бамбука стучит в мое сердце! – возвестил он и убежал.
А я осталась стоять с щеткой в зубах, пораженная, как молнией, внезапной мыслью.
Про пепел, стучащий в сердце, Колян не сам сочинил, а перефразировал слова главного героя книги Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле». А знаменитое «Пепел Клааса стучит в мое сердце» – это у нас что?
Иносказательное напоминание о погибшем и призыв к отмщению!
Так не ответ ли это на вопрос, почему рассылка накопленного компромата жильцам нашего дома произошла минувшей ночью?
– Это была месть! – с нажимом сказала я Ирке по телефону.
– Кому и за что? – уточнила она.
– Кому конкретно – отправитель не знал, именно поэтому адресатов было много, а за что – думаю, за какой-то серьезный вред, причиненный ему кем-то из жильцов нашего дома. Понимаешь? Кто-то из наших ему знатно напакостил, и он отомстил, ответив не точечным ударом, а ковровой бомбардировкой, чтобы наверняка.
– Понимаю. Но почему ты ограничиваешь круг потенциальных вредителей жильцами вашего дома?
– А потому, что отправитель, как мне кажется, и сам из наших! Он продолжительное время наблюдал за соседями, имел возможность видеть их как во дворе, где, например, Колян паркует машину, так и в парке, где Семен чебуреки лопал, а Василий в шахматы рубился. Напомню: на парк выходят окна по фасаду нашего крыла дома.
– А много ли таких квартир, у которых окна на обе стороны?
– Всего одиннадцать, ведь рядом с Ребровыми нынче «Оптика».
– Значит, круг подозреваемых довольно узок?
– Склоняюсь к тому, чтобы свести его в точку. – Я наконец подошла к цели своего позднего звонка. – У тебя какие планы на завтра? Составишь мне компанию? Собираюсь съездить по адресу прописки Косоногова, потому как именно он мне максимально подозрителен. Посмертно, правда, но все же… Хочу побольше узнать об этом мутном гражданине.
– Конечно, я с тобой! – заверила подруга.
Для проверки возникшей у меня идеи требовался помощник, и я порадовалась тому, что он – вернее, она! – у меня всегда есть.
Если бы за Герасимом кто-то записывал, на свет появилось бы новое лирико-драматическое произведение, по проникновенности не уступающее «Плачу Ярославны».
– Боже мой, боже! И за что мне все это? И чем провинился я, бедный, несчастный, и доколе будут длиться мучения мои?! – ранним розовым утром плаксиво причитал наш дворник, нервно шаркая своим инструментом.
Вставать с кровати, чтобы подойти к окну и посмотреть, что именно на этот раз так травмировало нежную душу честного труженика метлы, мне было лень. Я перевернулась на другой бок и по примеру мирно сопящего рядом Коляна накрыла голову подушкой, подумав, что кто-нибудь из бессонных соседей меня потом просветит.
Немного ошиблась: распространение нового знания произошло безотлагательно.
– А пентаграмма где? – поинтересовался дядя Боря Трошин.
Голос у него один в один, как у харизматичного персонажа актера Булдакова из «Особенностей национальной охоты» – громкий и благодушный, но с отчетливыми командирскими нотками. Его крайне трудно игнорировать, даже когда дядя Боря произносит невинное «здрасьте» – так и хочется вытянуться во фрунт и гаркнуть в ответ: «Здравия желаю, товарищ генерал!» А уж такой неожиданный вопрос, как «Где пентаграмма?», озвученный генеральским голосом, и вовсе невозможно пропустить мимо ушей.
– Какая пентаграмма? – Я разлепила ресницы и похлопала ими в недоумении.
– Пятиконечная, думаю, – сонно пробормотал Колян и ограничился этой банальностью.
У моего любимого мужа на редкость крепкие нервы. Собственно, благодаря этому мы с ним прекрасно уживаемся.
Лично мне невозмутимости природа выделила сущий минимум, а вот любопытства – неисчерпаемый запас. Поэтому я все-таки встала, приблизилась к окну и, привычно задрапировавшись занавеской, устремила пытливый взор на сцену двора.
Пентаграммы там действительно не хватало.
С ней превосходно сочетались бы трупики черных птиц – не то ворон, не то грачей, а может, галок, не знаю, я ни разу не орнитолог. Бездыханные, с окровавленными клювами, они были живописно разбросаны на асфальте, усеянном красными пятнами. Герасим, стеная, метлой сгребал их в кучку, заодно украшая двор волнистыми линиями и руническими знаками.
Смотрелось весьма эффектно.
Я поняла, что Маринке действительно пора начинать искать нового дворника, этот с нами точно не останется. Не в том смысле, что он разделит участь дохлых птичек, а при первой возможности переведется на другой, более спокойный участок.
Эх, не надо было деньги на него сдавать, зря я потратилась, теперь уже никакой подарок не поможет – уйдет Герасим. Канет в Лету, как Му-му в Москву-реку.
– Люди, вы звери! – продолжив, сам того не зная, тему литературной классики, простонал из своего окна Барабанов.
Для человека, который очень любит поспать, он выбрал неподходящую профессию: Лешка таксист, домой возвращается поздно ночью и обычно в тихие предрассветные часы усиленно давит ухом подушку.
– То скандал за скандалом, и Золотухин, бедняга, дал дуба! То твари мелкие буянили, а бабка их урезонивала! То теперь дворник акынские песни поет! – Лёшка страдальчески напел: – Черный дво-орник… Что ж ты вье-ошься… Над моим родным дворо-о-о-ом…
– А талантливо, да? – кивнул на певца дядя Боря, встретившись со мной взглядом. – Немного мрачно, я бы сказал…
– Это ему дохлые птицы навеяли, – объяснила я.
– Уже убираю их, – неприязненно сообщил снизу Герасим.
Брезгливо кривясь и отворачиваясь, он побросал птичьи тушки в черный мешок для мусора и отнес его в контейнер.
– То есть демонов вызывать сегодня не будем, – с легким огорчением резюмировал дядя Боря, окончательно закрывая тему отсутствующей пентаграммы.
– Да были уже и демоны, и ведьмы, – со вздохом сообщила, белым призраком нарисовавшись между двумя цветущими геранями на своем подоконнике, Татьяна Васильевна. – В четвертой квартире молодежь чей-то день рождения отмечала, вы разве не слышали? Ах да, у вас же окна на парк, а у них на улицу. Зато мы с Алексеем в полной мере насладились концертом…
– Давайте потом поделимся впечатлениями, пожалуйста? – раздраженно попросил упомянутый Алексей. – А сейчас еще немножко поспим в тишине! – И, припечатывая сказанное, он с громким стуком закрыл свое окно.
– Тс-с! – Татьяна Васильевна приложила палец к губам и, отступив от подоконника, растаяла.
– Ну… за тишину! – насмешливо пробасил дядя Боря, но продолжать не стал и ушел с балкона.
Я последовала примеру соседей, вернулась в постель и благополучно проспала до сигнала будильника, с вечера поставленного на семь сорок.
Ирка обещала заехать за мной в половине девятого, мне следовало поспешить, чтобы успеть собраться к выходу и – главное – приготовить своим дорогим и любимым завтрак.
Они, конечно, и сами прокормятся, если что, но первым делом слопают самое вкусное и дорогое:
