– И я нет. Может, приехал за навозом под шампиньоны. А что, в корпусе администрации ничего страшного в тот момент не было?
– Да нет же, ручаюсь. Тишина и покой. Вы мне лучше скажите, что у вас нарисовалось в пятом заезде?
Я сказала ему, что нарисовалось в пятом заезде, и очень его этим расстроила, потому что у него нарисовалось нечто совершенно иное, после чего я от него отцепилась. Четверть моей души, где обитал интерес к вчерашним событиям, начала слегка волноваться. Зря я ему сказала о том, что мальчик был напуган. И тот, второй, вроде как чужой… Не правда это все, не может такого быть, я же видела, как они выходили и как разговаривали, конечно, они знакомы! Они непременно знакомы! И второй ответил на мой вопрос насчет Еремиаша, значит, он Еремиаша должен знать хотя бы в лицо, не мог он тут быть первый раз в жизни! Этот тип врет как висельник, черт знает почему…
Вдруг мне пришло в голову, что мальчик мог их подслушать. Они разговаривали о чем-то таком, от чего волосы на голове дыбом встают, может, именно про убийство Дерчика, а мальчик услышал и убежал. Неглупый ребенок. Однако я не люблю удовлетворяться чистыми гипотезами, надо найти этого сопляка, а как? Собрать гуртом всех ипподромных чад и посмотреть на них вблизи? У меня таких полномочий нет, а вот младший комиссар Юзя Вольский должен это сделать и вызвать меня на очную ставку.
Я пошла в кассы. На четвертый заезд я еще не поставила, потому что тут шли два фаворита, которые просто не имели права проиграть, они обязаны были прийти вместе первыми, и никакая сила не была над ними властна. У меня рука немеет и язык коснеет, когда ставлю на такую банальную комбинацию, но тут я ничего другого не выдумала. Мне это не понравилось, к тому же зрелище в паддоке подтвердило данные из программки.
– Ну ладно, – через силу сказала я кассирше, – поставлю два-четыре, но с неохотой.
За мной стоял какой-то тип, который напряженно пялился в программку.
– Так ведь Неохота вроде не бежит? – спросил он вдруг тревожно и подозрительно.
Выражение его лица ясно свидетельствовало о том, что он ужаснулся, пропустив в программке лошадь по имени Неохота. Я сжалилась над ним.
– Нет, неохота не бежит, – сказала я, забирая билетики. – Неохота – это чувство такое. На нее можете не ставить.
Он неуверенно взглянул на меня, начал уже было возражать: «А если она придет?…», но отсутствие Неохоты в программке все же его успокоило. Его реакции я даже и не удивилась, имена у лошадей бывали такие чудные, что и Неохота могла приключиться. Например, скакали Этажерка, Небоскреб и Фрак. Если это, так сказать, движимость, так я – китайский император. Так и вижу, как мчит вперед Архитрав, скажем, или Фронтон, или еще какая-нибудь архитектурная деталь. И с половой принадлежностью тоже фокусы бывали. Ну хоть бы Эрато. Как известно, это муза, рода женского, а ее именем наделили жеребца. Лошадники решили вопрос весьма оригинально, говорили: «Эрато пришло вторым» или «Эрато проиграло». И такой вот средний род из-за идиотских имен изобиловал.
Те самые два-четыре с неохотой я, конечно, выиграла, как и весь ипподром. Меня это до такой степени разозлило, что я решила включиться в расследование. Поймала пани Зосю, стащила ее вниз и показала на подозрительного типа.
– Я хочу знать, как его зовут, – упрямо потребовала я. – Вы его знаете?
– В лицо – да, – ответила пани Зося. – И по фамилии тоже, но не помню.
– Окажите мне любезность, посмотрите на его пропуск. Можете сказать, что вы хотите посмотреть номер, что два одинаковых всплыли или еще что-нибудь.
– А зачем вам это?
– Он меня интересует, но глупо спрашивать, как его фамилия. Особенно если он мне уже представлялся, а я забыла. У меня к нему личное дело, и я хотела бы эдак дипломатично подойти.
Пани Зося не удивлялась уже никаким моим поступкам. Она оказала мне любезность, и после пятого заезда я получила сведения, что типа этого зовут Блажей Фигат. Насчет остального я допытываться не стала, пусть у Юзи Вольского на сей счет голова болит.
Как раз перед шестым заездом сенсацией насчет Дерчика поделился пан Эдя.
– Он брал за то, что проигрывал, – возвестил он. – Именно поэтому никогда не выигрывал. Брал-брал, забогател и вроде как начал одалживать деньги под проценты, один тип ему задолжал полтора миллиарда. Дерчик пригрозил типу судебным исполнителем, потому что имел векселя, и тот должник в отчаянии его убил. Неизвестно, кто это, поскольку Дерчик одалживал разным, но из-за больших денег убийцу, может, и найдут.
