— Ты меня лучше не зли!
— Ну... — покорно вздохнул Кешка, — это, значит... ехали мы, ехали...
— В аварию, что ли, попали? — не выдержала я.
— Ой, а кто это? — удивился Кешка, но Виктор Степаныч так зарычал, что Кешка согласился: — Влипли, на семнадцатом километре... Там один «чайник» вывернулся — хотел проскочить... А Витька и говорит — хрен, мол, ты у меня проскочишь... Ну и...
— Ну? — деревянным голосом спросил Степаныч.
— Вот тебе и ну! — вздохнул Кешка.
— Что с Витькой? — вклинилась я.
— Слушай, что она все время влезает? — возмутился Кешка. — Слово сказать не дает!
Степаныч глянул на меня искоса:
— Помолчи пока, очень прошу.
И пока я обиженно молчала, он вытащил из Кешки клещами следующие сведения. Машина попала в аварию на семнадцатом километре Выборгского шоссе. Было это где-то в шестом часу вечера. Тот чайник тоже пострадал, а «Жигули» его всмятку. Витькин же пикап, конечно, починки требует, но он, Кешка, готов работать сверхурочно и бесплатно, и Витька тоже. Как только его выпишут из больницы.
— Ну? — поощрил Степаныч.
— Его в больницу увезли, в Белоостров. Нога сломана и два ребра. А так — ничего.
— А какого же черта ты на работу не вышел?
— Боялся, — признался Кешка.
Степаныч стал звонить в ГИБДД и выяснил, что, да, авария была в пятницу в полшестого, водитель пикапа отправлен в больницу в Белоостров, а покореженную машину оттащили на стоянку.
— Вот тебе и здрасьте! — вздохнул он, положив трубку.
Я в это время писала цифры на листочке бумаги.
Стало быть, раз Витька поехал на рыбалку, то никак не мог вывезти работы Козлятьева со склада. Эта Мария со склада сказала, что машина пришла без пяти пять, пока погрузили, допустим, минут двадцать шестого выехали. И никак не могла машина оказаться в половине шестого на семнадцатом километре Выборгского шоссе. А уж милиция врать не станет! То есть, может, и станет, но не по такому поводу. Раз отмечено у них, что авария в полшестого, значит, так оно и есть.
Да, но на склад приезжал тот самый пикап, с этими номерами, и подпись Витькина...
Номера те же, и подпись... И подпись, и номер можно подделать. Витьку они как следует не разглядели, то есть ясно теперь, что это был не Витька. А вот про меня все точно говорят, что на складе и вечером в офисе была именно я. В лицо они меня, видите ли, запомнили...
Нужно все рассказать шефу, пускай разбирается.
Не успела я войти в офис, как из кабинета шефа выскочила Ленка с красными пятнами на щеках. Увидев меня, она перевела дух и, без сил плюхнувшись на стул, сказала:
— Слава богу, ты пришла. Иди к Олешку, там тебя давно ждут.
— Кто еще? — испуганно спросила я. Ничего хорошего от жизни я уже не ждала.
— Увидишь. — Ленка махнула рукой.
Я вошла в кабинет шефа и не столько увидела, сколько почувствовала своего старого знакомого, Афанасия Козлятьева.
Афанасий, на протяжении многих лет ваяя козлов и прочую парнокопытную живность, так проникся сущностью своих излюбленных персонажей, что стал похож на них внешне, а самое главное — приобрел совершенно невыносимый специфический запах. Попросту говоря, он зверски вонял козлом.
Находиться с ним в одной комнате больше получаса было опасно для жизни. За время нашего сотрудничества я выработала кое-какие приемы, которые позволяли мне оставаться в живых даже при довольно длительном непосредственном контакте — например, затыкала ноздри ватными шариками, пропитанными французскими духами, или делала вид, что у меня простуда, и закрывала лицо носовым платком.
Бедный Олешек не так часто имел дело с Козлятьевым, и сейчас на него было просто жалко смотреть. Он разевал рот как выброшенная на берег рыба, обмахивался картонной папкой-скоросшивателем и пытался отгородиться от клиента грудой деловых бумаг и рекламных буклетов.
Вспомнив, как шеф наорал на меня утром, я в зачатке затоптала ростки жалости в своей душе и взглянула на Олешка с плохо скрытым злорадством.
— Вызывали, Олег Викторович?
Задыхаясь и вытирая бумажной салфеткой слезящиеся глаза, Олешек указал рукой на Козлятьева и с трудом проговорил:
— Вот... Соколова... разберись с клиентом... твоя вина, ты и оправдывайся.
Козлятьев, увидев меня, исполнился свежих сил и бросился в атаку, которую смело можно было назвать газовой. Тряся длинной редкой бороденкой, он возопил блеющим голоском:
— Где-е? Где-е, ээт-та, мои шеде-евры? Где, эт-та, мои бе-ессмертные произведе-ения?
Я чихнула, прикрыла нос платочком и вытянула вперед руку, чтобы не позволить Афанасию приблизиться на критическое расстояние, где концентрация запаха могла превысить предельно допустимую норму, рассчитанную для работников зоопарка.
— Афанасий Леонтьевич, мы ведь с вами работаем не первый год?
— Не первый, — вынужден был признать творец парнокопытных.
— У нас с вами были когда-нибудь проблемы?
Козлятьев задумался, мелко тряся бородой, и наконец выдал результат этого мысленного напряжения.
— Не-ет, эт-та, пробле-ем не было...
— Ну так и не волнуйтесь, мы найдем вашу... э, продукцию.
Последнее слово было моей ошибкой. Усталость и нервное напряжение последних дней дали себя знать, и я допустила очевидный промах.
— Продукцию? — взвизгнул творец. — Вы называете мои ге-ениальные, эт-та, бе-есценные творения продукцией?
Я перевела испуганный взгляд на шефа в надежде на моральную поддержку, но Олешек, похоже, был уже на грани удушья, его лицо побагровело, а сам он понемногу сползал с кресла. Рассчитывать на его помощь не приходилось, нужно было отбиваться самостоятельно.
— Афанасий Леонтьевич, — взмолилась я, закрыв пол-лица платком и мечтая об обычном армейском противогазе, — не сердитесь, это у нас профессиональная терминология. Все, что мы перевозим, мы на своем языке называем грузом или продукцией. Это ни в коей мере не значит, что мы недооцениваем ваши... шедевры.
— То-то, — Афанасий успокоился, гордо поднял свою бороденку и расчесал ее пятерней, распространив новую волну непереносимого парнокопытного аромата.
Олешек бешено жестикулировал, давая мне понять, чтобы я увела дремучего творца прочь из кабинета.
— Афанасий Леонтьевич, — снова заговорила я, — не волнуйтесь, я все найду в ближайшее же время...
— То-то! — повторил творец. — Эт-та, понимать должны, культура, эт-та, великое искусство!
Я передала его Ленке, у которой наготове была уже чашка кофе и коробка печенья. Может, его нужно кормить сеном? Надо бы обсудить с шефом этот вопрос.
Но шеф был невменяем, да еще и кондиционер в кабинете внезапно перестал работать.
Шеф дополз до раскрытого окна и рухнул на подоконник. Я встревожилась, как бы он не вывалился — все же офис находится на восьмом этаже.
— Ну и денек сегодня! — простонал он, повернувшись. — Правду говорят — понедельник день тяжелый...
«Ага, — мысленно поддакнула я, — в моем случае это еще и пятница, суббота, воскресенье... и вообще, следует признать, что для меня настала полоса неудач».
Но я не собиралась так просто сдаваться и поэтому выложила шефу все подробности про аварию, про Витьку и про больницу.
— Точно можно доказать, что машина была не наша! — втолковывала я шефу. — Нашей машины вообще там быть не могло! И Витьки...
— Витьки там не было, но ты-то была! — протянул шеф с каким-то странным выражением. — Тебя видели...
— Да сколько же вам говорить, что не было меня там! — разозлилась по-настоящему я. — Не было и быть не могло! Ведь машина...
— Что — машина? — шеф тоже повысил голос. — Кто еще знал про то, как выглядит наша машина, про то, как зовут шофера и какие на машине номера?
