– Светлана, вы прелестны, но, к сожалению, ошибаетесь.
– Да, – вскинула бровки собеседница, – и в чем?
– Во-первых, я не подхожу вам по возрасту.
– И что из этого?
А действительно, что? Не с того аргумента начал.
– Я никогда не имел никаких дел с Наташей.
– Розы тогда зачем принесли? И деньги?
Вздохнув, я решил признаться:
– Меня наняли собрать сведения о подругах погибшей Риты Родионовой. Вы знали ее?
– Конечно, – фыркнула Света.
– Хорошо?
– Учились вместе, только Риточка со мной даже не разговаривала. Кивнет утром, и все дела.
– Почему?
– По кочану. Она богатая, мы бедные, дельфин и русалка.
– Кто? – изумился я. – При чем тут дельфин и русалка?
– При том, что они, как известно, не пара, – хихикнула Светочка, – вы радио слушаете?
– Очень редко.
– Оно и видно. А кто вас нанял?
– Бабушка Риты, Элеонора.
– А-а-а, ну-ну, – пробормотала девчонка недоверчиво, – деньги, значит, заберете.
– Оставьте себе.
Света мигом спрятала конверт в карман, я подождал, пока она одернет свитерок, и поинтересовался:
– А Наташа что-нибудь конкретное говорила о кавалере?
– Что именно?
– Возраст, например.
– Нет, упомянула только, что старый, ну вот, как вы, например.
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Светочке небось только-только исполнилось восемнадцать, и я, справивший сорокалетие, должен казаться ей Мафусаилом. Впрочем, кавалеру могло быть и пятьдесят, и шестьдесят, если он хорошо следил за собой.
– А имя она не упоминала?
– Иван, – ухмыльнулась Света, – по странному совпадению его тоже зовут Иван, впрочем, он просил, чтобы Ната звала его Вава.
– Как? – оторопел я.
– Вава, – засмеялась девица, – правда, идиотизм!
В машину я сел в полной растерянности. Иван, да еще и Вава! Хорошенькое совпадение.
Домой я явился к обеду. Элеонора выслушала доклад, несколько раз погоняла туда-сюда запись на диктофоне и ухмыльнулась.
– Ты, оказывается, шалун! Завел с девчонкой шашни!
– Интересно, кто же это решил назваться моим именем?
– Никто, – спокойно ответила Нора, – просто того похотливого козлика, любителя свежего женского тела, тоже зовут Иван. Совсем не редкое имя для старичков.
И она весело рассмеялась.
– Но Вава?
Нора, продолжая улыбаться, подъехала к письменному столу и достала папочку.
– Ну-ка, прочти.
Я вытащил несколько газетных вырезок и уставился на подчеркнутые красным фломастером строки: «Скажи Ваня, какое из воспоминаний детства больше всего тебя раздражает?» – «Ну, наверное, дурацкая кличка Вава, которую мне дали одноклассники!»
– Что это? – удивился я.
– Интервью с известным эстрадным певцом Иваном Аржа, – пояснила Нора, – дальше листай.
«Почему герой вашего нового романа носит какую-то совершенно неблагозвучную и немужественную кликуху Вава?» – «Вот тут я с вами категорически не согласен. Вава – так звали меня в детстве родители. До сих пор при звуках этого имени меня обуревают счастливые воспоминания. Имя Иван мне не по душе. Скажу по секрету, жена и дочь зовут меня только Вава».
Я поднял глаза на Нору.
– А это разговор с модным писателем Иваном Потворовым. Если дальше посмотришь, там еще несколько отрывков из бесед с разными людьми на эту тему.
– Но зачем вы их собираете?
Нора фыркнула:
– Решила поработать психотерапевтом. Я великолепно знаю, как ты дергаешься, услыхав «Вава», вот и решила избавить тебя от комплекса. Видишь, многих Иванов в детстве звали именно так, но кое-кому это нравилось. Так что можешь успокоиться.
– Интересно, почему?
– Тебе Николетта не объясняла?
– Ну, вроде в младенчестве, когда я только начал лепетать, на вопрос: «Как тебя зовут?», отвечал: «Вава».
– Думаю, что и у других та же история, – вздохнула Нора, – детские прозвища самые живучие. Многих Сергеев отчего-то зовут Серый, а Володей – Вованами или Вовчиками.
Я молчал. Честно говоря, Нора меня удивила. Надо же, составляла досье, чтобы показать мне.
– Ладно, – хлопнула хозяйка рукой по подлокотнику, – собирайся.
– Куда? – изумился я.
– Съездишь к этому Анатолию и порасспрашиваешь его.
– Зачем?
– Да так, – пожала плечами Нора. – Ты, главное, не спорь, делай, что тебе говорят, и все, думать стану я. Хорошо? Действуй, Вава!
Делать нечего, пришлось покориться и вновь ехать в тот дом, где жила Настя Королева.
