Дверей было две, первая вела в вестибюль, а вторая — куда-то вглубь здания. Обе заперты, конечно, но замкам было явно далеко до гордиева узла, поэтому я решил действовать традиционным способом. Я осмотрел дверь снаружи, провёл пальцем по замочной скважине — клянусь, если бы дверь на этом распахнулась, я не сильно бы удивился. Но поскольку она не открылась, я, предварительно быстро оглядев улицу, достал свои волшебные отмычки и принялся за работу.
Как раз в этот момент из-за угла плавно вывернула полицейская машина, доверху забитая бдительными служителями закона.
Они меня не разглядывали, а впрочем, что они могли увидеть необычного? Мужчина средних лет, респектабельно одетый, в свободных брюках и тёмно-синем блейзере, пытается открыть дверь своего дома. Ну и что? Может быть, не с первого раза попал в замочную скважину, так он и рюмку явно не одну выпил. Вообще-то замок был сущая ерунда, открылся настолько легко, будто в руках у меня и в самом деле был ключ. Я спокойно переступил порог и закрыл за собой стеклянную дверь. После этого медленно оглянулся и осмотрел улицу. Машина уже скрылась за углом.
Приятно, однако, что парни в форме всегда на посту и готовы защищать нас, простых обывателей.
Я вытащил из кармана резиновые перчатки и надел их — постеснявшись сделать это на виду у копов — и приступил ко второй двери. Она открылась так же легко, как и первая. Я тихо защёлкнул замок у себя за спиной и оказался в темноте вестибюля, освещённый лишь тусклым светом, проникающим с улицы. Постоял, слушая звуки дома.
Было тихо как в могиле.
Я поднялся на один пролёт и остановился напротив квартиры Фельдмауса. Что за фамилия такая — Фельдмаус? Я не очень хорошо знал немецкий, но даже мне был понятен перевод: «полевая мышь». «Крили» звучало немного по-ирландски, может, с шотландской примесью, но что значило это имя, я не мог себе представить. Да и какая разница, в конце-то концов?
Так кто же — Крили или Фельдмаус?
При прочих равных я всегда выбираю квартиру пониже: во-первых, не надо подниматься по лестнице, а во-вторых, и главных, — быстрее можно слинять на улицу. Под дверью Фельдмауса было темно. Я послушал немного, ничего не услышал, вдохнул полной грудью и нажал кнопку звонка.
И опять ничего не услышал, кроме отзвуков звона, но ждал, ждал терпеливо и собирался снова позвонить, как за дверью послышались шаркающие шаги и недовольное кряхтение, перешедшее в хриплый стон, который обычно издаёт человек, в темноте ударившись ногой об острый угол. Шаги прекратились на время, затем раздались снова.
Я не знал, какого пола верхний жилец — мужского или женского, поэтому придал своему голосу подобающую случаю невнятность:
— Э-э-э-э, мисс…р… Крили?
Шаги снова прекратились, я представил себе выражение лица Фельдмауса и чуть не прыснул. Он прокашлялся и сказал:
— Выше на этаж.
— О, прошу прощения, сэр, — извинился я с британским акцентом.
— Вот идиот чёртов, — пробормотал Фельдмаус довольно громко, но без особой злости.
Я прошагал к лестнице, слыша, как он, спотыкаясь, бредёт обратно в постель.
На следующем этаже я повторил процедуру в той же последовательности: выяснил, что в квартире, или, по крайней мере, в прихожей, темно, и нажал кнопку звонка. Если Крили подойдёт к двери, я скажу точно таким же голосом: «Мистер Фельдмаус?» По крайней мере, я знаю теперь, что Фельдмаус — мужчина. Конечно, в дебрях квартиры может скрываться и миссис Фельдмаус, но мне от этого ни тепло ни холодно.
Тогда Крили, мистер или миссис, скажет, что Фельдмаус живёт на этаж ниже, я извинюсь всё с тем же британским акцентом (до сих пор он мне исправно служил). А затем спущусь по лестнице, и не на один этаж, а на целых два, выйду на улицу и, да поможет мне Господь, поймаю тачку и отправлюсь восвояси.
Но шагов за дверью не было слышно.
Я опять позвонил — никакого ответа. Я приставил ухо к двери и позвонил ещё раз — ничего.
На двери было три замка. Я очень быстро отпер все три, или думал, что отпер: средний замок вообще не был заперт, и, вместо того чтобы отодвинуть железные цилиндры, я, наоборот, задвинул их в паз. Пришлось ещё немного поработать отмычками, наконец дверь открылась.
Я толкнул её и вошёл внутрь.
Боже, знали бы вы, какое счастье пережить эти первые мгновения перед работой!