Сообщение было таким необычным, что все обалдели. Я спешно стала подсчитывать в уме, за сколько же это заездов Дерчик должен был взять деньги, чтобы из этого получилось полтора миллиарда, добралась в своих подсчетах до четырех сезонов, потом опомнилась, что еще в предыдущем сезоне ставки и выигрыши были в два раза меньше, стала считать по новой, окончательно потеряла нить и бросила это дурацкое занятие. Зато я сообразила, что ведь Дерчик был как-никак жокеем, значит, сто побед на своем счету обязательно должен был иметь уж как минимум. Тогда я с некоторым усилием стала вспоминать азы его карьеры и припомнила, что большую часть этих побед он одержал во Вроцлаве. Я никогда не была на бегах во Вроцлаве, но уже долгие годы царило единодушное мнение, что там все заезды до единого подстроенные. Черт его батьку знает, может, по непонятным причинам его пускали первым, может, он им взятки давал, а потом стал таким макаром их себе возмещать… Я вспомнила, как он ездил… ну нет, не может быть! Он же просто-напросто не умел ездить, только кретин мог бы ему платить за проигрыши, он без всякой оплаты пыль глотал бы на самом последнем месте. А кстати, что думал его тренер? У Глебовского Дерчик ездил последние три года, до этого он работал в разных конюшнях, так что же – все тренеры ослепли или все, как один человек, шли на всякие мошенничества? Не может быть. Это я абсолютно исключаю – и конец!
Пан Эдя продолжал хвалиться своей осведомленностью:
– Камарго выигрывает, и мне дали шестерку, должно прийти три-шесть. Камарго тоже, почитай, висит. Вишняка не будет, а Куявский тут не считается, мне так сказали. Я поставил эти три-шесть за двести, потому что я им не верю, хотя один тамошний поставил полтора лимона. А я боюсь Сарновского, поэтому тактично поставил вдогонку по сто…
– Если Камарго висит, то и мне в пору повеситься, – с сожалением сказал полковник. – Тут Болек выигрывает…
– Я поставил на этого Болека, хотя он говорил, что в этом заезде не поместится, – признался смущенный Вальдемар, – но я уже не знаю, как с ним быть. То он говорит, что его не будет, что он не придет, а сам приходит, то клянется прийти – и нет его. Невозможно его предугадать, ставишь вслепую!
– Ему, говорит, шестерку дали? Он что, спятил? У этой шестерки нет никаких шансов, – бормотал Юрек впереди меня. – Спорить готов, что она будет не ближе предпоследней!
Этим они меня слегка вывели из равновесия. Камарго я в рот не брала, Сарновского на Деборе – тоже, я ставила Мальвину на Болеке Куявском с двойкой, Пассионатой, на ученике Осике, помня свой вчерашний разговор с той девушкой. На самом деле надо было бы говорить «ставлю на Пассионату ПОД учеником Осикой», но почему-то у нас упорно получалось наоборот. Сегодня я выигрывала в полосочку, каждый второй раз, и сейчас вроде бы должна была снова выиграть. Шестерка – это был Гарцап, ехал на нем Скорек, которому ехать явно не хотелось, а Гарцап за сезон поставил собственный рекорд – четвертое место. Не было оснований думать, что он продвинется. Он считался лошадью постарше, и вес на нем должен был быть побольше, так какого черта у них вдруг нарисовался Гарцап?
– А единичка что? – спросил кто-то ехидно. – Сдохнет на старте?
– Единичка поведет заезд и сдохнет, – высказался кто-то сзади.
– А если дотянет до финиша?…
– Да как же, дотянет…
– Ты ставишь на Дебору? – тревожно спросил Юрек.
– Ставить-то ставлю, но не верю в нее. Не пора еще Сарновскому, хотя на второе место, может, и вползет. Люди на него ставят, так что ему лошадей пару раз придержать придется.
– А выиграть он должен! Самый лучший конь!
– Ну и что, что конь лучший? Ты смотри, кто едет! Что от него ждать!
И снова Дерчик с его воображаемыми векселями был напрочь забыт. Снизу примчалась Мария и сообщила мне, что один такой лысый, который почти всегда выигрывает, вцепился в двойку и с ней стал ставить все, что можно. Ученик Осика едет, может, этот лысый что-то знает…
– Я тоже знаю, – потеряла я терпение. – Осика вроде как хочет стать жокеем. Я тоже на него ставлю, с Сарновским и Болеком.
– У Болека шансы есть. Посмотрим, как поедет.
– Вальдемару он сказал, что не придет первым.
– Ну, пускай болтает что хочет, он всегда чушь несет.
Взвился флаг, лошади вошли в стартовую машину послушно и без выкрутасов.