Дверь в квартиру Анатолия распахнулась сразу, вернее, я даже не успел нажать на звонок, как она открылась, и на лестничную площадку вышла грузная тетка лет шестидесяти, в отвратительно грязной куртке и жуткой, клочкастой, самовязаной шапке. В руках она держала объемистую и весьма замурзанную хозяйственную сумку.
– Вы к кому? – безнадежно устало поинтересовалась женщина и подняла на меня выцветшие глаза.
Но кожа на ее лице еще не успела окончательно увянуть, и я понял, что тетка ненамного меня старше, просто она из простонародья и не слишком заботится о внешности. Ест сколько хочет, в основном макароны и хлеб с маслом, вот и превратилась в доменную печь, растеряв всякое сходство с прекрасной дамой.
– Вы к кому? – словно эхо повторила баба, ставя сумку на заплеванный пол.
– Мне нужен Анатолий.
Женщина скользнула по мне взглядом и тихо поинтересовалась:
– Из органов, что ли?
– Каких? – удивился я.
– Внутренних, – ответила она и стала методично запирать целый ряд замков, которыми щетинилась неказистая дверь.
В моем понимании внутренние органы – это печень, почки, легкие… Но баба явно имела в виду милицию. Интересно, зачем она так тщательно запирает квартиру? Насколько я успел заметить, посетив вчера Анатолия, красть там нечего, и уж совсем смешно крепить запоры на хлипкой деревяшке, которую можно элементарно вышибить легким движением плеча.
– Из нашего отделения, что ли? – бормотала баба, пряча связку ключей в карман. – Насчет заявления?
Неожиданно мой язык сам по себе брякнул:
– Нет, я из министерства, из МВД.
Женщина попятилась:
– Чего еще на мою голову?
Я страшно обозлился сам на себя. Ну какого черта соврал? А главное, как естественно, походя, сделал это! Сейчас женщина потребует документы и с позором спустит меня с лестницы. Но собеседница неожиданно навалилась телом на перила и заплакала.
– Господи, ну за что мне это? Ну чем прогневала создателя? Что же все мне говно да говно на башку льет…
Я совершенно не переношу женских слез и ощущаю себя полным идиотом, когда при мне плачут. Рыдающая баба размазывала жидкость по лицу грязно-серой варежкой, а у меня нехорошо защемило сердце.
– Ну-ну, – заквохтал я, похлопывая ее по плечу, – ну-ну, не стоит так расстраиваться, все, что нас не убивает, делает нас только сильней.
Женщина стащила с головы шапку, мне в нос ударил запах давно не мытых, сальных волос и сказала:
– Авось помрут, сил моих нету больше.
– Кто должен скончаться?
– Да ироды мои, Толька и Гришка, – произнесла собеседница и вновь заплакала, но на этот раз тихо, поскуливая, словно обиженное животное.
– Толя дома?
– В больницу свезли вчерась, – шмыгнула баба носом и показала на грязную торбу, – вот волоку туда шмотье…
Я оглядел разбухшую поклажу и неожиданно в порыве вдохновения произнес:
– Ладно, все равно вас опросить надо, давайте довезу, говорите куда.
– Вот спасибо, так спасибо, – засуетилась женщина, – в токсикологическую, на Коровинское шоссе.
– Знаете точный адрес?
– Да он туда уж в пятый раз попадает, – сообщила она, – ой, давайте сумочку, тяжело небось.
Но я понес отвратительную авоську в «Жигули», светское воспитание страшно осложняет жизнь. Пусть бы она сама тащила потрепанную сумку, но, увы, Николетта твердо вбила в меня кодекс джентльмена.
По дороге мы познакомились.
– Анна Егоровна, – пробормотала спутница и быстро добавила: – Зовите просто Нюша.
– Иван, – отозвался я.
– Что Толя-то наделал? – осторожно поинтересовалась Нюша.
– Не волнуйтесь, он просто свидетель по одному делу.
– Господи спаси, – перекрестилась женщина, – хорошо вам говорить, а я вся на нервах, только и жду, чего еще выкинет. Слава богу, хоть Гришку посадили, все спокойней стало, а то хоть из дома беги.
– Гриша, это кто?
– Муженек мой, чтоб ему сдохнуть, – в сердцах сплюнула Нюша, – вот надеюсь, на зоне придавят, говорят, там козлов не любят.
Воспитанный интеллигентными родителями, обучавшийся сначала в престижной школе, а затем в элитном Литературном институте, я редко сталкиваюсь с простонародьем. Все мои друзья принадлежат к одному кругу, в нем приняты свои правила поведения. Нет, я видел алкоголиков, наркоманов и женщин более чем легкого поведения. С одной, Ксенией Людовой, даже прожил почти целый год, пока до меня не дошло, что делю ее еще с пятеркой других мужчин. Но как следует разговаривать с Нюшей? На всякий случай я укорил ее:
