как раз вовремя.
Перед домом какое-то движение. Во дворе мелькают в свете фонарей пуховики Ластумяки и Салми. Они исчезают внутри белой машины. Машина задним ходом выезжает со двора; подсветка заднего хода гаснет, и до меня доносится рев двигателя. «БМВ» несколько раз глохнет, прежде чем разогнаться на прямой дороге. Жду, пока она скроется из виду, завожу «реноРено» и стремительно подруливаю к дому, из которого только что вышли Ластумяки и Салми. Нахожу на почтовом ящике имя и добавляю в список, который пополняю в течение всего дня. Ластумяки и Салми догоняю уже на следующем перекрестке, где они ждут зеленый на светофоре. Между нами шесть других машин.
Вечер тянется и тянется. Ластумяки и Салми едят кебабы, потом надолго пропадают в большом магазине спорттоваров. Ближе к девяти они покидают магазин и торопливо, суетливо жестикулируя на ходу, направляются к машине. Садятся в нее и сразу трогаются с места, но не резко, как раньше, а просто быстро.
Все семнадцать минут, что мы мчимся по Первой кольцевой автодороге Хельсинки, Ластумяки и Салми превышают скорость. Затем мы сворачиваем к Пукинмяки, проезжаем в тоннеле под железной дорогой и еще с минуту едем прямо, после чего «БМВ» неожиданно сворачивает на парковку перед жилым домом. Мне удается подавить инстинктивное желание нажать на педаль тормоза, что наверняка привлекло бы внимание Ластумяки и Салми, и я продолжаю движение вперед. Удалившись на достаточное расстояние и убедившись, что хвоста за мной нет, разворачиваюсь и не спеша еду в обратную сторону.
Ластумяки и Салми стоят возле своей машины под фонарным столбом. С ними еще один мужчина.
На ближайшем перекрестке я сворачиваю направо и вижу перед продуктовым магазином «Ко-Кауппа» пустое парковочное место. Завожу туда свой «реноРено», глушу двигатель, несколько мгновений обдумываю ситуацию, сопоставляя риски и потенциальную пользу, и принимаю решение. Вылезаю из машины и продолжаю путь пешком. У меня нет ни малейших оснований предполагать, что интересующая меня парочка или, вернее сказать, троица, жаждет, чтобы я присоединился к их компании. Моя цель скромнее — установить личность третьего собеседника. Если мне это удастся, значит, я существенно продвинусь в своем расследовании.
Я шагаю по тротуару, открытый для любых взглядов. Слева от меня стена дома, справа — широкая проезжая часть. Навстречу не попадается ни полицейских, ни прохожих. Я дохожу до угла дома, заглядываю на парковку и сразу узнаю всех троих, стоящих под фонарем в круге света.
Ластумяки, Салми. И Йонас.
Которого, как я теперь понимаю, они не застали в «Сальто-мортале».
Вечером Туули просит ей почитать, чем приводит меня в полное замешательство. Причин тому две. Я сижу за столом на кухне в Херттониеми, но мыслями все еще в машине, и они у меня путаются. Вдобавок я полагаю, что Туули умеет читать сама. Однако выясняется, что Туули хочется, чтобы перед сном я почитал ей вслух. Лаура и Туули переглядываются, улыбаются, и Туули повторяет свою просьбу. И я отвечаю, что, разумеется, почитаю ей на ночь.
— Да, конечно.
Я приехал домой час тринадцать минут назад и долго стоял под горячим душем, что в обычной ситуации считаю неоправданным с точки зрения расхода воды. Но, думаю, при расследовании убийств переохлаждение можно отнести к так называемому форс-мажору и сделать исключение из правил. Я также разогрел и съел вкуснейшую лазанью из соевых бобов с черными грибами-вороночниками — истинным деликатесом — и выпил свой вечерний чай, так что время для чтения выбрано оптимально. Я поинтересовался у Туули, не хочет ли она узнать о моих литературных предпочтениях, и услышал, что она уже выбрала книгу и что мы прочитаем из нее одну историю.
Туули ложится в постель, я сажусь на табуретку, которую прихватил с собой из прихожей. (Я не рискую воспользоваться стулом Туули, стоящим за ее письменным столом, поскольку его размеры и явно непродуманная конструкция со всей очевидностью указывают на то, что если я попробую на него сесть, то потом мне придется долго лечить поясницу, а на полу образуется куча алюминиевых обломков.)
Открываю в указанном Туули месте книгу «БЕДОНОСЕЦ РАМИ И ДРУГИЕ ДУРАЦКИЕ ИСТОРИИ, КОТОРЫЕ ХОРОШЕМУ НЕ НАУЧАТ» и начинаю читать.
«Бедоносец Рами и урок на перемене
— Ой-ой-ой, — сказал Рами, когда у бабушки в прихожей упала вешалка и пальто, шляпы, перчатки и шарфы разлетелись по полу. — Беда.
— Вот ведь, Рами, — вздохнула бабушка. — И десяти секунд не пролетело, как ты пришел, а уже вторая беда на мою голову. Ну да ничего. Я все равно рада тебя видеть.
Бабушка никогда не сердилась. Другие почти всегда злились, хотя Рами специально ничего плохого не делал — не ронял, не толкал, не тыкал, не бил, не бросал, не хватал, не проливал, не просыпал и вообще ничего не портил. Рами пришел к бабушке с утра пораньше, до школы, чтобы навестить ее, и она была просто счастлива. Такое бывало по средам. Наступило утро среды, и вот Рами был здесь, в бабушкиной залитой весенним солнцем, пахнущей свежим деревом гостиной.
— Бабушка, — сказал Рами. — Я могу тебе помочь.
— Нет, Рами, — отвечала бабушка, лучше сядь на диванчик и сиди там тихонько. Я сейчас печенье принесу. Или нет, вон у меня там сдобная булочка в салфетке.
Вот это тоже было в бабушке здорово. Она дала Рами сладкую булку, несмотря на то что от него одни несчастья. Мама часто вздыхала и говорила усталым голосом что-нибудь вроде того, что вот, мол, опять десерта не будет, потому что она попросила Рами принести из холодильника пакет черники, а он уронил его с балкона. Но и в тот раз, когда пакет черники перелетел через перила балкона, дело было в чистой случайности: Рами держал в руке пакет, когда увидел пролетавшую мимо птицу. Рами решил, что это орлан-белохвост и захотел показать на него пальцем, а в следующий момент шлем Тармо Илмаринена, проезжавшего внизу на велосипеде, окрасился фиолетовым.
Немного отдышавшись после уборки в прихожей, бабушка протянула Рами завернутую в салфетку булочку с корицей, а сама села в кресло.
— Как дела? — спросила бабушка. — Ты ведь задумал создать сыскное агентство?
Бабушка была единственной, кому Рами об этом рассказал.
— Жду первого задания, — взволнованно ответил Рами, — но пока никто не пропал и ничего не потерялось.
— Теперь, когда у тебя есть сыскное агентство, —
