а потому вынужден был впахивать. Он вообще попал к Олегу случайно, так надо было, чтобы сделку выгодно провести. По этой же причине Олег записал на него долю 0,1 % и сразу же про это забыл: такая незначительная она была, эта доля.
А тот возомнил себя компаньоном и кричал об этом на всех углах.
Олег относился к Завибову несерьезно, он вообще его в упор не замечал. То же касалось и его непомерных амбиций. Если бы только Олег мог знать, к чему это приведет!
Алевтина Генриховна, между тем, скоро утешилась. Завибов ее не доставал. Напротив, работой ее он был несказанно доволен. И это не удивительно. При ней газета вышла в лидеры среди таких же таблоидов и продолжала уверенно наращивать обороты.
Аля была очень талантлива. Она и текст могла любой накатать, и материал надыбать.
Да и как руководитель она оказалась очень эффективной. Могла и помочь, и спросить, когда надо.
А главное – сотрудники ее уважали.
В общем, выходило так, что все оказались в выигрыше, кроме Олега Олеговича.
Бедный, несчастный он человек! Ну и намучился же он, пока не смирился со своей тяжкой незавидной долей. Получается – подарил долю в бизнесе, приобрел долю бомжа.
К бомжам, кстати, он в итоге и прибился. И день за днем стал познавать такую суровую безотрадную и безнадежную уличную жизнь.
Надежду на возврат к прежним временам он, кстати, никогда не терял. И он бы обязательно что-нибудь придумал. Но для этого ему как минимум нужны были документы, удостоверяющие его личность и хотя бы немного денег. А об этом Завибов позаботился прежде всего.
Пока Олег Олегович ломился в разные двери, он много чего узнал о здешней жизни и ее обитателях. О криминалитете, о происшествиях изнутри как они есть, об этих самых злодеях, их совершающих. Да много чего.
Он даже подумал было закинуть эту тему королеве-Але. И не заставил себя долго ждать.
В один из дней он отправился по хорошо знакомому ему адресу и, выждав за углом, встретил ее лицом к лицу.
Был конец рабочего дня, и Аля только-только вышла на улицу, чтобы отправиться домой.
И вдруг она слышит из подворотни:
– Алька!
Услышать-то она услышала, но не отнесла этот призыв к себе и, не обращая на него никакого внимания, продолжила свое королевское шествие.
Тогда Олег Олегович отправился другим путем, наперерез.
– Что, не признаешь старого друга? – появившись перед Алей откуда ни возьмись, выкликнул ей Олег Олегович и перегородил дорогу.
Аля от неожиданности вздрогнула и, бегло посмотрев на Олега Олеговича, совсем его не узнала.
Бомж, как бомж, подумала она, но откуда ему знать, как ее зовут?
– Не признае-ешь, – протянул Олег Олегович. – А раньше представления не требовалось, сама в объятья шла.
Тут только в ее голове промелькнула мысль кто это, и она от ужаса остолбенела.
– Что молчишь, нечего сказать? – напирал Олег Олегович. Аля по-прежнему молчала. – Тогда я тебе скажу. Что, обули человека, и рады?!
И вдруг Алю как прорвало. Она в знак несогласия замотала головой, стала грозить Олегу пальцем и в глубоком возмущении сказала:
– Ну уж нет! Вы меня в свои разборки не посвящайте! Я тут абсолютно не при чем.
– Может и так, – согласился Олег Олегович. – А работаешь ты на кого?
– На того, кто по документам владелец. Я ваши документы не подделывала! – с апломбом заявила она и отвернулась.
Олег Олегович немного поразмыслил и смяк.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал он. – Ты, и правда, не при делах. Ну и ты меня пойми. Видишь, в какой я жопе! И пока ни конца ни краю этому не видать!
Аля развернулась обратно и тоже немного смягчилась:
– Да я что, мне жаль. Я, между прочим, Завибова не меньше твоего презираю…
– Вот! – оживился Олег Олегович. – Тогда давай, помоги мне.
– А что я могу? – поразилась Аля. – Я же не волшебница.
На что Олег Олегович резонно объявил:
– Подкинь мне деньжат, я хотя бы документы восстановлю.
– Пропьешь ведь, не верю! – наотрез усомнилась она и опять отвернулась.
– Да я и не пью теперь, – грустно сказал Олег Олегович и замолчал.
Потом, словно вспомнив, зачем приходил, он опять встрепенулся и пробубнил:
– Да, я что предложить хотел…
Олег начал рассказывать, какие материалы мог бы предлагать ей для публикации в газете, и, по мере того как он продвигался в анонсах бомжовской действительности, глазки у Али все больше и больше блестели.
– Вот это другое дело, – удовлетворенно сказала она, выслушав его до конца, и уточнила. – Только знаешь, что, встречаться будем тайно, мало ли что…
– Само собой, – согласился Олег и засобирался обратно.
Сказать, что он был разочарован, значило ничего не сказать. Не согласилась помочь ему, беспомощному, и согласилась на помощь себе, всемогущей. Это было слишком.
Однако Олег был согласен и на такой расклад. Он рассудил так: пусть он станет ее источником информации, за это будет получать какие-то деньги. А там, глядишь, что-нибудь да наладится…
И так, день за днем, тянулось его выживание, пока наконец фортуна немного не смилостивилась над ним и не предоставила ему свой последний призрачный шанс.
Предположить, что ее будут подозревать в мошенничестве, Даша не могла даже в самом кошмарном сне.
Всю свою недолгую благопристойную жизнь она из кожи вон лезла, дай только чего-нибудь полезное совершить.
В школе была и старостой класса, и помощницей классной руководительницы по учебной работе, и какими только кружками не занималась по научению внеклассной школяры.
В вузе – аналогично.
И чтобы теперь просто так взять, и встать на скользкую дорожку нечистоплотных людей ей, юристу, она не представляла, что такого беспрецедентного для этого должно было произойти.
Однако ее коллеги по цеху так не считали. Им вообще не свойственно было считать. Даше иногда даже казалось, судя по их поведению, что они только то и могут, что языками чесать. А чтобы, например, высказать свое собственное оригинальное мнение или выдать какое-нибудь дельное предложение – это нет, пусть пытается кто-то еще.
За все время работы в компании она ни за кем из них не замечала чего-то выдающегося. Чего-нибудь этакого, превосходного. А результативных людей она уважала. Вот, взять хотя бы Клеонова. Ой, нет, про него лучше не думать. Это же его, по их мнению, она предала.
Впрочем, она могла и ошибаться. Потому что глубоко на эту тему она не размышляла, а стала думать только теперь, когда они ее достали своими подозрениями.
Сколько могла, она держалась и
