По случайному стечению обстоятельств, директор, сидя в кресле за колонной, случайно услышал короткий разговор, происшедший между Джозефиной и Пьетро.
– Правда, что донна Империя тебя ударила?
– Это не твое дело!
– Я никому не позволю поднимать на тебя руку!
– Ты не имеешь права ни запрещать, ни позволять мне!
– Ма ке! Неужели ты собираешься опять вернуться к Фортунато после всего, что он с тобой натворил?
– Бедненький Пьетро… Ты ничего не понимаешь в любви!
Будучи вне себя, бывший лифтер взревел:
– Предупреждаю, Джозефина, я скорее убью тебя, чем увижу в объятиях какого-то Фортунато!
В ответ она дерзко рассмеялась.
– А наш маленький Пьетро играет в настоящего мужчину!
Директор подошел к бюро обслуживания, где Джозефина в это время говорила Фортунато:
– Я никогда не забуду, как со мной обошлась твоя мать. Но она застала меня врасплох! И я не собираюсь выбывать из борьбы! Ты все равно не женишься на своей потребительнице порриджа!
– И кто же мне сможет в этом помешать?
– Я!
– Ты? И как же ты собираешься это сделать?
– Это моя забота.
– Ма ке! Ты совсем сошла с ума, Джозефина!
– Сумасшедшая я или нет, но, если сегодня вечером, в восемнадцать тридцать, ты не зайдешь ко мне и не выслушаешь того, что я должна тебе сказать, ты об этом пожалеешь!
И синьорина Пампарато уверенным шагом человека, знающего, что непременно добъется того, чего хочет, направилась прочь.
Массимо Прицци вместе с Элеонорой, на которой была прозрачная ночная рубашка, только-только лег в постель. В этот вечер синьора Прицци ощущала прилив нежности, и ей казалось, что ее комиссар был готов ответить взаимностью на ее любовные заигрывания. Они нежно беседовали между собой, и Элеонора прошептала:
– Знаешь, Массимо, ведь ты – самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела на свете!
Обычно комиссару хватало здравого смысла для того, чтобы помнить, что он больше похож на цаплю, чем на Аполлона, но сейчас он настолько потерял ощущение реальности, что лишь вздохнул.
– Думаешь,Элеонора мио?
– Уверена в этом… А что я для тебя?
– Ты? О, ты…
Синьоре Прицци так и не пришлось узнать о том, что она значит для своего мужа, так как резкий неожиданный телефонный звонок прервал их нежные изъяснения. Если бы Элеонора была мужчиной, она бы точно так же грубо выругалась, как это сделал ее муж. И все же именно она сняла трубку, чтобы ответить на настойчивый звонок.
– Синьора Прицци слушает вас… Да, я… А, это вы, Кони?… Комиссар присел на кровати и ждал, когда жена окончит разговор и положит трубку.
– Что еще нужно этому дураку?
– Кажется, в "Ла Каза Гранде" убили еще одного человека.
– Чтоб их!… Да пошли они!… Кого?
– Джозефину Пампарато.
Элеонора никогда не замечала такой прыти за своим мужем. Она даже не успела набросить на себя халат, а Массимо был уже в брюках и завязывал на туфлях шнурки. Он быстро забежал в ванную, чтобы окончательно проснуться, после чего супруга помогла ему заправить рубашку за пояс, и с кое-как завязанным галстуком комиссар поспешил в "Ла Каза Гранде".
Несмотря на позднее время, а было уже двадцать три тридцать, весь персонал гостиницы был еще на ногах. Прицци стало казаться, что преступник просто издевается над ним, совершив еще одно убийство прямо у него под носом и нисколько не заботясь о репутации комиссара! Словно на боевой колеснице, Массимо ворвался в холл гостиницы и, ни на кого не обращая внимания, пошел в наступление прямо на директора.
– Ну что, дон Паскуале, все продолжается в том же духе?
Несчастный директор больше не мог выдавить из себя ни звука. Сжавшись в комок, он постарался как можно глубже втиснуться в кресло, но полицейский вытащил его оттуда и поставил на ноги. Однако, как только его руки отпустили пиджак директора, дон Паскуале, словно куль, свалился обратно, и стало ясно, что от него ничего не добьешься. С чувством отвращения к этой тряпке Массимо повернулся к Ансельмо.
– Рассказывайте!
– Около половины десятого вечера мы услышали крик ужаса. Кричала женщина.
– Ма ке! Похоже, у вашего персонала это уже начинает входить в привычку!
– Я побежал к лифту.
– Один?
– Нет, вместе с Пьетро. На последнем этаже мы увидели горничную Камелию Теджиано.
– Где она сейчас?
Ансельмо обернулся к сгрудившемуся у лифта персоналу.
– Где Камелия?
Из шеренги служащих вышла полная, рыжеволосая женщина вся в слезах. Прицци постарался говорить с пей помягче.
– Вы были первой, кто обнаружил случившееся?
– Да… да… Это было у… ужасно…
– Зачем вы заходили в комнату Джозефины Пампарато?
– После работы я поднялась к себе на этаж и собиралась пойти спать, но, проходя мимо ее двери, заметила, что она приоткрыта. У меня с Джозефиной были хорошие отношения, и я захотела пожелать ей спокойной ночи. Я постучала в дверь и, поскольку она не отвечала, вошла в комнату и… и… увидела… ее…
Полицейский подождал, пока она вытерла слезы, и спросил:
– Вы никого не заметили на этаже?
– Нет.
– Ладно. Пошли, Кони.
В сопровождении инспектора и Ансельмо, так как директор никак не мог прийти в себя, Прицци направился к лифту.
Кухня "Ла Каза Гранде" напоминала собой греческий лагерь при осаде Трои в тот момент, когда Ахилл узнал о гибели Патрокла. Три человека удерживали одетого в пижаму Людовико, пытавшегося все перебить, чтобы хоть как-то дать выход охватившему его отчаянию. Альбертина, в домашнем халате, плакала, а стоявшие вокруг женщины всплескивали руками, похлопывали ее по щекам и отходили от нее лишь на несколько секунд, чтобы принести стаканчик "Фернет-Бранка". После того как помощники Пампарато отпустили его, он стал проклинать небо и землю, допустившие это ужасное несчастье.
– Что будет со мной без Джозефины, моей вечной весны?
Альбертина из своего угла стонала в такт словам мужа, и этот стон был так тяжел и протяжен, что напоминал вой собаки на луну.
– Господи! Я – Людовико Пампарато, самый великий повар всей Лигурии, король кроличьего паштета и раб твой! Чем я прогневил тебя, за что ты ниспослал мне такую боль?
Поварята, пытавшиеся его успокоить, оставили его, чтобы вторить душераздирающему плачу Альбертины. Таким образом, сложился древний хор плакальщиц, что придавало всему происходящему еще более мрачный вид.
– Господи! Раз ты не можешь вернуть мне мое дитя, назови мне хоть имя убийцы, чтобы я мог его задушить! Выпустить из него по капле кровь! Разрезать на части!
Трое англичанок, пробравшись на кухню в поисках своих женихов, с легким недоверием взирали на происходившее у них на глазах. Они никак не могли поверить в искренность всего происходящего и творившегося с этими людьми. Если бы они не знали, что Джозефина действительно была убита, они никогда бы не поверили в реальность этой сцены.
Неожиданно Пьетро с заплаканным лицом мстительно направил указательный палец в сторону Фортунато и выкрикнул:
– Это он!
– За этим криком последовала полная тишина, в которой различалось лишь шумное дыхание присутствовавших. Все обернулись к Фортунато, а Людовико схватил большой разделочный нож. Фортунато был изумлен.
– Я? Мог бы убить Джозефину?
На него набросился Пьетро.
– Убийца! Я видел, как ты недавно, около девяти вечера, выходил из комнаты Джозефины!
– Это неправда! В коридоре никого не было!
Ученики повара едва успели перехватить Людовико, чтобы тот не всадил нож прямо в грудь Фортунато. Альбертина вырвалась из рук своих добровольных медсестер и крикнула сыну Империи:
– Грязный выродок! Ублюдок! Позор твоей семье! Как ты посмел поднять руку на самую чистую, самую нежную, самую любящую из всех девушек?! Я выцарапаю тебе глаза, слышишь, ты, будь ты проклят! Ма ке! Что моя Джозефина сделала этому чудовищу?! Ты ведь ее убил за то, что она не хотела уступить тебе, а?
– Клянусь вам, это неправда!
Энрико пришел другу на помощь.
– Вы ведь хорошо знаете, донна Альбертина, что Фортунато не способен на убийство! И потом, кто угодно сможет подтвердить, что не Фортунато бегал за вашей дочерью, а она за ним!
Людовико яростно стряхнул всех, кто повис на нем, и проревел:
– Этот недомерок еще смеет оскорблять память моей девочки!
Альбертина дала Энрико пощечину и замахнулась еще раз, но перед ней возникла Мери Джейн с решительным лицом и ледяным взглядом.
– Еще раз, и вы окажетесь в больнице!
Альбертина испугалась, но постаралась скрыть свой страх за новой грубостью:
– Да он, к тому же, еще и трус! Этот бесстыдник позвал себе на помощь иностранок! Да накажет Господь Бог Англию!
Отчаявшись быть услышанным, Фортунато выкрикнул:
