– Завещание? Вот уж не ожидала.
– У Марка ничего и не было. Он явился ко мне в каком-то абсолютном «бомжеватом» состоянии. Боялся даже, что не приму, а идти ему было некуда. Так что я не знаю, что он мог тебе завещать. Но завещание есть. Может, что припрятал на черный день или для тебя?
– Ладно, сходим, – кивнула Груня и приступила к десерту – откусила голову лебедю, макнув ее в клубничную подливу.
– Думаю, тебе придется остаться здесь, – посмотрел на нее Вилли.
– Почему?
Сердце у Груни забилось. Ей вдруг, после выпитого вина, привиделось, что сейчас красавец-мужчина предложит ей руку и сердце и попросит остаться с ним в Будапеште. Она посмотрела на свой безымянный палец и подумала о том, что никогда в жизни она не носила на нем кольца. Самое время начать, а то «застоялся» ее пальчик без ювелирного украшения.
– Помнишь, я говорил, что купил для Марка русский театр, дабы потешить его на старости лет?
– Старость надо уважать, – поддержала Груша.
– Я и уважаю. Поэтому подарил ему театр.
– И что?
– Ты не понимаешь? У него больше ничего не было, так что, скорее всего, он тебе театр и завещал. И ты должна продолжить…
Груша внимательно посмотрела на своего визави.
– А не попросить ли тебе еще бутылочку?
– Не вопрос! – заверил ее Вилли.
И вскоре им принесли вино – тоже красное, но другое, немного слаще, все-таки они уже приступили к десерту.
– Ты считаешь, что я могу войти завтра в театр не как художник-оформитель, а как владелец? – с улыбкой спросила Аграфена.
– После улаживания всех формальностей – вполне возможно. У меня была такая мысль: если есть завещание, то оно как раз по этому поводу, другого не представляю.
– Очень неожиданно, – округлила глаза Груша. – Зачем мне театр? Да еще в Будапеште?
– Я и говорю, придется тебе здесь остаться, – подмигнул ей Вилли.
– А продать его можно будет? – спросила художница, явно не желая оставаться в Венгрии.
– Все можно, – вяло кивнул Вилли, – только сначала надо получить.
– Да, давай не будем делить шкуру неубитого медведя, – согласилась Груня. – Когда ознакомимся с завещанием, тогда и решим, что делать… Какая же вкуснятина! Как тебе повезло с другом!
После ужина они поехали в отель, где Аграфену встретила Татьяна Ветрова со слезами на глазах.
– Дорогая моя Грушечка! Прости меня, пожалуйста! Нас уже тут так напугали! Это все из-за меня, из-за старой дуры! Вот зачем я не пустила тебя к себе? Но вдруг так захотелось одиночества и полного расслабления в этом чудном месте… Это я во всем виновата из-за своего эгоизма! Прости меня!
Груня, если честно, настолько была рада, что все остались живы, что сама выбралась из жуткой передряги да еще и Вилли спасла, что на Татьяну совсем не держала зла. О чем ей и сообщила. А вот от предложения делить с ней номер отказалась.
– Я что-то за это время так привыкла к Вилли, что поживу в его апартаментах, а заодно и присмотрю за ним, – ответила актрисе Аграфена.
К слову, Вилли очень даже обрадовался, что она согласилась остановиться у него.
Груша долго не могла заснуть, ворочаясь на широченной постели. Вилли ничем не тревожил ее покой. По полоске приглушенного света и тихому стуку компьютерных клавиш, который ее убаюкивал, было понятно, что владелец отеля сидит за своим столом и работает. А потом свет погас. Наконец-то сон окончательно сморил и Аграфену.
Утром ее разбудили чириканье птиц за окном и аромат кофе. Проснуться под такой «аккомпанемент» было необыкновенно приятно.
В комнату заглянул Вилли с довольным лицом:
– Я не знал, предпочтешь ли ты позавтракать в ресторане или в номере, но очень захотел за тобой поухаживать, поэтому, не спросясь, принес все сюда.
– Хорошо. Я приму душ и приду, – ответила Груня.
Завтрак Вилли приготовил весьма обильный, но художница налегла на йогурт и фрукты, вспомнив вчерашние излишества и сразу же округлившийся животик. Ну а за приятной беседой и парой чашек кофе пошли на «ура» пышные булочки с джемом.
Именно за этим занятием в кабинете Вилли их и застала труппа русских артистов, которые сначала заглядывали по одному, а потом ввалились все вместе.
– Вот где наша Грушечка! Мы ждем ее да ждем в общем ресторане, а она уже и живет, и завтракает в обществе хозяина отеля, – промурлыкала Татьяна. – Вот тебе и на! Я еще учила ее, как соблазнить мужчину, а она и сама всем фору дать может! Поздравляю!
– Не знаю, с чем пожаловали, но на всякий случай спасибо, – ответила Груша, заметно покраснев.
А вот на Настеньку даже смотреть было неприятно – так перекосилось у нее лицо от злости и зависти. Еще бы, такая мизансцена – не она, а художница с таким красавцем!
«Все-таки плохая из нее актриса, – решила про себя Аграфена, – абсолютно не умеет скрывать свои чувства. Эмоции на лице читаются, как открытая книга».
Настя между тем, поджав губы, произнесла:
– В тихом омуте, как известно…
А режиссер Эдуард Эрикович развел руками:
– Не ожидал от тебя, Груня. Мне отказала, а…
– В чем вы меня обвиняете? С ума все посходили? Я что, отчитываться должна? – нахмурилась Аграфена.
– Я ни в чем не обвиняю. Просто… Когда ты успела охмурить нашего красавца хозяина? И чтобы вот так, в первый же день, согласиться… На тебя не похоже. А мы за тебя волнуемся – ты ведь женщина неопытная. Вот бросит он тебя потом, и будешь переживать! А я буду ходить за кулисами и наверх посматривать, не повесился ли где тут мой художник-декоратор от несчастной любви?
«Все-таки у режиссера довольно своеобразное видение действительности», – подумала Груша.
– А это наше личное дело, господа туристы, вам не кажется? И было ли что, и будет ли, и бросит ли кто… – встрял Вилли и пригласил всех располагаться, где кто хочет. Затем предложил: – Завтрак?
– Мы уже позавтракали, но хотим почувствовать себя аристократами! – с пафосом произнес Эдуард, впихивая свое большое тело в кожаное кресло (Груне даже показалось, что подлокотники жалобно затрещали от такой нагрузки, и вертикальной, и горизонтальной).
– Я могу вам помочь? – удивился Вилли. – Что надо сделать, чтобы вы почувствовали себя аристократами?
– Я так понимаю, что Эдуард Эрикович хотел сказать, что аристократы с утра пьют шампанское, – предположила Груня. – Но лично я думаю, что это лишнее перед репетицией.
– А я считаю, что как раз бокал холодного шампанского придаст нам определенный полет фантазии, энтузиазм и раскованность. Не мсти мне, моя любимая бестия! – погладил себя по животу режиссер.
– Вот раскованности нам только и не хватало… – покачала головой «бестия» и развела руками.
Вилли, естественно, как любезный хозяин, не мог отказать в просьбе, и в его кабинет был доставлен ящик дорогого шампанского. Полетели к потолку пробки, началось веселье. Настя присела рядом с Вилли, обнажив не только коленки, но и еще сантиметров сто ног, а также, как показалось Груне, продемонстрировав кромку нижнего белья, если таковое на ней вообще было.
– Извините, Вилли, а вы просьбы всех женщин выполняете?
– Не всех, – мягко отстранился от нее мачо и откупорил следующую бутылку, разливая незваным гостям. – Чуть позже я лично отвезу всех в театр, и вы сможете репетировать, – пообещал он. – А сейчас мы ждем нотариуса. Груня, я пригласил его на дом, чтобы нам с тобой никуда не нужно было ехать.
– Мне все равно, – растерялась та, не в силах не обращать внимания на ноги Насти.
– Какой нотариус? Что случилось? И почему это касается нашей Груни? – заволновалась Татьяна.
– Тот человек, к кому вы прибыли в гости, Марк Тарасов, оставил завещание, и сейчас его нам озвучат.
– А при чем Аграфена?
– Она его дочь, – сначала коротко ответил Вилли, а затем принялся пояснять и поведал все, ранее сказанное Груне, чем занял народ разговорами минут на двадцать.
Самой Груне тоже пришлось держать ответ: что она ничего этого не знала, что мама ей так никогда и не призналась, кто ее отец, что открылось все только сейчас, и она в таком же неведении, как и остальные. До сих пор не пришедшее в себя лицо Татьяны Ветровой исказилось еще больше.
– Так, значит, у тебя отец нашелся?
– Понятно теперь, почему Марк настаивал именно на твоем приезде! – догадался Эдуард Эрикович. – Ну, хоть один пазл встал на свое место!
– Выходит, Груне может что-то перепасть от него по наследству? – спросила Настя, чувствуя, что ее сейчас хватит удар. Мало того, что художница, эта «старуха», отхватила самого красивого здесь мужика, к тому же богатого, так ей еще и наследство светит! Просто ужас! Даже молодые и ядреные нервы Анастасии могли не вынести подобного потрясения.
– Мы ничего толком не знаем, – успокоила ее Груня. – Вообще-то Марк Тарасов был беден. Единственное, что у него имелось, – это театр, который ему приобрел по доброте душевной Вилли.
