Виктор заметил кабачок на углу и вошел. Головы посетителей повернулись к нему, и он не на шутку испугался, но все тут же вернулись к своим разговорам.
— Да пошла ты, он отказался платить за ночь!
— …Укокошила сенатора в этот самый момент… Аневризма… ее прозвали Жницей.
Здоровяк в вязаной фуфайке угощался у стойки дешевым красным вином.
— Не скажете, где живет Моминетта? — спросил у него Виктор.
Любитель пикета дважды сплюнул и ответил со смешком:
— Мсье знаток! Напротив, на шестом, справа.
Я снова увижу Нормандию!
Этот край дал мне жизнь.
Коридор дома напоминал то ли пещеру, то ли вход в подземелье. Виктору пришла в голову мысль о Дворе чудес из «Собора Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Отхожие места были устроены прямо на лестничных клетках и издавали ужасающее зловоние. Виктор задыхался и шагал через две ступени, торопясь добраться до шестого этажа. Наверху вонь оказалась еще сильнее — тут пахло еще и из выставленных к лестнице помойных ведер. На шестом этаже Виктора едва не сбил с ног полуголый, весь покрытый татуировками верзила. Виктор постучал в дверь.
— Входите, свободно.
В первый момент ему показалось, что он ударится головой о низкий потолок. Унылый полумрак зимнего вечера просачивался через окно в грязное помещение, воздух был тяжелым, атмосфера удушающей. Виктор разглядел грубую железную кровать со сбившимся в комок тюфяком, от простыней пахло ландышем, с балок свисали какие-то тряпки, на полу стоял таз. Обнаженная женщина поливала себя из кувшина с выщербленным носиком.
— Располагайся, сейчас закончу мыться и буду вся твоя.
Виктор замер. Близость этой девушки пробуждала давно забытые юношеские эмоции, у него зачастил пульс.
— Я пришел не за пустяками, мне нужно с вами поговорить.
Она была очень молода и, пожалуй, привлекательна, хоть и сильно накрашена.
— Вы только посмотрите на него! Ты ошибся адресом, здесь не исповедальня!
— Я вам заплачу.
— Деньги вперед, — мрачно потребовала она.
Виктор положил на кровать пять франков.
— Меня прислала Марион. Знаете, где обосновалась Луиза Фонтан?
— Лулу? Она верная товарка! Когда меня вышвырнули из мастерской, дала в долг, а на такое мало кто способен. Младенец Иисус вернул ей все сторицей, она теперь живет, как буржуазна, на улице Винегрие, у мадам Герен, сама мне сказала перед тем как уйти. — Она прикусила губу. — Черт, я же обещала хранить секрет… Вы ведь не сделаете ей ничего плохого?
Девушка подошла очень близко к Виктору, он вздрогнул от неожиданности, по телу прошел спазм. Она выглядела такой беззащитной. Он вдохнул ее запах, она прижалась к нему упругой грудью, и ее нежные плечи разбудили в нем желание.
— Я друг.
Девушка вгляделась в лицо Виктора.
— Да, я тебе верю, чувствую, какой ты романтичный. Уверен, что не хочешь меня? Это бесплатно…
Она подталкивала его к кровати. Хрупкая, соблазнительная… Внутренний голос увещевал: «Неужели ты не устоишь? Разве у тебя нет иных желаний, кроме плотских?»
— Я тебе не нравлюсь? — шепнула она.
— Нравитесь. — Он сделал над собой усилие и мягко высвободился. — Но я женат и влюблен в свою жену.
— Ты странный тип, но твоей жене повезло! Ладно, исчезни.
— Тысячу раз спасибо, мадемуазель, желаю вам удачи.
Виктор вышел за дверь, услышал плеск воды и вдруг понял, что вся его одежда пропиталась ароматом ландыша.
«Придется принять ванну».
Он подумал о Таша и почувствовал стыд.
Суббота 17 февраля
В то утро парижское небо было расцвечено оттенками грязно-белого, сизого и мышино-серого. Таша встала очень рано, чтобы отнести гладильщице сверток с бельем и бархатное розовое платье с коричневато-серой отделкой — свадебный подарок Виктора.
Она поднималась по бульвару Клиши, и ее душа полнилась радостью, словно многоцветный радужный пузырь, скрывающий в себе тайну жизни. Но не успела она выйти на улицу Фонтен, как пузырь лопнул и радость сменилась сомнениями. Таша вспомнила визит Ломье и смущенное лицо Виктора. Что они замышляют? Она вдруг представила Виктора раненым, убитым…
Войдя в дом, Таша кинулась в объятия мужа. Виктор едва успел положил бритву.
— Спасите, на меня напала амазонка! — Он вытер мыльную пену со щек мятым платком и поцеловал жену. — Что с тобой, моя красавица?
— Я соскучилась, — шепнула она, подталкивая мужа к кровати.
Ей хотелось сказать Виктору: «Подозреваю, что Морис втянул тебя в какую-то аферу. Ты не признаешься ни за что на свете, но я читаю тебя, как открытую книгу», но вместо этого она обняла мужа, скинула кофту и прижалась к нему. Он страстно поцеловал ее в губы и обхватил ладонями нежные груди. Она коротко вскрикнула и запрокинула голову. Он уложил ее на кровать и принялся раздевать.
Когда их дыхание успокоилось, они не разомкнули объятий. На кровать вспрыгнула Кошка, разлеглась на стеганом одеяле и принялась вылизывать себе живот.
— Пошла вон, наглая толстуха!
— Она проголодалась, — сказала Таша, — и я тоже. А ты?
— Я опоздаю, радость моя.
— Ты уже опоздал.
Она взъерошила ему волосы, вскочила с кровати и побежала на кухню. Дверцы буфета хлопнули, и Таша закричала на кошку:
— Ах ты воровка! Если бы кот сапожника не оставил тебя в интересном положении, ты сидела бы у меня на хлебе и воде! Виктор, она слопала сыр!
— Ничего, зато ты сохранишь осиную талию.
Виктор говорил с ней, как с ребенком, и Таша это нравилось.
Когда она вернулась с кофе и тостами, Виктор курил, сидя в подушках.
— Ты обещал больше не дымить в доме, — с укором напомнила она.
— Человек, способный пообещать, способен и забыть. Иди ко мне. Как ты собираешься провести день?
— Я обедаю с Таде Натансоном. Он милый, хотя и страшноватый — со своей черной блестящей бородой и горящими глазами. Но благодаря тебе я буду в форме, — шепнула она.
— Эгоистка! Мсье сама-знаешь-кто снова обзовет меня лодырем!
— Твой отец слишком снисходителен к тебе… Но он так красив…
Таша кивнула на портрет, написанный четыре года назад: Кэндзи сидел, удобно устроившись в кресле, и едва заметно улыбался.
— Он тебе нравится? — спросил Виктор.
Таша одарила мужа лукавым взглядом.
— Кто знает, начни он ухаживать за мной первым, я бы, возможно, не устояла. Мне очень хочется написать его обнаженным.
Виктор вдруг смутился: он боялся неосторожным словом выдать, какому искушению едва не поддался у Моминетты.
Таша решила, что он тревожится о выставке, и мягко сказала:
— Твои фотографии будут иметь успех у Натансона, дорогой.
— Что ты наденешь?
— То роскошное платье, твой подарок…
— Нужно было купить тебе рубище!
— Успокойся, Таде женат на прелестной молодой женщине, он ее просто обожает.[38]
Виктор вспомнил Моминетту и подумал, что самая пылкая страсть к супруге не помешает мужчине изменить ей.
— Ответь-ка мне, Виктор Легри, что там вы с Ломье замышляете?
— С этим щеголем? Можешь не волноваться, с ним у меня не может быть ничего общего. Вставай, долг зовет! — воскликнул он и почесал Кошке шею, чтобы закончить разговор.
Пушистая красавица сладострастно заурчала.
Айрис приоткрыла один глаз и увидела одевавшегося у окна Жозефа. Сквозь щели в закрытых ставнях в комнату проникал сероватый свет. Одно плечо у Жозефа было намного выше другого, но Айрис всегда находила это ужасно трогательным. Отец ее будущего ребенка такой хрупкий! Она чувствовала себя более зрелой и сильной, чем ее горбатенький муженек с наивными глазами. Он много читал, успел кое-что написать и мнил себя зрелым и умудренным опытом человеком, но Айрис считала разумным началом их союза себя.
Она поудобнее устроилась на постели и обняла руками животик, где обреталось существо, бывшее для них с Жозефом одновременно и мечтой и явью. Очень скоро малыш появится на свет и займет главное место в жизни окружающих его взрослых. «Мальчик это будет или девочка? Какое у него будет лицо? А характер? А недостатки?» — размышляла Айрис.
Жозеф склонился к ней с поцелуем. Его переполняли любовь, благодарность и удивление: он, конечно, обязательно станет великим писателем, но до сих пор не может поверить, что такая красавица согласилась разделить с ним, жалким горбатым приказчиком, жизнь.
Появившаяся на пороге Эфросинья прервала его размышления. Она поставила поднос с завтраком на столик.
— Я вот что тебе скажу: нам нужно хорошенько ухаживать за нашей малышкой. Иисус-Мария-Иосиф, носить ребенка — это не шутка! Помню, как была беременна тобой, мой зайчик: ты весил целую тонну! И все время капризничал. Мне частенько хотелось кровяной колбасы с картошкой среди ночи!
