Евгения Изюмова - Смех и грех

Словом, Анджей вспомнил, что своевременно сделанное чистосердечное признание и раскаяние смягчает вину, ведь лишь в пословице говорят: «Семь бед - один ответ» - в жизни на каждую беду - свой ответ. А похищение меня - не Анджеева беда, не его инициатива, вот мной Анджей и решил откупиться от Ильи, чтобы тот не так рьяно рыл копытом вокруг его, Анджеевой, особы. Анджей понял шестым либо ещё каким чувством, что я небезразлична Илье, и сделал ставку именно на это небезразличие. Кстати сказать, не ошибся, мерзавец: Илья в поисках меня готов был весь земной шар перелопатить.

Освободили меня на двадцатый день заточения. Жаль, не было ни стрельбы, ни штурма - даже обидно как-то немного стало, что всё прошло буднично и просто. Перекрыли все выезды из дачного массива. Илья встал перед воротами с мегафоном и проорал условия моего освобождения, кои были приняты быстро и безоговорочно. И не успела я опомниться, как меня вытолкали за ворота, сдали с рук на руки разъярённому Илье, и сами сдались. Справедливости ради надо сказать, что, увидев меня живой и даже вполне цветущей, Илья немного успокоился, и злость его поубавилась, потому он и пальцем не тронул выходящих следом за мной Николая и его приятелей.

Ну а завершилось дело так. Шайке Николая инкриминировали только ограбление магазина. Почти всё награбленное находилось на даче, где содержали меня: хотели переждать месяц-другой и потом продать подороже - хоть и жулики, а имели понятие об инфляции, да и безопаснее было провести реализацию украденного позднее, когда дело об ограблении закрылось бы. Я говорю «почти все» потому, что Николай мне из своей добычи подарил джинсы, пару футболок и платье очень милой расцветки: не могла же я постоянно ходить в одном и том же платье, в котором меня похитили. Учитывая то, что и награбленное было возвращено, и то, что не было ранее судимостей у горе-грабителей, срок наказания определили им небольшой.

О моём похищении на суде и речи не было, ведь мне никакого вреда не нанесли, кроме морального: у меня пропал отпуск. Но Николай, усаживаясь в зарешеченный милицейский «бобик», оглянулся на меня и с улыбкой пообещал, что когда вернётся, то свозит меня к морю, куда я по его милости не попала. Искренне пообещал. И я подумала, что, пожалуй, он сдержит свое слово, и мы прекрасно отдохнем, потому что всю жизнь мечтала, чтобы мой ухажер мог играть на чем-либо (кроме моих нервов, разумеется) и петь при том. Николай, конечно, не мужчина моей мечты, но на даче вечерами развлекал меня игрой на гармошке и пением задушевных песен, сидя под окном моей спальни.

Что касается меня, то писать детективы я не прекратила, «заболевание», как говорится, оказалось серьезным. Правда, каждый детектив теперь мы обсуждаем вдвоём с Ильей, чтобы заканчивалось моё творение обязательно победой нашей доблестной милиции, а то ведь, знаете, похитители не все такие галантные, как шайка Николая, которые и преступниками-то стали скорее по воле обстоятельств, чем по велению души.