— Ни к чему нам мелькать перед бдительным охранником. Этот крокодил старой закваски, а менты с ним наверняка провели идеологическую работу, и теперь все посетители Саламатиных автоматически попадают в разряд подозреваемых. Оно нам надо?
Устроились мы относительно комфортно: я с одной стороны обняла батарею центрального отопления, а Катерина — с другой. Немного мешал запах, исходящий из мусоропровода, но вскоре мы привыкли и к нему.
— Так что ты думаешь по поводу отношений отца и сы
— Не может быть, — внятно произнесла я и принялась
Дверь я заперла и сразу же почувствовала себя как
— Так что ты думаешь по поводу отношений отца и сына Саламатиных? — продолжала допытываться подружка.
— Ничего особенного, — пожала я плечами. — Обычные отношения отцов и детей.
— А мне кажется, они не очень-то ладили. Что, если это папаша сыночка своего... того?
— Иван Грозный убивает своего сына, — рассмеялась я. — Ты так решила только потому, что Игорь Юльевич не бился головой о стену из-за смерти Михаила? Или осерчала из-за того, что Саламатин-старший остался равнодушен к твоим прелестям?
По презрительно скривившейся рожице Катерины я поняла — дело именно в этом. Надо заметить, от недостатка внимания со стороны противоположного пола подружка никогда не страдала. Благодаря своему боевому характеру и весьма колоритной внешности она пользовалась успехом мужской половины человечества еще с детского сада. Пышнотелая блондинка не оставляла ни малейших шансов своим соперницам. В то время как мы, костлявые брюнетки, изобретали самые немыслимые способы, чтобы заставить мальчишек обратить на нас внимание, Катька одним движением брови отбивала всех потенциальных кавалеров. Ради нее они совершали настоящие подвиги. В детском садике всеобщий любимец и предмет обожания Андрюшка Косогоров умирал от счастья, когда отдавал Катьке свой компот, котлеты, запеканки — слоном, все самое вкусное. В школе другой любимец публики, Ванька Русаков, решал за чаровницу контрольные по алгебре, химии и физике, а однажды выкрал классный журнал и исправил двойку по английскому, полученную Катериной исключительно из-за собственной лени, на твердую пятерку. Институтская юность утвердила подружку во мнении, что в искусстве обольщения она оставила легендарную Клеопатру далеко позади. Боевой макияж, юбочка не намного длиннее уровня аппендицита — и все, самые сложные предметы, которые, по иронии судьбы преподавали опять же мужчины, сдавались на -отлично». В настоящее время Катька умудрялась крутить романы сразу с тремя, а то и с четырьмя мужиками легко и непринужденно. Иногда, конечно, у нее случаются накладки, типа перепутанных имен, ласковых прозвищ и пристрастий женихов, но Катерина не была бы собой, если бы не могла с достоинством выходить из щекотливых ситуаций. Словом, невнимание со стороны Игоря Юльевича, я бы сказала, преступное невнимание, больно задело привыкшую ко всеобщему мужскому обожанию подругу. Я заметила, как хищно сверкнули ее глазки, и здорово обеспокоилась: как бы Катерине взбрело в голову обольстить папашу Саламатина, а потом коварно его бросить. Любовный компонент может здорово осложнить наше расследование!
Дурные мысли пришлось на время оставить, потому что внизу хлопнула дверь и послышались знакомые голоса.
— Так, вы грузите тело, вы опечатываете дверь, а с вами, уважаемый Игорь Юльевич, мы на некоторое время прощаемся. Но ненадолго. Готовьтесь к новым встречам и более обстоятельным беседам. Всего доброго! — Железные челюсти лифта со скрежетом сомкнулись, и голос следователя утонул в нутре тесной кабинки. Затем послышалось невнятное бормотание Академика.
Выждав для надежности десять минут (Катька засекла время по часам), мы спустились вниз и замерли перед дверью с латунной табличкой «Саламатин Игорь Юльевич». Портфельчик Саламатина-младшего на всякий случай снова отправили в ссылку за мусоропроводную трубу.
— Звони, — велела Катька.
— Почему я?
— У тебя рука легкая.
— А у тебя грудь шестого размера, — выдвинула я встречный аргумент.
— При чем здесь моя грудь? — не поняла Катерина.
— Ни при чем. Просто звони, и все.
— Ага, — задумчиво молвила подружка. Мне удалось сбить ее с толку, и она без лишних слов нажала пумпочку звонка. Раздался мелодичный перезвон, и через полминуты Игорь Юльевич предстал пред нами во всей своей красе.
— Вы? — без тени удивления спросил Академик.
— Мы, — кивнула я, а Катька добавила: — Поговорить надо.
Пожав плечами, Саламатин-старший впустил нас в квартиру. Она здорово отличалась от квартиры Михаила и походила на филиал какой-нибудь лаборатории в НИИ физики. Повсюду валялись кусочки проволоки, малопонятные детальки, диоды, микросхемы и прочая чепуха. То есть это для дилетантов все вышеперечисленное казалось ненужным хламом, а для Академика, по всему видно, этот хлам представлял несомненную ценность.
— В кабинет проходите, — пригласил Игорь Юльевич. — Только аккуратнее, пожалуйста.
Кабинет хозяина домашней лаборатории располагался в глубине квартиры. Я легко вычислила, что над ним этажом выше находится тренажерный зал, где погиб Саламатин-младший. Мы с Катериной не без труда нашли посадочные места на старом засаленном диване — на нем тоже валялись важные, но неопознанные предметы вперемешку с чертежами, на которых, по-моему, были изображены летающие тарелки. Удостоверившись, что ни одна ценная бумага не пострадала, Академик уселся за огромный, как мексиканское плато, стол, не спеша раскурил трубку и уставился на нас немигающим взглядом. Я не знала, о чем говорить, потому отвела глаза, предоставив Катерине право первого слова, чем она немедленно и воспользовалась.
— Вам известно, что вчера погиб Никита Тихомиров, друг вашего сына? — нахмурив брови, спросила подружка тоном строгой воспитательницы младшей группы детского сада.
Дядька поперхнулся дымом и долго кашлял совсем по-стариковски — с надсадой, кряхтением и проступившими слезами.
— Вы кто? — уняв наконец кашель, выдавил из себя Игорь Юльевич.
— А как вы думаете? — усмехнулась Катька.
— Сначала я думал, вы из этих... ну, подружек-однодневок моего сыночка. Но теперь понимаю, что ошибся. На милиционеров вы тоже не похожи. Журналюги, что ли?
— Почти, — согласилась Катерина. — Мы частные детективы. Расследование смерти Никиты Тихомирова привело нас к вашему сыну. Хотелось задать ему несколько вопросов, но, увы, кажется, мы опоздали.
— Ну, а от меня-то вам чего нужно? — усмехнулся Академик. — Я Никиту почти не знал, видел всего пару раз, он к сыну приходил. Так что, милые сыщицы, по существу вопроса ничего сказать не могу.
— О Никите мы и сами все знаем, — соврала подруга. — Скажите, Игорь Юльевич, какие у
вас были отношения с сыном? Мне показалось, вы не слишком опечалены его смертью. И еще вопрос: чем конкретно занимался Михаил на бирже? Или это вам тоже неизвестно?
— Почему же? Известно. Михаил там работал.
Что-то мне подсказывало: Академик над нами откровенно издевается. Слишком уж насмешливые взгляды бросал он в нашу сторону сквозь клубы сизого дыма. Подобная невоспитанность была глубоко неприятна моей эстетически развитой натуре, потому я громко фыркнула и принялась демонстративно изучать пол, покрытый ковролином. Некогда он был светлым, но теперь утратил былую свежесть: повсюду были заметны какие-то пятна, следы, отпечатки... Впрочем, это неудивительно: Игорь Юльевич, как мы уже поняли, страдал неуемной страстью к изобретательству и рационализаторству, а вот жены или хотя бы домработницы у него не было. Во всяком случае, следов пребывания женщины в этом ломе я не заметила. В углу, неподалеку от окна, на ковролине я заметила относительно свежие следы довольно необычной формы, словно здесь недавно стоял тяжелый предмет с квадратными ножками нестандартного размера. Эти отпечатки меня заинтересовали — какой, интересно, предмет интерьера имеет подобную форму ножек? Ответ я увидела между старым солидным шкафом, к которому хотелось обратиться в
классической манере, на «вы», и стеной. Там стояла обыкновенная стремянка. Именно она, судя по всему, и оставила свои отпечатки на ковролине. Подняв глаза вверх, я заметила на потолке, параллельно следам от стремянки, большое темное пятно. «Чудной старик, — подумала я. — Впрочем, неудивительно: ученые — они все немного с придурью».
Тем временем Катерина продолжала «колоть» Игоря Юльевича с упорством малыша, сующего пальчики в розетку. И с тем же, кстати, результатом. Иными словами, Академик «колоться» не желал. Подружка злилась, злобно шипела, а Саламатин-старший лишь потешался, глядя на нее. В конце концов Катька не выдержала.
