Ознакомительная версия.
Тогда она заревела в голос, чтобы дать выход отчаянью. Мимо проносились машины, никому не было до нее дела. Джинсы намокли, и куртка тоже, от земли несло настоящей, совсем не осенней стужей. Нужно было вставать и идти дальше, чтобы совсем тут не окочуриться. Она оттолкнулась от земли, встала, и со всей силы пнула чемодан. Журналы вылетели, упали на мокрую траву, бесстыже обратив к небу голых красоток.
У обочины вдруг с визгом затормозила машина. Задняя дверь раздолбанной «Волги» открылась и мальчишеский голос крикнул:
– Маша! Маша! Ты перепутала чемоданы!
Он уже стоял перед ней – с улыбкой до самых ушей, круглыми голубыми глазами и необыкновенно крупными веснушками на носу и щеках. На нем была рубашка в крупную клетку с невероятно длинными рукавами, скрывающими кисти рук и синие джинсы, перехваченные ремнем на поясе.
Он был милый, смешной и страшно провинциальный.
– Да ладно бы чемоданы перепутала, а то и гитару забыла, и ящик какой-то деревянный оставила! Небось, бешеных денег стоит! Пришлось мне стоп кран срывать и тебя догонять. – Он засмеялся.
Татьяна бросилась к нему на шею и расцеловала в веснушчатые, шершавые щеки.
Он смутился и покраснел.
– Зачем ты раскидала по полю мои вещички?
– Извини. Я сейчас соберу.
Она мигом собрала все журналы и уложила их в чемодан. Молнию он закрыл сам.
– Небось в ГУМе чемодан покупала?
– В ЦУМе, – засмеялась Татьяна. – За шестьсот пятьдесят рублей.
– В ГУМе дешевше давали, – деловито сообщил он и потащил чемодан в тарахтевшую у обочины «Волгу».
– Ты не представляешь, как я тебе благодарна! – закричала Татьяна и побежала за ним. – У меня ведь в чемодане все! Деньги! Документы! Краски! «Сто лет одиночества»!
– Я знаю. – Он открыл багажник и забросил туда чемодан.
– Спасибо тебе.
На заднем сиденье она увидела свой этюдник и гитару. Татьяна уселась рядом с ними еще раз сказала:
– Спасибо! Я забыла как тебя зовут.
– Паша.
– Паша. А я Таня, а не Маша. Я пошутила.
– Ой, здорово! Мое любимое имя. У меня так маму зовут, сестру, и девушку... бывшую.
– Которая тебя из армии не дождалась? – засмеялась Татьяна.
– А что, я это уже говорил?
– Мы едем или тут любовь крутить будем? – спросил водитель-частник, врубая первую передачу.
– В Москву? – спросит Паша Татьяну.
– В Москву! – Она громко бряцнула гитарными струнами. – Я вынуждена вернуться. Мне позвонили и сообщили, что с одним человеком случилась беда.
– Документики и деньги нужно всегда держать при себе, – нравоучительно сказал Паша. – Глупость какая – таскать все в чемодане!
– Глупость, – согласилась Татьяна. – Просто я очень торопилась, собирая вещи. И на вокзале торопилась, покупая билет. Я ничего не соображала, вот и сунула паспорт в чемодан.
– Ты и сейчас ничего не соображаешь, – засмеялся Паша.
Они уже выехали на МКАД и тащились медленно в пробке.
– А я рад, что пришлось вернуться! – сказал Паша. – Мне Москва ой как нравится. Устроюсь, пожалуй, куда-нибудь на работу, протяну еще месяцок, другой. А там видно будет. Может, женюсь на московской девчонке! А то скучно у нас там в Болотном. Ну лес, ну речка, ну птичий грипп! А в Москве дома – во! Дороги – во! Возможностей – ого-го! Можно и президентом стать. – Он так размахался руками, что заехал Татьяне в лоб.
– Пардона прошу, – извинился он и дурашливо шлепнул себя по руке. – Ты в Москве где остановишься?
– Пока нигде. На вокзале, наверное.
– Так давай скинемся и снимем комнатку у Веранды. Одну на двоих! Там, конечно не люкс, но жить можно.
– Кто это – Веранда?
– Тетка такая. У нее три комнаты в коммуналке, она их сдает недорого. А главное, не на окраине, а почти в центре. Давай!
– Не знаю, – Татьяна пожала плечами. Недоразумение с Глебом, скорее всего, разрешится в ближайшее время. Что она будет делать в Москве?
– Ты не думай, я к тебе приставать не буду! – засмеялся Паша. – Мне девушки полные нравятся, пониже и помоложе. Так как, скинемся на хату? Шторкой комнату перегородим и заживем! Что ты в Новосибирске не видела? А тут! Дома – во! Машины – во! Возможностей – ого-го! – Он опять размахался руками, снова задел по лицу Татьяну и снова побил себя по кистям. – Так как?!
