Дортмундер поразмышлял. Он прекрасно помнил какие бывают подвалы вообще, и как устроено электричество в задних комнатах, в частности, этого бара; и даже припомнил единственную лампочку на потолке подвала, в котором он сейчас стоял. В любом случае, рискнуть стоило. Лучше зажечь эту единственную лампочку, чем проклинать эту темень.
Он оказался прав. Как только нащупал выключатель, под потолком тускло засветилась сороковаттная лампочка, едва рассеивая мрак, как в каком-нибудь заброшенном старом городе в полночь, или же как на подростковой вечеринке, когда предки уезжают за город. В этом полумраке он разглядел бочки вокруг. Это были и винные бочонки, и пивные кеги, и даже бочонки с меловыми надписями, сделанными в ручную — Амстердамский бурбон «Собственного производства». Хммм…
Комната была загромождена сломанными барными стульями и столами; распахнутыми металлическими шкафчиками с остатками одежды официантов, видимо еще со времен до Дортмундера; огромное количество пустых картонных коробок, на некоторых еще остались этикетки давным-давно закрытых заводов.
И вот дальше, у одной стены, прямо под благословенным источником света, стоял старый и поцарапанный серый стол, а рядом такой же серый крутящийся стул. Справа этот стол имел два больших ящика.
Отлично, вот это уже кое-что. Дортмундер уселся на скрипнувший стул, оперся левым локтем на столешницу, и открыл верхний ящик. Пальцами пробежался по корешкам лежащих там папок, и остановился на папке с буквами ГЛВД. Государственный ликеро-водочный Департамент. Ему поклоняются все рестораторы; и правила которого приравниваются практически к Священному Писанию, потому что у них есть безраздельная власть над жизнью и смертью: они могут закрыть ваше заведение.
Эта папка оказалась толщиной больше дюйма. Дортмундер раскрыл ее на столе и склонился, пытаясь рассмотреть записи в неверном свете лампочки. Бумаги были разложены в хронологическом порядке от старых к новым. И самой старой записью оказалась лицензия на продажу алкоголя сорокасемилетней давности. Получена она была на нынешний адрес бара «Бар и Гриль», владельцы Джером Хальв и Отто Медрик, фирма «Jerrick Associates». Интересно, почему буквы перевернуты? Может для них «Бар и Гриль» звучало не так мелодично?
Тридцать один год назад Отто Медрик — теперь фирма «O.J. Partners» — выкупил свою половину бара, и должен был вновь собирать все бумаги, словно какой-то парень со стороны. И через полгода, Отто Медрик, чей адрес теперь стал 131-58 Эльфин-драйв, Коралл Экрес, Флорида, продал свою «O.J. Partners» Рафаэлю Медрику с 161-63 Шестьдесят Третья Пойнт, Квинс, Нью-Йорк по безналичному расчету и с выплатой процента прибыли следующие двадцать лет.
Рафаэль Медрик взяв бразды правления, также должен был предоставить ГЛВД вагон документов, даже еще больше, чем Отто за тридцать один год до этого, и часть этих дополнительных бумаг была весьма интересна. Это письма реабилитирующие Медрика: от его адвоката, от судьи из окружного суда Квинси и даже от его бывшего инспектора по надзору за условно осужденными. Все они утверждали, что прошлая, очень короткая, криминальная жизнь Рафаэля не имела отношения к жестокости; и что парень полностью раскаялся в содеянном; и что виновны в том преступлении были его напарники, от которых теперь Рафаэль отказался. А в письме к этому Департаменту Отто Медрик уверял, что совершенно уверен в своем племяннике Рафаэле, иначе ни за что не передал бы ему свои активы.
Наконец, Дортмундер оторвался от прочтения этой семейной саги. Уже прошел почти час с момента как он зажег лампочку в подвале и еще какое-то время как он уже не слышал движения сверху. Спина затекла из-за неудобной позы — он долго просидел сгорбившись над бумагами, и теперь со стоном выпрямился, и навострил уши, прислушавшись.
Тишина. Взглянув в сторону люка, он отметил, что сверху не видно никакой полоски света.
Дортмундер встал, сделал пару приседаний, тут же пожалел об этом, и поднялся по ступеням к закрытому люку. Света там не было. Он снова спустился, выключил свет в подвале — сверху по-прежнему было темно. Тогда он, включив свет, принялся изучать потолок, раздумывая как же отсюда свалить.
Сама по себе крышка люка была довольно тяжелой, сделанной из крепкого дерева, такого чтоб по нему ходить можно было. И если еще сверху положить половицы?
Хорошего мало. Дортмундер поднялся до самой последней ступеньки и уперся спиной в люк. Поднажал и ничего не добился кроме острой боли пронзившей все тело.
Плохо. Очень плохо. Если он хочет и дальше жить своей жизнью — а он хочет! — то ему надо отсюда выбираться. Ладно вам, ну не может быть он таким уж тяжелым!
Вернувшись в подвал, он порыскал среди обломков мебели и нашел треснутую деревянную кеглю для боулинга. Схватив ее покрепче, он вернулся к люку и уперев ее одним концом в угол люка надавил. Он давил, давил и давил пока люк не поддался, и тогда Дортмундер сунул в образовавшуюся щель кеглю. Так, начало положено.
Затем он притащил целый барный стул, и протолкнул изогнутую спинку сиденья в сделанный им узкий лаз. Потянул сиденье стула вниз, тем самым приоткрывая чуть больше щель, пока сломанная кегля не выпала, и он немедленно ее втиснул вертикально между лазейкой и второй ступенькой. Отпустив барный стул, он зажал его между приоткрытой крышкой и четвертой ступенькой, отчего кегля вновь выпала.
Это была медленная и утомительная работа, однако с каждым движением, используя различные предметы найденной тут же мебели, Дортмундер неуклонно расширял отверстие. Пока щель не оказалась достаточной для того, чтобы через нее смог проползти человек. Главное только, чтобы не посбивать все нагроможденные опоры.
Он жутко устал. Снаружи уже рассвело. И тут все еще надо было прибрать все следы за собой, иначе они узнают, что у них ночью был визитер, а такие вещи им знать ни к чему.
Утомленный Дортмундер, отбросил половицы в сторону, открыл люк, вернулся в подвал, забрал документы семейки Медриков с последними их адресами. Затем вернул мебель на свои места, выключил свет и поднялся наверх.
Как он устал! По дороге к выходу, Дортмундер прихватил бутылку Столичной, которую забыли эти дружки невесты. А что? Он заслужил!
Заведение называлось «Сумеречный зал» и находилось на восточной Сорок Третьей улице, между оптовым магазином пластмассовых цветов и магазином под названием «Праздничные принадлежности для больничных палат» с очень неудачной витриной. Глядя на эту надпись, Келп задумчиво произнес:
— Разве не должно быть наоборот?
— Что должно? — Дортмундер сегодня был настроен скептично и был невнимателен.
— Неважно, — ответил Келп и толкнул вращающуюся дверь. Они вошли в «Сумеречный зал» и их тут же окутал патокой сладкоголосый Дин Мартин. Это им Джей-Кей посоветовала использовать это заведение для встреч, поскольку их «Бар и Гриль» стал совсем непривлекательным.
— Сама Джози не бывала тут, — как объяснял по телефону Тини, после того, как в эту пятницу Дортмундер вытащил себя из кровати и обзвонил всех, оповещая, что им нужно место для встреч, где он мог им рассказать о своих ночных открытиях. — Один парень с почты ниже этажом от ее офиса, ходит туда. Говорит, там тихо, все занимаются своими делами. И там есть задняя комната, которую можно использовать. Ты только скажи, что от Эдди.
Ну, попробовать стоило. Хоть что-то, как все потом согласились, лишь бы не собираться снова у Дортмундера в гостиной. Таким образом, они и оказались здесь, в «Сумеречном зале» в четыре часа дня пятницы в просторном, слабоосвещенном и наполовину наполненном работягами, завернувшими сюда по дороге домой. И всю эту сцену обволакивал мягкий голос Дина Мартина.
За стойкой оказалось аж два бармена: один жутко занятой парень с пустым лицом, в рубашке с завернутыми рукавами, и веселая девушка с запасом всего времени в мире. Чтобы не прерывать три беседы, которые полным ходом вела эта девочка, Келп склонился над баром и как бы между прочим сказал парню:
— Я от Эдди.
— Хорошо, — парень глаз не поднимал, всецело поглощенный таинственными манипуляциями, что проделывал под стойкой. — Друг Эдди уже в задней комнате.
Дортмундер удивился было, кто бы это мог быть, но бармен продолжил:
— Заказывайте выпивку и берите с собой туда, пока не закончите можете пить в кредит.
— Спасибо, — сказал Келп. — Мне бурбон и лед в разных стаканах.
— То же самое, — сказал Дортмундер.
Бармен коротко кивнул и вышел из-за стойки с подносом, полным стаканами с пина коладой. Верно, на дворе август, но откуда, черт возьми, эти провинциалы взялись?
Ожидая своих напитков, Келп высказался:
— А тут поприличней, чем в «Бар и Гриль».
Дортмундер подумал, и это все что им нужно? Он понимал, что все это просто результат плохого настроения, раздражения от перемен.
