– Пей.
– Что это? – недоверчиво принюхалась я.
– Глинтвейн, пей, давай.
– А нельзя мне просто винца? Я бы с удовольствием…
– Пей и не рассуждай, – приказала Божена, и я покорно принялась глотать ее варево. Оказалось так вкусно, что отныне и навеки, я решила пить только горячее вино!
Прикончив всю кружку, я основательно окосела, и меня потянуло на разговоры. Вспомнила, что еще не расспрашивала Божену о ее сыне.
– Божена, а как там твой Влад? Здоровенный, наверное, стал.
– Под потолок и совсем от рук отбился. Всего восемнадцать, а уже вовсю с девчонками развлекается, просто какой-то кошмар.
– А что, лучше, если бы он развлекался с мальчишками?
– Господи, Ива, ну что ты говоришь такое? Еще чего не хватало!
– Тогда я не понимаю твоего ужаса. Помнется, он был очень красивым мальчиком, так что все логично.
– Сделает меня бабушкой раньше времени, вот и будет – «логично». Ты только представь, я – и вдруг бабушка! Все, конец жизни!
– Ерунда, мне, например, в шестнадцать лет казалось, что двадцать – уже старость. А вот сейчас скоро тридцать будет и ничего… господи, мне скоро тридцать… Страх и ужас. Давай еще винца нагреем?
Напившись глинтвейна, мы поболтали еще немного, и меня сморил сон.
Проснулась я глубокой ночью, и мне показалось, будто за стеной Божена с кем-то беседует. Сначала я приняла это за горячечный бред, но, прислушавшись повнимательнее поняла, Боженка действительно разговаривает. Я жутко заинтересовалась и, обуреваемая любопытством, выбралась из недр кровати. Спотыкаясь в огромных носках Марка, я вышла в коридор и снова прислушалась. Вне всякого сомнения, какой-то разговор доносился из комнаты Божены и, хотя доносился только ее голос, я все же могла предположить наличие собеседника, потому что Божена никогда не разговаривала сама с собой. Я подкралась к двери и приложила к ней ухо.
– Ужасная история! – раздался возглас Божены, и я тут же вломилась внутрь. Что еще за ужасные истории без меня?
– Божена, с кем ты тут говоришь?
– Тише ты, – зашипела она. – Не кричи!
– А что такое? Кто тут у тебя?
Боженка сидела за столиком, найденным в подвале, на нем лежал лист картона с кругом для спиритического сеанса и блюдце.
– Не мешай, я разговариваю с Текиной.
– Да? – опешила я от таких новостей. – А чего вдруг?
– Решила поконтактировать с ним спокойно, без вашего участия. И мне все удалось!
– Так он здесь, – злорадно усмехнулась я. – Какая нежная встреча! Теперь пусть будет любезен объяснить свое поведение!
– Перестань, Ива, – снова зашипела Божена раскаленной сковородой. – Он мне уже все объяснил.
– Так пусть теперь мне объясняет, я тоже послушать хочу!
– Текина древнейший дух этого дома, он был очень привязан к Лауре, она была точной копией своей прабабки, которая, умирая, завещала Текине хранить и оберегать Лауру. Но не сберег. Текина способен приходить только в определенное время, в определенные дни. Когда он появился в очередной раз и увидел, что вы тут с Марком вовсю живете, то пришел в ужас и подумал, что это может как-то повредить Лауре, ее дух сих пор блуждает в этих липах, в этом доме. Вот он принялся выживать вас отсюда. Когда же Текина увидел эту картину, – Божена кивнула на изображение Лауры, – он понял, что вы не причините ей никакого зла, а наоборот, сможете кое в чем помочь.
– Ему понравилось, да? – мгновенно растаяла я. Нет, все-таки при помощи лести меня можно брать голыми руками.
– Да, он говорит, что все так и было, – блюдце так и шныряло под руками Божены. – Знаешь, Ива, у Текины есть свои собственные соображения насчет смерти Лауры, он думает, что ее убили.
– Убили? – ахнула я. Нет, все-таки мне чертовски повезло с домом!
– Да и он предполагает, что убийца Александр, муж Лауры, собственной персоной. Ты представляешь?
– Да ну? – я рухнула в кресло, благо, оно стояло за моей спиной. – А с чего он это взял? Он видел?
– Нет, Текина не застал самого преступления, но видел, как Александр выходил с балкона…
– Но он говорит «все так и было», значит, должен был видеть.
– Ну, наверное, у него есть фантазия, и он вполне может себе представить, как Лаура стояла на перилах.
– Так вы видели, как она упала или не видели? – задала я вопрос в пространство, и Божена зашевелила губами, сосредоточенно наблюдая за блюдцем.
– Нет, он появился несколькими минутами позже и видел лишь, как Александр вышел с балкона и быстро направился в свою спальню…
– Так может, он рыдать пошел, откуда Текина знает?
– Так, так, так… Ага! Александр курил, долго курил, потом спустился в столовую, налил себе большой бокал коньяка и вновь вернулся в спальню. И не спал до утра.
– Ну, все понятно, – расстроилась я. Несостоявшееся преступление расползалось прямо на глазах. – Все ясно, он пил, курил, переживал, потом, быть может, решил застрелиться, но был так пьян, что промазал.
– Ива, ты ничего не понимаешь, – рассердилась Божена. – Текина хочет, чтобы мы все выяснили! Он сто раз твердил Лауре, что виноват Александр, а она ни в какую не хочет слушать, продолжает его любить и не допускает никакого поклепа на своего единственного. Для Текины же стало делом принципа и чести выяснить, что к чему.
– Он хочет, чтобы мы расследовали это дело? – не поверила я своим шевелящимся от внимания ушам. – Я правильно поняла?
– Наконец-то до тебя дошло!
– Почему именно мы? – продолжала я задавать тупые вопросы.
– Верит он в нас, верит! Думай, давай, что делать будем?
– Расследовать, конечно, – я принялась стаскивать с ног носки.
– Подожди ты, – остановила Божена. – Текина говорит, что сразу же после похорон Лауры, Александр свинтил за границу. Он во Франции, конкретно, в Париже.
– У! – скисла я. – Как же теперь быть?
– Ехать в Париж, ты была в Париже?
– Нет, а ты?
– И я нет, вот видишь, теперь побываем.
– У нас нет денег, – напомнила я прозу жизни, совершенно не вяжущуюся с таким объектом, как Париж.
Блюдце снова задвигалось, и Божена прочитала по складам:
– Деньги есть.
– У него счет в банке? – совершенно серьезно спросила я.
– Ива, не мешай мне!
Блюдце двигалось долго, Божена шевелила губами почти беззвучно, и я совсем изнылась от нетерпения. Наконец подруга оставила тарелочку в покое, откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба.
– Ну? Что?
– Он сказал, что нам надо пойти в подвал, и в дальнем левом углу оторвать от пола третью доску справа.
– И что будет?
– Пойдем, посмотрим, Текина все равно уже ушел.
Мы спустились в подвал, включили свет и принялись за дело. Слава богу, на моих ногах все еще болтались носки Марка, босиком пришлось бы туго.
Казалось, весь мусор мира собран именно здесь. Мы чихали, плевались и время от времени говорили нехорошие слова. Не прошло и двух часов, как угол расчистили. Внизу оказался дощатый пол с крепкими, хорошо друг к другу пригнанными досками. Мы призадумались, огляделись по сторонам, отыскали какой-то железный штырь, большое железное блюдо и при помощи нехитрых движений – ударов блюда о штырь, смогли немного покалечить доску, но не более того.
– Черт! Что же делать? – в изнеможении вытерла пот со лба Божена. – У вас случайно топора в доме нет?
– Пока не успели приобрести, но чувствую, вещь в хозяйстве нужная. Давай поищем, вдруг здесь что-нибудь подходящее найдется.
Покопавшись в подвальном имуществе, действительно наткнулись на большой ржавый топор. Он оказался таким здоровенным, что его трудно было поднять, не то что удержать в руках, но нам с Боженой уже любое дело было по плечу. Мы разворотили весь угол, а не только какую-то одну несчастную доску.
Под полом оказался гравий. Под гравием – деревянная крышка тайника. Подняв ее, мы обнаружили довольно большое углубление, а в нем – приличных размеров шкатулку. Обломав ногти, мы все-таки извлекли ее на свет, и поволокли бархатную коробку на выход. Принеся ее на кухню, мы зажгли свет и перевели дух. Шкатулку открыли без труда, внутри обнаружилось множество больших и маленьких мешочков. После физических упражнений с топором, наши руки довольно сильно тряслись и со стороны, наверняка могло показаться, что трясутся они от жадности…
Я развязала первый мешочек и высыпала не стол грамм сто прозрачных зеленых камней, довольно сильно напоминающих бутылочное стекло. В следующем оказались красные камни, потом белые, синие, опять белые…. А в одном мешочке лежал один, но очень крупный красный камень. Божена тоже развязывала мешочки и высыпала в кучу жемчуг, монеты, кольца (боже, какие кольца!!), брошки (боже, какие…), браслеты (боже…), цепочки (…). Тупо глядя на все это, мы, как заведенные развязывали и высыпали, развязывали и высыпали, казалось, этим мешочкам не будет ни конца, ни края…
Оцепенение покинуло меня только тогда, когда я вытащила плоский футляр и извлекла из него колье в виде семи орхидей, то самое, с портрета… Тогда я, деревянным шагом, прошествовала к холодильнику, достала бутылку виски и отхлебнула прямо из горлышка.
