Ознакомительная версия.
Это было сугубо абстрактное знание, потому что в Афинах, куда я неожиданно для самой себя попала в конце августа, даже ночью было так жарко, что наилучшим нарядом казалась классическая древнегреческая туника из ветхой белой простынки.
Я сообразила, что у меня нет никакой летней одежды и даже – о ужас! – купальника, и это здорово испортило мне настроение. Убегая из дома, я взяла минимум вещей, а пополнить гардероб в Берлине не успела – ждала распродажи.
На синее море под крылом самолетика, домчавшего меня на знаменитый своими видами остров за тридцать предрассветных минут, я взирала в тоскливой задумчивости. Денег у меня было мало, а Санторини прославился как любимый курорт миллионеров. Я подозревала, что вынуждена буду щеголять на прекрасных пляжах в чувственном сочетании наготы и обширных солнечных ожогов, пятнистая, как тот сексуальный питон! Защитного крема у меня, естественно, не было тоже.
Именно поэтому в национальном аэропорту Санторини я первым делом кинулась в туалет – ополаскиваться, мыть руки и вставлять в глаза линзы; а вторым – уже прозревшая – ринулась в магазинчик курортных товаров рассматривать ценники.
В корзине тряпок со скидкой нашлось вполне приличное бикини за двадцать евро. Настроение мое резко улучшилось. Я решила, что выкроить короткий топик из длинной футболки – пара пустяков, три взмаха ножницами, и с воодушевлением позавтракала в кафетерии кофе с булочкой.
Когда я наконец пошла посмотреть, где там обещанный мне встречающий с табличкой, в зале прилетов было пусто.
– Зато у тебя есть бикини, – напомнила мне Тяпа, заботясь о том, чтобы я не утратила бодрости.
– А ума нет, – с укором прошелестела Нюня.
– Это называется – гармония! – пробормотала я и отправилась разбираться с общественным транспортом.
Бесплатный туристический путеводитель горделиво сообщал, что из столичного города Фиры до каждой из четырнадцати деревушек острова ходят автобусы. Мне нужно было только в одну из четырнадцати – в Ойю.
По непростому маршруту, в преодолении которого были последовательно задействованы машина такси, рейсовый автобус, мотоцикл с коляской и кроткий ослик, я добралась на место к полудню.
Жара стояла адская.
Цикады тарахтели, как старый советский холодильник «Орск». Бирюзовое небо давило на голову каменной плитой. Белоснежные стены сложного архитектурного сооружения, состоявшего из множества слепленных вместе домиков, террас, лестниц и арок, нещадно слепили глаза.
Я решительно сдвинула набок треуголку, которую собственноручно свернула из бесплатной газеты еще в Фире, и прилепила к потному уху мобильный телефон, чтобы сообщить Алексу Чейни все, что я думаю о нем как об организаторе спонтанных заграничных путешествий. К сожалению, мой брачный агент не взял трубку.
Я села в «лужицу» жидкой тени от кипариса и стала ждать.
Через двадцать минут по белоснежной лестнице, словно с небес, ко мне сошел юный греческий бог в белых шортах. Тело у него было сплошь рельефное, бронзовое и блестящее. Шорты на нем казались лишними, и мне захотелось их с него стянуть. Чтобы не портили красоту!
– Татьяна? – звучно вопросил он, почти не исковеркав моего имени акцентом.
Я тут же вспомнила, что по-гречески мое имя значит «учредительница».
Вдруг захотелось учредить конкурс красоты «Мистер Санторини» и, не сходя с места, присудить победу в нем этому дивному юноше.
И выдать ему ценный приз – в моем лице!
– Если это он – жених, соглашайся, не раздумывая! – страстно выдохнула моя Тяпа.
– Да! – томно сказала я, соглашаясь со всем сказанным одновременно.
– Мы ждали только вас.
Красавец ослепительно улыбнулся, увлек меня вверх по ступенькам, и наш интересный разговор пресекся в самом начале, хотя мне и хотелось выяснить, кто это – мы?
Вполне резонное предположение, что мой жених – не этот божественный юноша, а кто-то другой, меня расстроило. Я как-то забыла, что не собиралась выходить замуж по-настоящему. Мне же только статью требуется подготовить!
Но даже на отдаленных подступах путь к брачному венцу оказался многотруден.
Топать пришлось в гору, шагая по ступенькам, которые непрестанно меняли высоту, ширину и направление движения, сохраняя лишь один постоянный признак: слепящую белизну. Я чувствовала себя муравьем, карабкающимся по сахарной голове. Что интересно, других муравьев вокруг не наблюдалось. Очевидно, в полуденный час население острова пряталось от солнца в тени своих жилищ.
Скопище белых домиков тоже наводило на мысль о муравейнике. Я задумалась: как, интересно, они тут разграничивают частную собственность, если крыша одного дома является террасой другого, а стены громоздятся уступами, превращаясь то в арки, то в лестницы?!
К тому моменту, когда мы поднялись на вершину горы, я уже полностью выдохлась и ввалилась в спасительную тень за открывшейся дверью неустойчивым тряпичным кулем.
Пожилая женщина в темной одежде при виде меня громко ахнула и даже, как мне показалось, потянулась перекреститься, но я слишком устала, чтобы вникать в детали происходящего.
Меня провели в прохладную комнату с широкой кроватью, и я не замедлила на ней растянуться и уснуть.
Уж не знаю, почему я решила, будто проснулась в старенькой бабушкиной хате, где в детстве часто проводила лето.
За окном, закрытым чем-то вроде ставней, дышала разнообразными ароматами южная ночь. От неровных белых стен ощутимо тянуло теплом, а голый пол оказался прохладным. Спросонья я не заметила разницы между глинобитным полом и плиточным, прошлепала по привычному маршруту к дверному проему, занавешенному у бабушки одной плотной шторкой в цветочек, и чувствительно ткнулась лбом в стенку.
– А, ч-ч-черт!
Я была не у своей бабушки, в кубанской станице, а у чужого дедушки, на греческом острове!
– Вот дура! – сказала я сама себе голосом грубиянки Тяпы и пошла вдоль стены, разыскивая выключатель.
Надо хоть осмотреться – где я, с кем я?
В постели рядом со мной вроде никто не лежал.
– И все же надо быть редкостной дурочкой, чтобы так неосторожно и доверчиво уснуть в незнакомом месте, – отчитала меня рассудительная Нюня.
Дверь я нашла скорее, чем выключатель. Нащупала защелку обыкновенного английского замка, открыла его и выглянула наружу.
На синей, в частых блестках, скатерти неба аппетитно лежала луна – круглая, желтая и дырчатая, как сыр. Она была так близко, что казалось – можно без всякого телескопа заглянуть в кратеры. Нижний край небесной скатерти сложным узором затянули черные силуэты высоких кустов и низких деревьев. Моря я не увидела, но было слышно, как оно размеренно сопит и ворочается где-то внизу.
Я приперла дверь, чтобы она не захлопнулась, собственными балетками – они очень кстати нашлись у порога, и вышла в сад босиком.
Сад – это было громко сказано. Скорее, двор, даже дворик. В центре небольшой площадки, выложенной терракотовой плиткой, поблескивала глянцевыми листьями и призрачно белела плотными цветами магнолия. Вокруг ствола темнел круг тщательно взрыхленной земли – ни травы, ни цветов. Справа, слитая с домиком, тянулась стена, кое-где затянутая толстыми и жилистыми, точно грубые веревки, коричневыми побегами с крупными сиреневыми вьюнками – цветы были плотно свернуты и напоминали собою скрученные «газовые» платочки.
Почему-то мне представился молодой греческий бог с подобным украшением в нагрудном кармане смокинга. Я мечтательно улыбнулась.
– Вот только, чур, не надо влюбляться! – ворчливо, как дуэнья, сказала мне Тяпа.
– Не буду, – шепотом пообещала я, обходя магнолию, чтобы посмотреть, что там дальше, за ней.
Дальше было еще одно знакомое мне дерево – инжир (то есть самая настоящая греческая смоковница!), а потом каменная лестница, ограниченная с одной стороны стеной с вьюнками, а с другой – зарослями низкорослых деревьев с узкими листьями и густо налипшими на ветки горошинами. В них я, немного поколебавшись, опознала оливки.
За поворотом лестницы ступеньки терялись в густой темноте, и туда я не пошла.
А в кущах настоящих греческих олив что-то интригующе шуршало!
Почему-то я решила, что это кошка – этой ночью я то и дело ошибалась, а посмотреть на настоящую греческую кошку мне было интересно. Осторожно, чтобы не наступить босыми ногами на какую-нибудь настоящую греческую колючку, я в низком присяде пробралась под завесу ветвей и… замерла на корточках, страстно желая сделаться как можно меньше, а еще лучше – сей же час превратиться в невидимку.
Потому что это, разумеется, была не кошка. И даже не две кошки, а пара молодых людей – юноша и девушка. И заняты они были таким делом, в котором – это сразу чувствовалось – им не требовались ни помощники, ни зрители.
Под сенью кущ они тоже не могли распрямиться в полный рост, но, в отличие от меня, им это не мешало. Две блестящие от пота фигуры сложились, как скобки – одна из светлого металла, другая из темного. Юноша был загорелым, а девушка – белокожей. В нем я узнала своего вчерашнего провожатого – молодого греческого бога, а ее лица не увидела, потому что оно было завешено длинными рыжими волосами.
Ознакомительная версия.
