– Дядя доктор, – Нике явно надоело ждать, – идемте скорее к Маю! К нему ведь можно, да? Он ведь уже проснулся?
– Можно, – улыбнулся доктор. – Он вас с самого утра ждет. Удивительный пес! Дополз до разделительной сетки вольера, уткнулся в нее носом и смотрит, не отрываясь, на входную дверь. Терпеливо переносит все процедуры, уколы и перевязки, даже не рыкнул ни разу, а ему ведь очень больно.
– Так чего мы тут стоим? – Дочка от нетерпения бегала вокруг нас.
– Все-все, идем.
Собственно, идти почти и не понадобилось, вольеры с прооперированными собаками находились в левом крыле клинического блока, в правом жалобно мяукали кошки. Дверь же, над которой издевалась шапконосная бабуля, вела в небольшой холл, разделявший эти два крыла.
И мы пошли налево.
Вольер Мая располагался в самом дальнем углу обширного помещения. Наверное, потому, что это был самый большой вольер, оборудованный по собачьему VIP-классу. Во всяком случае, подстилка под псом по составу напоминала памперс – попка вашего малыша всегда сухая.
А наш «малыш» почувствовал нас издалека. Когда ветеринар открыл дверь, ведущую в собачье отделение, в уши мгновенно ввинтился громкий, восторженный, какой-то щенячий визг. Товарищи по несчастью тоже не молчали, но крик-плач Мая перекрывал все звуки.
– Слышите? – усмехнулся доктор. – Это он вас почуял. Молчал ведь все время.
– Май! – Ника рванулась было к вольеру, но я успела подхватить дочку на руки:
– Малыш, тут бегать нельзя, ты нервируешь больных животных.
– Мама права. – Эскулап поправил очки. – Шуметь и бегать здесь запрещено. Если честно, детей мы в это отделение вообще не пускаем, но для тебя решили сделать исключение. Ты нас не подведешь?
– Я буду слушаться, – пообещала дочка, – честно. Только… Мам, ну почем мы опять стоим? Май же плачет!
Пес действительно скулил все громче, к визгу добавились странные скребущие звуки.
– Идемте быстрее, – ветврач взял меня за локоть, – а то ваш мальчонка разнесет сейчас вольер. Слышите – это он лапой сетку порвать пытается.
– Маюшка, маленький, не плачь. – И мы заторопились к нашему найденышу.
Чем ближе мы подходили, тем плотнее становилось поле безумного восторга и бесконечного счастья. Лежавший, как и говорил ветеринар, возле самой сетки пес, больше похожий сейчас на древнеегипетскую мумию, скреб передней лапой разделяющую нас преграду, стремясь побыстрее дотянуться до любимых хозяев.
– Парень, не суетись, тебе по породе не положено, – шутливо ворчал доктор, открывая дверь вольера. – Мы сами к тебе войдем.
– Май! – Дочка ужом вывернулась из моих рук и бросилась к загипсованному другу. – Я так соскучилась! Где ты был?
Малышка присела перед псом на корточки и ласково прикоснулась к торчавшей из бинтового кокона мордуленции. Радостный визг перешел в нежное поскуливание, Май, дрожа от счастья, лизал маленькие ручки, не сводя восторженных глаз с лица девочки.
Наконец-то все уладилось! Наша семья опять вместе, в полном составе, самое страшное позади. А болезни? Ну что болезни – справимся. И с приступами нашими непонятными, и с травмами Мая – со всем справимся.
И вдруг…
– Осторожно! – завопил ветеринар и подхватил Нику на руки.
Дочка пару мгновений удивленно смотрела на окровавленную правую ладошку, а потом ее глаза переполнились обидой, болью и слезами, и малышка расплакалась. Нет, она не ревела громко и самозабвенно, малышка плакала тихо и горько. Очень горько.
А внизу, на подстилке, хрипло рычал зверь. Именно так – преданный пес, друг и нянька, внезапно превратился в свирепо скалившегося волкодава. Май по-прежнему не сводил глаз с Ники, но сейчас во взгляде пса не было и тени любви, только клокочущая ненависть.
Теперь я, кажется, поняла этимологию слова «ступор» – тупо таращиться. Именно этим я и занималась первые секунды, превратившись в произведение скульптора-авангардиста. Почему авангардиста? Потому что глаза мои разъехались в самые неожиданные места, уточнять, в какие именно, не стану.
А Май тем временем пытался подняться, захлебываясь рыком. Но сделать это, будучи закатанным в гипс, как в бетон, достаточно сложно. Но пес тянулся и тянулся к ноге доктора. Он не мог достать Нику, поднятую на недосягаемую для него высоту, и, обезумев от злобы, хотел вцепиться в любого.
Правда, гораздо ближе к гиганту стояла я, но на меня Май совершенно не обращал внимания. А и правильно, чего реагировать на чугунную болванку? Был бы пес здоров, он, вероятно, снизошел до поднятия лапы и орошения болванки, но сейчас искомая задняя лапа была плотно упакована в гипс.
– Мама, почему он так? – Жалобный голосок моего ребенка, плачущего не от боли, а от обиды, стал волшебным пенделем, выкинувшем меня из ступора.
Я выскочила из вольера следом за почти бежавшим ветеринаром:
– Доктор, с рукой что-нибудь серьезное? Он не прокусил кость?
– Кажется, ничего страшного, но следует осмотреть в операционной. – Эскулап озабоченно рассматривал окровавленную ладошку Ники.
– Почему в операционной? Швы накладывать надо?
– Не знаю, сейчас увидим. А в операционной – потому что там нужный свет, медикаменты и инструменты.
– Но лекарства ведь собачьи? – Да уж, моя способность задавать кретинские вопросы, вижу, никуда не исчезла. Жаль.
– Йод, зеленка и перекись водорода применимы ко всем. Людочка! – Из какого-то вольера вышла медсестра с капельницей в руках. – Запри, пожалуйста, вольер с ирландским волкодавом и будь осторожнее, с псом что-то неладное. Надо взять анализ на бешенство, причем срочно.
– Вениамин Сергеевич, так мы же еще вчера, перед операцией, взяли. – Девушка испуганно смотрела на руку моей дочери. – Это что же, пес ребенка укусил? А ведь такой спокойный был!
– Людочка, сделай, что я тебе сказал, и бегом в операционную, надо девочке рану обработать.
Бешенство? Май – бешеный? Этого не может быть! Хотя… Нет, не хотя. Совсем не хотя. Я потом разберусь, что тут к чему, сейчас главное – моя дочь.
Мне очень хотелось забрать ее у доктора, прижать к себе, утешить. Но пока нельзя. Господи, хоть бы ничего серьезного! Клыки волкодава легко могли раздробить нежную ручку.
Но не раздробили. Май лишь слегка прокусил кожу на ладошке. Словно в последний момент сдержал стальной захват челюстей.
Вот теперь меня затрясло. Когда доктор промыл перекисью водорода ранки и я увидела лишь небольшие дырочки на коже Ники. И представила, что осталось бы от руки, грызани волкодав в полную силу…
Кровь больше не шла. Врач наложил на ранки марлевую салфетку с какой-то мазью и аккуратно забинтовал, словно надел на ручку белую рукавичку.
На протяжении всей процедуры дочка сидела у меня на коленях. И ни разу не пискнула, хотя приятными врачебные манипуляции назвать сложно.
Ника, сгорбившись, словно старушка, смотрела в окно. И молчала. Лишь горько вздыхала.
– Умница! – Доктор, завязав аккуратный бантик, одобрительно погладил малышку по голове. – Впервые встречаю такую храбрую и терпеливую девочку. Другая орала бы мне прямо в ухо и руку вырывала, а ты – просто молодец!
– Дядя, – Ника перевела на него безжизненный взгляд, – почему Май меня укусил? Что я ему сделала? И почему он так страшно рычал? Ведь он радовался сначала, я знаю! А потом… потом… – Губы девочки задрожали, но она справилась, удержалась от нового плача. – Потом Май вдруг стал чужим! Он… он ненавидел меня! Мама! Почему?
Малышка обняла меня за шею и прижалась из всех сил, словно пыталась спрятаться в маму, как детеныш кенгуру.
Что я могла объяснить, когда сама не понимала ни-че-го. Молниеносное превращение сходящего с ума от радости пса в злобного монстра выбило меня из колеи. Или вбило в нее, в колею, по плечи. Торчу вот теперь в жирном черноземе, непонимающе на ветеринара таращусь.
А ветеринар тем временем пытается протереть в стеклышках своих очков дырку, остервенело полируя их краем халата. Вернее, голубой докторской пижамки. И моих непонимающих глаз в упор не замечает. Швырнуть в него глазами, что ли? Вот только не умею. Глазами швыряться. Стрелять иногда получается, но ситуация не та. Придется снова включить звук.
– Скажите, что случилось с Маем? Неужели он действительно бешеный?
– Если честно, я сам ничего не понимаю. – Очки вернулись на переносицу, но помочь владельцу сфокусировать взгляд не смогли.
Ветеринар смотрел куда угодно, только не в нашу сторону. Наверное, он очень жалел, что отправил Людочку обратно к хвостатым пациентам. Сейчас сделал бы вид, что у него к девушке неотложное дело. А пока вид делал его.
Но отвязаться от меня очень сложно, тем более когда дело касается моего ребенка и моего только что обретенного пса.
– Вы так и не ответили на мой вопрос – это бешенство?
– Не уверен. Воду пес пьет с удовольствием, агрессии до сих пор ни к кому не проявлял, вам обрадовался, это было видно. Может, девочка случайно причинила ему боль?