– Не знаю. У меня сейчас очень большие проблемы и пока я их не решу, я совсем ничего не знаю. Мне нужно на проспект Мира, – сказала она водителю и назвала адрес.
* * *
Таня терла тряпкой подъездную стену.
Кровь оттиралась легко, а вместе с кровью оттиралась и грязь. Стенка становилась ярко желтой, блестящей, и словно бы давала солнечный свет в этот дождливый пасмурный день.
Когда все ушли из квартиры – и оперативники, и Сычева, Таня позвонила в школу и сказала, что сегодня придти не сможет. Любопытная секретарша Софьи Рувимовны попыталась было вытрясти из Тани подробности, но Таня сказала ей «до свидания» и повесила трубку.
Она обошла квартиру, прижав руки к груди, чтобы сердце не колотилось так бешено. Таня знала, где Глеб хранил початую бутылку коньяка, достала ее из серванта и отхлебнула прямо из горлышка. Озноб, испугавшись таких радикальных мер, сразу прошел, а сердце перестало ухать.
Она еще раз обошла квартиру, в которой прожила с Глебом тринадцать лет.
«Тела-то нет!» – сказал хамоватый лейтенант Карантаев, и его слова вселяли надежду так же, как хороший коньяк согревал внутренности и прогонял озноб.
Таня вдруг подумала, что нужно обязательно отмыть следы крови в подъезде. Нельзя допустить, чтобы чужие ноги топтали частичку Глеба, чтобы чужое равнодушное любопытство подпитывалось такими подробностями. Таня переоделась в старенький спортивный костюм, убрала волосы под косынку, налила в эмалированное ведро теплой воды, чуть-чуть сыпанула туда стирального порошка, взяла тряпку и спустилась на второй этаж.
Кровь оттиралась легко. Наверное, потому что была свежей. Закончив со стеной, Таня принялась мыть ступеньки. Нужно было бы поменять воду, но идти на шестой этаж у нее не было сил. Она поставила ведро на площадку первого этажа, а сама, задом спускаясь вниз, надраивала ступеньки, на которых, помимо капель крови было много грязи, песка, и жухлых осенних листьев.
Вдруг внизу послышался страшный грохот.
С замирающим сердцем, Таня медленно обернулась. На площадке первого этажа, в луже грязной воды, возле перевернутого ведра сидел и отчаянно матерился мужик в белом плаще и с роскошным букетом роз.
– Простите, – прошептала Таня, чувствуя, что озноб возвращается вместе с потоком слез. – Простите! Тут... никто не ходил, я забылась... поставила ведро на дороге... Тут темно... простите!
Мужик встал и натянул подол плаща вперед так, чтобы рассмотреть мокрое, грязное пятно сзади. В сумрачном свете, который давал хмурый сентябрьский день за окном, было видно, что мужик молодой, мужественно красивый и попадет под определение «небедный».
– И где это домоуправления берут таких уборщиц-растяп? – нахмурил он свои смолянисто-черные брови. Рассмотрев плащ, он переключился на розы, которые тоже каким-то невероятным образом оказались запачканы грязной водой.
– Я не уборщица, – прошептала Таня, уставившись на его шикарные дорогие ботинки. – Я учительница.
– А я папа римский, – сказал мужик и уселся на только что вымытую ступеньку.
– Встаньте, – попросила его Таня.
– А то что, испачкаюсь?! – он менял интонации, словно профессиональный актер, которому невидимый режиссер подавал команды из зала.
– Простите, – опять прошептала Таня.
– Да ладно! – махнул он рукой. – Может, оно и к лучшему.
– Что... к лучшему?
– Меня мама с утра так вырядила. Заставила купить эти розы и идти свататься. А? Как сюжетец?! – Он неожиданно рассмеялся. – По вашей вине я не сделаю предложения. Кто же в грязном плаще дарит невесте грязные розы?
Таня почувствовала себя самой несчастной на свете женщиной. Зачем она поставила это ведро посреди площадки? Зачем пошла отмывать кровь? Зачем отхлебнула горький коньяк, который бунтует теперь в желудке? Зачем одела этот бесформенный старый костюм, а голову повязала старушачьей косынкой? Почему, наконец, поленилась поменять грязную воду на чистую?
– Хотите я вас отмою? – спросила она, вцепившись в перила.
– Нет! Не хочу! – Он старательно изобразил сильный испуг. – Я хочу, чтобы вы позвонили моей маме и... и сказали, что это из-за вас я не смог жениться. Что вы испортили плащ, который она привезла мне из Франции. Что розы, которые она выбирала, безнадежно испорчены. И объясните ей, что вы уборщица, которая ставит свои грязные ведра под ноги приличных людей.
– Я учительница.
– Мне плевать на вашу специальность.
– А мне плевать на ваш плащ, ваши розы, вашу невесту и вашу маму.
Ознакомительная версия.
