с удовольствием займет Сашу, – ей придется покопаться в газетах, оцифрованных или бумажных, семидесятилетней давности.
– Но сначала, – сказал Никколо, – я сам поговорю с синьорой Валентиной.
Полковник появился раньше, чем обещал с двумя красивыми свертками в руках. Один он вручил Саше, как только она открыла дверь, со вторым отправился на третий этаж к хозяйке квартиры.
Саша, занятая правильной варкой спагетти, осталась дома.
Никколо вернулся через полчаса, принюхался к ароматам соуса маринара, и пошутил:
– Смотри, какой полезный день у тебя сегодня, и расследованию помогла реально, и ужин прекрасен.
Саша отсалютовала бокалом вина: – Знай наших! – и потянула шелковую ленточку. Она ожидала увидеть какие-то шикарные пирожные, но на золотом зеркальном бумажном подносике лежал кекс, круглый чуть выпуклый, коричневый с вкраплениями черных изюминок.
– Ох, сколько мы его съели в детстве с Пьетро, возле школы была кондитерская, мы забегали после уроков и набирали целый кулек!
– А что это?
– Это пандольче. Его называют «женской» закваской.
– Почему?
– Не знаю, – засмеялся Никколо, – говорят, дело тут в каких-то неприличных дамских привычках. Il Pandolce, или U pandouce, если говорить на диалекте, пришел в Лигурию из Персии в незапамятные времена. С ним связан типичный для востока ритуал, когда самый младший в семье вручает в праздник пандольче старшему.
– А причем тут Персия?
– В канун Нового года подданный младшего возраста приносил царю сладкий хлеб, полный засахаренных яблок.
Согласно легенде, в 1500-х годах адмирал Андреа Дориа, объявил конкурс среди кондитеров Генуи на создание десерта, представляющего генуэзское богатство и изобилие. Десерт должен быть питательным, долго храниться и подходить для длительных морских путешествий. Лучшим был признан пандольче.
Его всегда готовили дома, и до начала ХХ века в кондитерских покупали только приезжие, для генуэзцев это было бы оскорблением. Дома пандольче пекли в ронфо, дровяной печи, которая была во многих домах.
– И все же почему женская закваска?
– Ну ладно, расскажу. Женщины так спасались от приставания мужей, ложились в постель и ставили между ног посуду с закваской. Когда просыпались – тесто уже поднялось.
– Фииии, – сказала Саша, – надеюсь нынешние кондитеры таким не занимаются? – И откусила печенье. Оно оказалось настоящим кексиком, с добавлением золотого и темного изюма, смородины, глазированной вишни, миндаля, засахаренной апельсиновой кожуры. – Ммммм очень вкусно! Понимаю, почему вы каждый день бегали в ту кондитерскую. Интересно, она еще существует?
– Конечно! Там я и купил пандольче!
* * *
Утром Никколо отправился в комендатуру, пообещав Саше перезвонить, как только договорится с архивом. День оказался пасмурным, подул прохладный ветерок. Казалось, что пока остальная Италия задыхается от жары, так и не уступающей свои позиции, в Лигурии закончилось лето.
Саша сидела у распахнутого окна и смотрела, как гонит ветер волны, носятся с криками чайки, а дальше, там, где серое небо слилось с серым морем, чья-то лодка с белым парусом борется со стихией.
Когда закапал дождик и камни пляжика возле дома намокли и стали темными, позвонил полковник. Он договорился, Сашу ждут в городском архиве Генуи, ей надо лишь запомнить контактное лицо.
Саша не стала вызывать такси. Представляя, как долго ей придется сидеть в архиве, перелистывая старые газеты – дай Бог, чтобы они были оцифрованы, иначе сидеть придется несколько дней! – девушка взяла зонтик и отправилась на остановку автобуса за углом, чтобы доехать до центра Генуи.
Хотя итальянские города всегда женского рода, некоторые, казалось Саше, несомненно мужчины. И в первую очередь – «белла Наполи».
Неаполь может позволить себе неряшливость вперемешку с шиком, легкую небритость. И запах только что выпитого кофе перемежается с запахом дорогого парфюма от потрепанного воротника местами выцветшей под ярким солнцем рубашки.
Генуя другая. Она женщина. Несмотря на возраст, на потерю прежнего влияния и поклонения, она старается повернуться выгодным ракурсом и предстать в более выгодном свете, старательно отглаживает ветхое заплатанное платьишко под винтажными пальто из забытых коллекций модных дизайнеров – именно так представлялись Саше фасады ее дворцов.
Лигурия стоит особняком среди прочих итальянских регионов. И кухня здесь, хотя в основе и бедная, но чуть легче, чуть изысканнее прочих, и лигурийцы, несмотря на холодность и сдержанность- чуть более интеллигентны, изысканны, «ди классе», как скажет итальянец, ну разве лукканцы, сиенцы и флорентийцы с венецианцами того же уровня.
А остальные будут смотреть чуть снизу, чуть уважительнее, чем на жителей прочих регионов.
И Генуя даже в имени сохранила отзвук былой славы и красоты. Она все еще Суперба – Превосходная. Она полна сюрпризов – абсолютно итальянская, католическая внутри, в улицах и площадях, Генуя превращается в сплетение мавританских песочных крыш и стен сверху, и даже купола церквей кажутся с ее верхних бульваров минаретами.
Саша бежала по проспекту ХХ Сентября, перескакивая лужи, казалось, что дома стоят нерушимым монолитом, без единого прохода, и лишь неожиданно возникшие полосатые колонны в крытых аркадах намекают, что здесь не просто стена.
Незаметная на первый взгляд лестница вверх привела ее на площадь, где расположилась церковь Святого Стефана, или Санто Стефано, как часто называли, и до сих пор называют в Лигурии мальчиков-первенцев. Лигурийский полосатый фасад со стороны проспекта превратился в тяжеловесный византийский с верхнего ракурса. Этот храм считается самым старым в Генуе, периодически здесь проходят и православные службы.
По мосту, перекинутому через проспект ХХ Сентября, по которому она только что шла там, внизу, Саша перешла на другую сторону и оказалась у серого фасада дворца, где расположилась самая старая часть генуэзского архива.
Вместе с ожидающей ее сотрудницей девушка поднялась по широкой лестнице с лепниной на потолке и мраморными скульптурами по краям,
– Полковник Скарфоне сказал, что вас интересуют газеты за 1950е-1960е годы, к сожалению, они не оцифрованы, и вам придется надеть перчатки и работать с листами осторожно, старая бумага очень хрупкая.
Саша вспомнила старые газеты, которыми в детстве были выстланы коробочки с семейными елочными игрушками. Их никак нельзя было назвать хрупкими, это современная бумага скорее всего истлеет через 70 лет, а те старые газеты сохранились в прекрасном состоянии.
Она не стала говорить об этом даме из архива, вздохнула, заплела волосы в косичку, чтоб не мешали, надела перчатки и со вздохом уселась за стол, на котором лежали кипы газет.
Примерно через два часа Саше захотелось тихо сбежать из архива, и пусть карабинеры сами разбираются с газетами. В конце концов она приехала сюда поговорить с людьми, знавшими приятельницу ее друзей, Габриэллу, а не заниматься расследованием убийства старушки Марии Маддалены.
В глазах рябило, поди просмотри каждую статью в еженедельных и ежедневных газетах за
