаю дружно посмеяться над моей паникой! Тем более что в самую неподходящую минуту, когда, придумав петлю, Шурик сам испугался и замер, дойдя аккурат до холма, соединяющего оба дома, а в ушах него зазвучал аськин предсмертный хрип, раздался выстрел.
Шурик где стоял, там и сел. Это была клумбочка с астрами.
— Дружок! — подумал Шурик. — Началось!
Первая его мысль была о попавшем в неприятную историю парабеллуме.
Итак, грянул в доме выстрел. А через полторы секунды прилетела пуля.
Она шлепнула Шурика по лбу и отскочила.
Очевидно, стреляли навесным огнем…
От огромных окон холла на вытоптанную землю перед домом ложились квадраты света. Пуля угодила как раз в такой квадрат. Она была белая, пластмассовая, очень своеобразной формы, ну один к одному пробка от шампанского…
Шурик все понял. Там, в холле, пировали.
Как он подкрадывался к единственному чуточку приоткрытому окну, в которое была вставлена сетка от комаров, как навострил уши — представить себе нетрудно.
Стреляя шампанским, хозяева дачи нарочно открыли на секунду окно. А потом сразу его закрыли. Оно было с той стороны, с которой подкрадывался Шурик, а затянутое сеткой — с другой, ближе к веранде, и он, бедняга, страшно боялся, что его во время перебежки заметят. И проскочил, даже не попробовав заглянуть в холл. Хотя задним умом Шурик понимал, что на фиг он кому-то сдался. Если мужики разливают шампанское, станут они еще в окно пялиться! И вообще в холле светло, а во дворе темно — много они там разглядят!
Как бы там ни было, хотя Шурик и оказался у окна, слышал он плохо — через три слова четвертое. Пока не вмешался женский голос.
Очевидно, компания привезла с собой какую-то буйную грузинку. Она с совершенно классическим акцентом вызвалась произнести тост, Шурик воспроизвел его близко к тексту и исполнению, хотя сам постоянно сбивался на нормальную речь. Получилось вроде винегрета, но тем забавнее.
— Плыл по морю корабль ы патэрпел крушэные, панымаыш, да? — с соответствующей мимикой изображал Шурик. — Все потонули, спаслись только капитан, боцман и еще юнга.
Тут Шурик вспомнил про кавказский прононс и добавил:
— Сафсэм малшык, так, да?
Смысл анекдотического тоста был такой: крушенцы плыли, плыли и выбились из сил. Капитан сказал: «Боже, если бы ты послал мне столько бревен, сколько раз моя жена мне изменяла!» С неба бац! — целый корабль. Капитан сел и уплыл. С аналогичной просьбой воззвал боцманюга — и получил изрядный плот. Но когда их примеру последовал юнга, свалилась «адын маа-алэнкый хворостына».
— Так выпьем же, товарищи, за женщин, которые не дадут нам погибнуть в трудную минуту! — завершила грузинка почему-то человеческим голосом. И все загалдели.
Томимый неясным предчувствием (он сам так сказал, Шурик любит побаловаться литературным штампом), мой пузатый друг набрался отваги и заглянул в окно. Он справедливо решил, что все заняты спиртным. И что же он увидел? Единственная женщина в компании стояла на почетном месте, у камина, и все лезли к ней чокаться. Ее тост имел бешеный успех. Она слушала комплименты, строила глазки всем сразу и была на седьмом небе от счастья.
Разумеется, этой грузинкой оказалась Аська. Иначе и быть не могло. Это ей вполне соответствовало — искупавшись в канаве и разбомбив поленьями бывшего любовника, изображать светскую даму на уголовной дачке и балдеть от наслаждения.
— Я должен был это предвидеть, — сказал Шурик. — Я же знал, что она ненормальная.
Как бы там ни было, ситуация складывалась дикая. Почему Аська оказалась за столом желанной гостьей и пила шампанское? Что она сказала хозяину дачи? Показала ли расписку? Знает ли, с кем имеет дело? Как ее оттуда выманить?
Шурик по опыту знал, что извлекать Аську из компании, где много свободных и жизнерадостных мужчин, да еще есть шампанское, задача сложная.
Но, с другой стороны, Аська своими штучками, вывертами и анекдотами могла продержать всю компанию в холле несколько часов, и эти часы пролетели бы незаметно.
Ощутив потребность в диалоге, Шурик на цыпочках понесся (я уже не перебиваю его, я уже не комментирую это «понесся», все, молчу!) к навесу, где его ждал Балабол.
Оказывается, Балабол был занят делом. Он старательно разгружал прицеп, причем коробки с утюгами вытаскивал по одной и складировал на полу. Шурик не сразу их даже и заметил. |
— Слушай, — обратился он к Балаболу, как к существу разумному, напрочь забыв про утюжную драму, — кто из них всех твой крутой мужик? Как он выглядит? Аська-то с ним знакома? Когда ты ее на дачу возил, они встречались? Общались?
— Тачка нужна, — ответил на это Балабол, — Где-то здесь наверняка есть тачка.
— Я тебя о деле спрашиваю! — шепотом одернул его Шурик. — Тачки здесь не бегают. Это тебе не город.
— Да нет же! Тачка здесь наверняка имеется! — сказал Балабол. — Должны же они на чем-то удобрения возить, ну, компост…
— На тачке? — изумился Шурик.
— Нет, на «мерседесе!» — вызверился Балабол.
И они, насколько это возможно в потемках, свирепо друг на дружку уставились.
Как ни странно, прав оказался Балабол. Он имел в виду настоящую тачку, об одном колесе, которая наверняка где-то поблизости торчала. А Шурик, предельно городской человек, тачкой называл такси. А это нелитературно.
Разобравшись с лингвистической проблемой, Шурик задумался — а на кой Балаболу среди ночи тачка? Оказалось, он решил вывезти утюги, так сказать, своим ходом. Вообразил себя той самой лошадиной силой, которых несколько десятков в приличном двигателе внутреннего сгорания. Впрочем, Балаболу виднее, кто он есть такой.
— Ты с ума сошел, — сказал ему на это Шурик. — Тебе тачка с пропеллером нужна, чтобы через забор перелетела. А пропеллера тут точно нет.
И он вкратце описал ситуацию возле ворот. Балабол приуныл.
— Ничего! — вдруг воспрял он духом. — Их же можно по одному через забор переправить! Вон он, забор, и не так чтоб высокий!
— Ну, будет у тебя за тем забором гора утюгов, дальше что? — резонно спросил Шурик.
— Дальше видно будет…
И Балабол задумался.
Шурик понимал, что сейчас можно на тачке проскочить даже по ведущей через клубничник дорожке и выскочить в калитку. Население дачи пирует, ему не до того. Но говорить об этом Балаболу, естественно, не стал. Он на секундочку вообразил себе, как Балабол с тачкой, груженной утюгами, летит в канаву, и какой из этого получается переполох. На этой даче и так было много интересных событий — фига в футляре, мужик в чулке, Аська с кавказским тостом. Утюги в канаве — это было бы то самое, что обозначается метафорой «посолить селедку» или числом «22».
