но не произносит ни слова и даже не смотрит на меня, так что я продолжаю:
— Короче говоря, я сделал все что мог и больше не буду просить вас потерпеть или что-нибудь еще в этом роде, потому что…
Эса снова прочищает горло. Он смотрит прямо перед собой. В атмосфере кафе что-то меняется; у меня предчувствие, что в дополнение к вулканическому урчанию в чреве Эсы разразится гроза с громом. Я подбираю слова, чтобы завершить свое выступление, но меня опережает Минтту К:
— Мой сладкий, тебе не нужно ни о чем просить.
— Шнур уже горит, — отзывается Эса, наконец-то соблаговолив взглянуть на меня.
— Что это значит? — спрашиваю я.
— Мы не могли оставить вас одного отдуваться за все, — подает голос Кристиан.
Не знаю, сколько мыслей одновременно проносится у меня в голове, одно могу сказать наверняка: немало.
— О чем это вы?
С минуту все четверо молчат.
— Мой сладкий, — нарушает молчание Минтту К, — ведь после неразберихи между тобой и твоим братом мы подписали новый контракт с новыми условиями, чтобы все начать, так сказать, с чистого листа. Ты сам это предложил. Я уверена, ты помнишь.
— Отлично помню, — признаю я. — И на то была веская причина.
— Значит, теперь мы четверо, — продолжает Минтту К, набрав полные легкие дыма и поочередно указывая французской сигаретой на каждого из коллег, — вправе принимать решения в интересах парка и собственных интересах — при условии, что придем к единому мнению.
— Конечно, — говорю я, пытаясь прийти в себя от столь резкого поворота в разговоре, — этот пункт прописан в контракте именно на такой случай. Если, например, руководство парка сменится и новая администрация будет действовать не в интересах парка или даже ему во вред. Тогда у вас будет возможность принять совместные меры по защите парка и своих рабочих мест.
Разумеется, я предусмотрел все это, опасаясь Юхани и его глупостей. Я хотел дать своим сотрудникам — Йоханне, Эсе, Кристиану и Минтту К — возможность противостоять неразумным тратам моего брата и подобных ему авантюристов. Но какое это имеет отношение к тому, о чем я говорю сейчас? Мне следует выражаться яснее, чтобы избежать недоразумений. Надо прямо, без обиняков, сказать, что все кончено. Честно, без хождений вокруг да около. С математической точностью. Как деление без остатка. Как круглое число.
— Тяжело это признавать, но приходится. Я сделал все что мог....
— Мы знаем, — говорит Эса. — И хотим внести свой вклад, а не отсиживаться в обозе. Мы расширяем фронт. И одновременно переходим в контратаку.
Я совершенно сбит с толку. Слова Эсы внесли сумятицу в мои мысли.
— Может, все-таки «Шоколадную Лису-красу»? — предлагает Йоханна.
— Что-что? — переспрашиваю я, пытаясь сосредоточиться. — Нет, спасибо. Что еще за атака?
— Мы взяли кредит и оформили его на себя, — говорит Эса. — Подлатали баланс, укрепили оборонительный ресурс.
— Чтобы выкарабкаться, — говорит Йоханна. — И мы выкарабкаемся.
— Ну и напоследок, — говорит Минтту К, краем рта выпуская струю дыма. — Деньги уже поступили на счет парка. На них можно что-то приобрести или использовать для других нужд. Там приличная сумма, хватит на покупку нового оборудования. Сразись с «Сальто-мортале». Нанеси им сокрушительный удар.
— Вы... Вы… — Я чувствую, что мне не хватает воздуха.
— Да, — говорит Эса, — мы, что называется, все поставили на кон. Как союзники во время высадки в Нормандии.
Я обвожу всех взглядом. Потом понимаю, что Самппа не принимает в разговоре никакого участия. Он и сам это замечает. Должно быть, сейчас скажет что-то отрезвляющее…
— Забота, решительность, любовь, — произносит он. — На глубинном уровне. Думаю, нужно организовать мастер-классы, чтобы почувствовать приближение…
Я хочу убедиться, что правильно понимаю происходящее.
— То есть вы взяли кредит для парка под свои личные гарантии?
Одни бросают «да», другие просто кивают. Я думаю об их квартирах, имуществе… Они ведь все потеряют. Других вариантов нет.
— Да вы соображаете…
— Мы знаем, что вы со своей стороны сделали все, — говорит Йоханна. — Как и в прошлые разы. Мы прорвемся, никаких сомнений. Под вашим руководством.
Я оставляю принадлежащий парку приключений «Рено» на служебной парковке, на автобусе добираюсь до железнодорожной станции, затем на поезде до вокзала в центре Хельсинки, там спускаюсь по эскалатору в метро и отправляюсь в Отаниеми. Мне есть о чем подумать во время поездки.
Мысль о том, что мои сотрудники настолько верят в меня, что оставили банку в залог все свое имущество, давит на меня тяжким бременем. У меня ощущение, что их квартиры навалились мне на плечи, и теперь я вынужден тащить на себе их собственность вместе с ее владельцами. Я — тот, по чьей вине они потеряют все. Думая об этом, я шагаю сквозь январскую стужу и ранние зимние сумерки. Каждый шаг дается мне с трудом; снег скрипит под ногами так громко, зло и страшно, как никогда раньше.
Высокое офисное здание со стеклянными стенами, построенное всего несколько лет назад, я нахожу легко, как и вход в него. Тем не менее, перед дверями я останавливаюсь. Потому что через стекло вижу вестибюль и Лауру Хеланто. Она работает. От одного взгляда на нее мне становится одновременно и лучше, и хуже. Лучше — просто потому, что это Лаура, и тут не надо ничего объяснять. Хуже — потому, что я ее теряю. Разумеется, и все остальное тоже, но прежде всего ее. Это чувство зарождается во мне и ледяной волной распространяется по всему телу, и изнутри обжигая меня морозом.
Лаура рисует не кистью, а узким валиком на длинной ручке, которым наносит на поверхность стены решительные и точные мазки. От каждого из них в стороны разлетаются брызги, постепенно складывающиеся в правильный узор. Это кажется импровизацией, как будто Лаура разбрызгивает валиком на почти трехметровой палке охристо-желтую краску по наитию, как получится, но я знаю, что это не так. Она подготовила десятки эскизов. Я их видел, но живое воплощение ее замысла впечатляет меня в тысячу раз больше.
Стена, которую сейчас расписывает Лаура, — лишь часть мурала, который займет весь вестибюль и наполнит его радостью и силой. Конечно, работа еще не завершена, но я по прошлому опыту знаю, что способен часами наблюдать за тем, что делает Лаура. Сейчас мне уже не надо объяснять себе, почему меня гипнотизируют работы
