– Ты тут спишь, а нас пытать собираются!
Валерка сильно потер ладонями лицо, отчего оно приобрело свекольный оттенок, и обиженно ответил:
– Ты эти подлые инсинуации прекрати. Чего взяла, положи на место.
Любаша покраснела от гнева. Она проворно спрыгнула с дивана, заложила сумку в левую подмышку, как офицер английской колониальной армии – свой стек, подскочила к сундуку и схватила своего бывшего сокурсника за грудки куртки.
– Я тебе сколько раз давала списывать конспекты по политэкономии?! А?!
– шипела Любаша, как разъяренная кошка. – А как я тебя пьяного, через всю Москву, после вечеринки на себе тащила?! А как прогулы твои прикрывала?!
Забыл?!
– Ты меня прошлым не попрекай! – погрозил ей пальцем Валера. – Что было, то прошло. И вообще, не изводи меня упреками. Ты же знаешь, я, когда пьяный, то дурной.
– Держи ее, Валера, – скомандовал Макс. – А я второй кралей займусь.
Тут мы с Любашей завизжали в два голоса. Я полезла на стенку, скребя ногтями по обоям и легко превращая их в ошметки. Тиран легко пресек мою попытку к бегству, схватил за руки и скрутил их за спиной какой-то веревкой.
Я лягалась, рычала и плевалась. Однако результат моей отчаянной борьбы был мало ощутимым. Узкая юбка мешала применить какой-нибудь ловкий прием каратэ, который всегда выручал героинь американских боевиков в подобных ситуациях.
Впрочем, и в широкой юбке мне не удалось бы изобразить удар пяткой в подбородок врага, по причине полного отсутствия знаний в этой области.
А моя подруга, воспользовавшись вялым состоянием "мордатого гада", не растерялась и вонзила свои наманикюренные ногти в его физиономию. Валерка взвыл и саданул обидчицу кулаком в ухо. Любаша по красивой дуге отлетела к печке и застыла возле нее на полу с открытым ртом и квадратными глазами.
Свою сумку она прижимала к груди, как родное дитя. И тут на меня снизошло озарение.
– Стойте! – заорала я. – Я, кажется, знаю, где находится Чаша!
Любаша любовно прикрывала ладошкой левое ухо и со злым прищуром косилась на Валеру. Тот время от времени гулко икал и смущенно почесывал помидорные щеки. Мы опять сидели на своих местах: жертва рукоприкладства и я – на диване, Валера – на сундуке, Макс – на табуретке.
Я прочистила горло и сделала свое заявление:
– Тенгиз получил церковную утварь в конце октября. Так? Так… В московской квартире Джигита Чаши не было? Не было… Любаша и Тенгиз уехали в Сочи без Чаши? Без… В квартире Любаши ее опять-таки нет? Нет… Значит, картежник спрятал ее в таком месте, которого сейчас в Любашиной квартире нет!
Я победно оглядела зрителей и не встретила понимания с их стороны. Все смотрели на меня с плохо скрываемым раздражением. Я всплеснула руками и объяснила им почти по слогам.
– Что было в квартире до отъезда любовников в Сочи, а сейчас пропало?
Ну?! ФИ-КУС!!! Любаша накануне отбытия на курорт продала фикус! Тенгиз мог спрятать свою ценность в земле под слоем мха.
– Кому продали фикус? – привстал с табуретки Макс.
Он напоминал гончую собаку, взявшую след. Любаша посмотрела на меня ошеломленным взглядом, видимо, отдавая должное моей сообразительности.
Валера лишь утомленно вздохнул.
– Фикус продан Куприяну – известному авторитету. Его братва забрала растение для оранжереи, – я гордо подбоченилась, на законных основаниях гордясь своими умственными способностями.
– Ну, что? Поехали к Куприяну? – с грацией бегемота Валера сполз с сундука и направился на выход. – По дороге водки подкупим.
Мы с готовностью вскочили с дивана, подхватили свои сумки и заторопились на свежий воздух вслед за мужчинами. Однако Максим удивленно обернулся в нашу сторону:
– А вы, девушки, куда собрались?
– В Москву!!! – взвыли мы хором, как никогда разделяя душевный порыв чеховских трех сестер.
– Э-э, нет, – покачал он головой. – Вы останетесь здесь, и будете дожидаться нашего возвращения. В случае безрезультатности археологических раскопок в цветочном горшке, мы вернемся, и вы нам подбросите новую идею.
Но, учтите, в этом случае я уже не буду так великодушен и измерю силу тока в местной электросети на добровольцах.
Не обращая внимания на наши протестующие выкрики, Макс расчистил ногой участок пола около печки. Под обрывками газет, черепками фаянсовой посуды и прочим хламом, который покрывал деревянный настил равномерным слоем, оказался лаз в погреб. За металлическое кольцо он откинул крышку люка, и из подпола пахнуло мерзким смрадом.
Мы с Любашей зажали носы и ринулись к двери, в надежде прорвать линию фронта и покинуть место дислокации противника. Валера разгадал наш хитрый ход. Он во вратарской стойке загородил дверной проем, принял нас в свои объятия и подтащил к люку. Вниз вела хлипкая лестница.
Наши отчаянные вопли и дрыганье ногами не произвело на тюремщиков никакого впечатления. Нас просто сбросили вниз: сначала Любашу, потом меня.
Лестница последней надеждой уплыла вверх, крышка люка захлопнулась. Что-то тяжелое протащили по полу и водрузили над нашей темницей. Протопали две пары ног, щелкнул выключатель и лучики света, проникавшие через щели между досками, исчезли. Грохнула входная дверь, и мы остались в полной темноте и гробовой тишине.
– Ну, что влипли?! – ехидно поинтересовалась я, поднимаясь на ноги. – Пикник на зимней даче! Будем кутить, хватит сидеть монашкой! Приличные люди, не сомневайся!.. – накалялась я утюгом. – Все из-за тебя!!!
Любаша сердито сопела где-то рядом, переживая не меньше моего.
– Что будем делать? – задала она насущный вопрос плачущим голосом.
– Думать, что ж еще?! – предложила я. – Не помирать же нам здесь?!
– Ну, как? Придумала? – заныла Любаша через минуту.
– У тебя зажигалка есть?
Я вовремя вспомнила, что виновница всех наших злоключений не рассталась со своей сумкой даже во время полета в подземное царство, я же свой ридикюль выронила в пылу рукопашной схватки с Валерой.
– Нет, только спички. Ты что, решила закурить с горя? – удивилась Любаша.
Она энергично покопалась в сумке и передала мне полный коробок спичек.
Я опустошила почти половину коробочки, пока рассматривала в неверном свете спичечного пламени наш застенок. Зрелище, явившееся нашему взору, было малоутешительным.
Небольшое помещение, примерно, три на три шага, было сырой и вонючей ямой. Под ногами чавкало глинистое месиво, на котором валялись прогнившие доски. На облицовку стен хозяева дачи пустили некондиционный кирпич, который крошился под пальцами. В погребе ничего не было. Ни ящиков, ни бочек, ни полок с запасами консервированных заготовок. Лишь в одном углу валялась груда тряпья и издавала тошнотворно-приторный запах, рождавший неприятные ассоциации с городскими свалками. Крышка люка находилась довольно высоко, и я, как ни старалась, допрыгнуть до нее не смогла. Очень мешала узкая длинная юбка.
– Становись на четвереньки, – скомандовала я.
– Ты что?! – возмутилась Любаша. – Мои брюки окончательно испачкаются!
– Тогда мы умрем здесь, и твои брюки все равно испачкаются, – порадовала я ее не без злорадства в голосе. – Как иначе я доберусь до люка?
– Ну, почему – я? Сама и становись на четвереньки.
– А по чьей вине мы здесь оказались? Куртизанка несчастная!
– Сама такая, – вяло огрызнулась Любаша, тем самым, признавая сильную сторону моей аргументации, и послушно опустилась на четвереньки.
Я встала на ее спину и дотянулась до люка. Однако все мои усилия оказались тщетными. Крышка не поддавалась. Я налегала на нее изо всех сил.
Любаша кряхтела внизу и молила придушенным голосом:
– Не топчи спину… На голову не наступай… Не задень ухо!
Наша скульптурная группа зашаталась, я спрыгнула с пьедестала, а Любаша распрямилась, ворча что-то про слонов, про пользу диеты и про болезненные ощущения в области поясницы.
– Люк задвинули, скорее всего, сундуком. Боюсь, приподнять его не удастся, – рассуждала я, напрягая мозги в поисках выхода из создавшегося безвыходного положения. – Можно выпилить часть деревянного настила в том месте, где сундука нет. Любаша, поищи что-нибудь подходящее для этой цели в своей сумке.
Она долго ворошила содержимое своей бездонной торбы и предложила мне на выбор ключи от квартиры или пластмассовую расческу.
Любаша вновь изобразила пьедестал, я встала на ее спину и принялась за кропотливую работу с помощью бороздки ключа. В скором времени руки у меня затекли, а пьедестал взмолился, что спина его находится уже в аварийном состоянии и может случайно развалиться на куски.
Мы поменялись местами. Я опустилась на колени и уперлась руками в скользкие доски, Любаша взгромоздилась на меня своими армейскими ботинками на чудовищной платформе и зачем-то начала отплясывать чечетку. Я шипела ей, чтобы она прекратила танцевать, сейчас не самое подходящее время для веселья. Любаша отвечала сверху, что она и не думала плясать, а с неподдельным энтузиазмом вносит посильную лепту в подготовку нашего побега из темницы.
