В квартире нас встретил все тот же беспорядок. Мы слишком поспешно покидали жилище и поэтому не успели убраться. Посреди хаоса мирно дремал Рулька. Мне даже показалось, что он счастливо улыбается во сне. Вскоре стала понятна причина такого блаженного состояния собаки: сковородка, на которой оставалась картошка, заботливо приготовленная Дуськой, сияла первозданной чистотой. Я вздохнула и принялась за уборку. Следователь мог заявиться в любую минуту. Евдокия, ленивая от природы, некоторое время мужественно наблюдала за моими стараниями, а потом все-таки присоединилась ко мне. Дела пошли веселее, и уже через час мы сидели на кухне и пили чай с пирожными, благоразумно купленными мною по дороге из «Глиссады».
Следователь появился, как всегда, вовремя. Едва мы с Дуськой приступили к поеданию пирожного с аппетитным названием «Наполеон», как в дверь позвонили.
— Кого это нелегкая несет? — проворчала сестра, нехотя поднимаясь.
У меня же вопросов, кого именно принесла нечистая сила, как-то не возникло. На кухне всеми своими габаритами, общий размер которых значительно превышал стандартные 90×60×90, а масса приближалась к весу трактора «Беларусь», нарисовался Вовка. Позади него маячило бледное лицо Евдокии. Она неловко подпрыгивала, делала страшные глаза и вообще вела себя так, словно это ее, а не меня пришел допрашивать Ульянов.
— Привет! Чай будешь? — тяжело вздохнула я, не ожидая ничего хорошего от визита заклятого друга. — С «Наполеоном»!
— Нет, спасибо, Евгения Андреевна, я не люблю сладкое, — слишком вежливо отказался он.
Я снова вздохнула: начало не предвещало хорошего.
— Ну-с, — продолжал следователь, не обращая внимания на мои жалобные вздохи, — приступим…
Он достал из «дипломата» пустой бланк протокола допроса.
— Без адвоката я под протокол говорить ничего не буду! — решительно заявила я.
— Серьезно? — вроде бы удивился Вовка. — Хорошо. Тогда я вас, гражданка Зайцева, имею право задержать на трое суток до предъявления вам обвинения в убийстве. А там уж как карта ляжет: сможете в течение этого времени доказать, что ваши отпечатки пальцев ветром задуло на место преступления, — отпустим на все четыре стороны, да еще и извинимся в придачу; а не сможете…
Вовка с притворным сожалением развел руки в стороны. При этом весь его вид говорил о том, что он лично очень сожалеет, но таков порядок, и нарушить его он ну никак не может!
— А разве у нас в государстве уже отменили презумпцию невиновности? — удивилась я, включаясь в игру под названием «хороший следователь и плохая Женька».
Какое-то время Владимир Ильич многозначительно молчал, опустив глаза и увлеченно наглаживая Рудольфа. Несчастная такса, обалдевшая от такого проявления чувств у всегда сдержанного друга, вяло виляла хвостом и вопросительно поглядывала в мою сторону. Затем Вовка прекратил истязания песика, перевел взгляд на меня и разразился речью:
— Женька, ты наконец должна понять, что дело это весьма и весьма серьезное. Я прекрасно знаю, что ты никого не убивала. Но ведь отпечатки каким-то образом остались там? Но дело даже не в отпечатках. Убийца разгуливает на свободе. Судя по характеру убийства, он человек неуравновешенный и склонный к садизму. Неизвестно, может, он тебя видел. Тогда за вами, — Ульянов попеременно посмотрел на нас с Дуськой, — может начаться настоящая охота. И тут уж неизвестно, кто — кого… Чтобы хоть как-то попытаться вам помочь, я должен знать, что ты делала на месте преступления, что видела, и еще раз хочу услышать подробности о молодом человеке, которого ты повстречала в подъезде у Евдокии. Разумеется, никакого протокола не будет — это я так, попугать тебя хотел, чтоб, значит, ты прониклась серьезностью ситуации.
Я прониклась, честное слово! Если бы я была немного наивнее, а в глазах следователя не появлялись время от времени молодые чертенята, то после такого выступления я со слезами на глазах принялась бы выкладывать товарищу следователю всю подноготную. Однако я знала, что на то он и следователь, чтобы, имея в арсенале массу средств психологического воздействия и богатый опыт работы, морально сломать преступника и заставить его признаться во всех преступлениях человечества, начиная от первородного греха и кончая убийством Кеннеди и взрывом башен-близнецов в Нью-Йорке. Впрочем, я оставила свои выводы при себе, изобразила испуг и смятение и принялась каяться. Я чистосердечно призналась, как отправилась на экскурсию на место преступления, что там увидела и, предположительно, где могла оставить свои пальчики. Само собой, о том, что мне удалось украсть кое-какие бумаги, а точнее, ксерокопии паспортов, я умолчала.
— Все? — спросил Вовка, когда я закончила говорить.
— Ага, — честно глядя в глаза друга, подтвердила я.
Следователь, словно рентгеном, пронзил меня взглядом насквозь, надеясь угадать, а не утаила ли я важную информацию, но ничего, кроме прямого и честного выражения лица, не увидел.
— Ну, хорошо, — успокоился Ульянов, а у меня заметно отлегло от сердца. — Надеюсь, что вас не нужно предупреждать об ответственности за дачу ложных показаний, равно как и об ответственности за утаивание информации от следствия.
— Не надо, — согласилась Дуська. — Женька меня сегодня уже предупреждала.
— Кстати, с этой минуты следует вам, девушки, быть очень осторожными и не покидать квартиру без особых на то причин. Впрочем, — Вовка почесал затылок, — убийца, если он вас видел, и здесь достанет. Ладно, я что-нибудь придумаю. А где мой обещанный чай с «Наполеоном»?
Замечу, что последнее замечание следователя меня насторожило: а ну как возьмет, да и поставит пару дюжих молодцев на круглосуточную охрану?! Ломай потом голову, как их обмануть, чтобы улизнуть из собственной квартиры! Хотя вряд ли, учитывая катастрофическую нехватку людей в нашей любимой милиции.
Евдокия, довольная исходом допроса, засуетилась, налила следователю чаю в любимую Ромкину кружку со слониками и положила на тарелочку с голубой каемочкой самое большое, между прочим, пирожное. Еще примерно полчаса Вовка неторопливо пил чай, задавая вопросы не по существу. Спросил о Ромке с Венькой, как у них идет бизнес, о том, какие у нас планы на вечер, и тому подобное. Я по возможности отвечала, хотя мысли были заняты совершенно другим: я разрабатывала тактическую схему «случайной» встречи и знакомства с господином Макаровым. Вскоре следователь отбыл, напомнив нам еще раз о мерах безопасности и повышенной осторожности. При этом он как-то странно косил глазами, отчего создавалось впечатление, что все слова произносятся лишь для «галочки» без особой надежды на их понимание.
Закрыв за Ульяновым дверь, я облегченно вздохнула:
— Наконец-то! Словно гора с плеч свалилась. Что-то Вовка меня напрягает в последнее время. К чему бы это? Не знаешь, Дусь?
— Знаю, — кивнула сестра, — посадит он тебя скоро, наверное, вот к чему.
— За что?! — воскликнула я изумленно.
Евдокия, закатив глаза, принялась загибать пальцы:
— Подозрение в убийстве, дача ложных показаний, утаивание важной для следствия информации, да плюс к тому, не забывай, ты сперла какие-то улики с места преступления. Можно прибавить еще и личные отношения: Вовке, скорее всего, уже до смерти надоело вытаскивать тебя из разных неприятностей. Думаю, это вполне потянет лет на пять…
— Чего так много? — уныло промямлила я, ничуть не обрадованная такими перспективами.
Дуська развела руками: мол, закон есть закон, ничего не поделаешь!
— Ну и пожалуйста! — я упрямо тряхнула волосами. — Отсижу! А теперь давай собираться на встречу с Андреем Павловичем.
— Еще три года, — вздохнула Дуська.
Нет, это уж слишком!
— Ты мне срок не накидывай! Свое я отсижу, но и ты тоже зону потопчешь, не сомневайся! И потом, за что это ты мне еще три года припаяла? За встречу с Макаровым?! Нету такой статьи, не старайся!
Евдокия обиженно засопела:
— Вовка найдет, не волнуйся. А я, между прочим, тут вовсе не при делах. Я, можно сказать, пострадавшая и потерпевшая!
Прекратить неприятный разговор можно было только одним способом: отправиться в ванную. Что я и сделала. Стоя под душем, я еще раз прокрутила в голове свой план и поняла, что без вредной Дуськи не обойтись. Причем ей придется играть первую скрипку. Дело в том, что по комплекции сестра умещается в полный пятьдесят второй размерчик и имеет шикарную грудь. Это все вместе взятое производит неизгладимое впечатление на мужчин после сорока, невысоких, пузатых и, как правило, плешивых или даже совершенно лысых. Добавьте к этому еще и гренадерский рост Евдокии. Почему-то мужики в возрасте и комплекции Карлсона особенно западают на все эти параметры. Мне с моим жалким сорок четвертым и мелким ростом остается довольствоваться вниманием малолеток и весьма среднего возраста.