Мне не передать словами то ощущение полноты жизни, полёта, абсолютного блаженства, которое я испытываю каждый раз, вторгаясь в частную жизнь моих клиентов. Кажется, что кровь быстрее обычного разбегается по жилам, все чувства обостряются до предела, а в пальцах начинается приятное, стремительно нарастающее жжение и покалывание. Господи, пишу эти строки и понимаю, что выгляжу как патологический маньяк. Однако врать не стану: я и в тот раз чувствовал необыкновенный подъём энергии, предвкушение нового приключения, при этом у меня не было ощущения опасности — почему-то я как будто знал, что нахожусь там, где мне положено быть, и делаю то, что нужно сделать.
Понятное дело, вы в два счёта можете разделать под орех меня с моими чувствами — и ежу ясно, что я находился там, где законом Соединённых Штатов мне было запрещено находиться, — без спроса на чужой территории, — которую я к тому же собирался ограбить, что, между прочим, тоже запрещено законами нашей страны. Знаю всё это, но ничего не могу поделать. Я чувствовал себя на вершине мира!
На самой вершине, чёрт меня подери!
Пару минут я постоял в прихожей, прислушиваясь к биению сердца, поигрывая мускулами и наслаждаясь нарастающим уровнем адреналина в крови. В квартире было темно, но вскоре глаза мои привыкли к темноте. Первое, что я сделал, — повернулся к двери и запер все три замка. А затем пошёл на экскурсию по комнатам.
Комнат было три. Из прихожей дверь вела в среднюю из них, комбинированную кухню-столовую. Налево открывалась дверь в достаточно просторную гостиную, выходящую окнами на 36-ю улицу. С другой стороны кухни располагалась спальня, почти такая же большая, как гостиная, — её окна выходили через внутренний дворик на 35-ю. Каждую из комнат можно было бы легко переоборудовать в отдельную студию, такие они были огромные, видать, этот Крили (или эта) даже по нью-йоркским меркам был вполне хорошо устроен. (Конечно, не будем забывать, что в каком-нибудь занюханном штате Иллинойс любая необразованная негритянка, живущая на пособие по безработице, имеет примерно столько же квадратных метров, да ещё и бесплатную лужайку в придачу.) Но, ребята, Нью-Йорк — это ведь совсем другое дело!
В спальне на окнах были установлены светонепроницаемые жалюзи: я с удовольствием опустил их, затем задёрнул занавеси. Интересно, для чего Крили понадобилась такая светомаскировка? Может, он работает по ночам, а днём отсыпается? Если так, у меня в запасе куча времени, мне гарантирована целая ночь.
Я включил ночник около кровати и осмотрелся. Огромная кровать — двух-, а то и трехспальная, из датского тика — была застелена, подушки взбиты. Значит, Крили — женщина, или, по крайней мере, живёт с женщиной. Какой мужик будет каждый день стелить постель? Нет, отставной вояка, наверное, всё же застилает свою суровую койку каждое утро, но здесь, похоже, не тот случай. Взгляд, брошенный мной на трюмо красного дерева, заставленное баночками и скляночками с кремами, пудрами, лосьонами и тому подобной ерундой, подтвердил мои умозаключения. Да, Крили — дама, и к тому же не мужланка какая-нибудь, в шкафу у неё было полно платьев на выход, деловых костюмов и изящных спортивных вещей.
Выйдя из спальни, я прикрыл дверь так, чтобы только узкая полоска света освещала мне дорогу, и через кухню прошёл в гостиную, где было посветлее от светивших в окно уличных фонарей. Здесь на окнах висели тяжёлые бархатные занавеси неопределённого цвета, которые, похоже, не снимали со времён вьетнамской войны. Стараясь не чихнуть, я плотно задёрнул их, включил торшер и попытался почувствовать себя как дома.
Иногда мне кажется, что в моей работе этот момент самый приятный: ты уже попал на чужую территорию, но ещё не приступил к работе и на несколько мгновений можешь позволить себе расслабиться. Ты въезжаешь, вползаешь в чужую жизнь так же легко и непринуждённо, как проскользнул в чужую дверь. Я растянулся на диване, потом посидел в креслах, прошёлся вдоль книжных полок (они пестрели книгами в мягких обложках, модные авторы, не самая поганая жёлтая бурда). Это говорило о том, что Крили — дама современных взглядов и следит за новинками литературы, однако принципиально не покупает дорогих книг, таким образом претенциозно заявляя миру об отсутствии у неё претензий. Интересно. Я двинулся на кухню, открыл холодильник. Яйца, бекон, несколько видов колбасы, разнообразный ассортимент дорогих сыров. Молока не нашёл, зато были жирные сливки. Ни пива, ни хлеба, ни печенья. Что это значит? То, что, скорее всего, она придерживается какой-нибудь новомодной диеты, например, кушает одни белки по доктору Аткинсу (кстати, я видел его бессмертный труд на книжной полке).
