— Дайте-ка вспомнить…
— Хиллсайд в Нью-Джерси?
— Точно.
Я мысленно попросила прощения у моего клиента, но оказалось, что преждевременно.
— Нет, не так, — внёс поправку Фостер. — Не Хиллсайд, а Хиллсдейл.
— Спасибо, мистер Фостер, большое спасибо, вы мне очень помогли. — Я с трудом поднялась с этого жуткого дивана. — С вопросами покончено, чему вы наверняка рады. — Он принялся было возражать, но я прервала его галантные потуги, добавив: — На сегодня, по крайней мере.
Он понял намёк.
— Если вас вдруг заинтересует ещё что-нибудь, — произнёс Фостер, вставая, — звоните по любому из этих телефонов. — Он вынул из бумажника визитную карточку и записал на ней оба номера.
— Надеюсь, вы пока никуда не уезжаете? — вскользь осведомилась я, когда хозяин передавал мне карточку. Однако мой небрежный тон никого не обманул: лицо Фостера потемнело, а взгляд, который он бросил на мою особу, заставил меня поёжиться. Тем не менее его ответ прозвучал чуть ли не любезно:
— Уж в этом можете быть уверены, мисс Шапиро. Даже если полиция позволит мне уехать — в чем я сильно сомневаюсь, — я не намерен двигаться с места, не выяснив, кто из моих сестёр лежит в больнице. И кто тот подонок, который упёк их обеих туда, где они сейчас находятся.
Добравшись до дому, я уже через две минуты звонила в справочную Нью-Джерси, дабы узнать номер телефона Роджера Хайера. На часах было чуть больше половины десятого.
Когда я первый раз набрала номер, у Хайера было занято. Тогда я решила, что неплохо бы связаться с Питером. Наш разговор был краток: в больнице ничего не изменилось, у меня тоже новостей не было.
Опять попыталась дозвониться до Хайера, и опять короткие гудки. Почти час я усердно тыкала пальцем в кнопочки, пока меня не осенило позвонить на станцию, — нормальному человеку эта идея пришла бы в голову много раньше. Телефонистка сообщила, что у абонента снята трубка.
Что ж, раз так, можно ненадолго расслабиться. Расслабляться я отправилась за кухонный стол: выпила чашечку кофе, которую давно себе посулила, и доела то, что осталось от лимонного суфле. Оно до сих пор было великолепно, и я оплакала его кончину.
Без десяти одиннадцать я в последний раз попыталась достать Хайера.
— Алло, — откликнулся глубокий мужской голос. Вы не представляете, сколь сексуально прозвучало это "алло".
— Мистер Роджер Хайер?
— Да.
Назвавшись, я извинилась за поздний звонок, пояснив, что не могла пробиться в течение часа — у него была снята трубка.
— Знаю, иногда её надо снимать. — Похотливый смешок не оставлял сомнений в том, чем он занимался всё это время.
— Хм, я… э-э… Наверное, вы слыхали о покушении на Мэри Энн и Мередит Фостер, — начала я. (Терпеть не могу, когда меня нарочно стараются смутить и добиваются своего.)
— Читал в газетах, — равнодушным тоном ответил Хайер. — Позвольте сэкономить вам время и силы. Я не видел сестёр с тех пор, как мы… то есть Мэри Энн разорвала нашу помолвку.
— Тем, не менее я бы хотела подъехать и побеседовать с вами. Возможно…
— Нет смысла, — перебил он. — Мне абсолютно нечего вам рассказать.
— Обычно все так говорят, но вы сами удивитесь, когда обнаружите, сколь много вы знаете…
— Ответ отрицательный, — твёрдо произнёс Хайер. И довольно грубо.
— Понимаю, вы с Мэри Энн расстались далеко не друзьями, но вы же не хотите, чтобы тот, кто стрелял в неё — а может быть, и убил, — остался гулять на свободе, — сделала я попытку воззвать к нравственности Хайера.
— Конечно, жаль, что так случилось. Но, простите за откровенность, поимка преступника, напавшего на мою бывшую невесту и её сестру, — сейчас не самое главное в моей жизни. Иными словами, мисс?..
— Шапиро. Дезире Шапиро.
— Иными словами, мисс Дезире Шапиро, поскольку ничем не могу вам помочь — и тут вам придётся поверить мне на слово, — я не намерен тратить ни своё, ни ваше время на встречу, от которой всё равно не будет толку.
— Послушайте, мистер Хайер, я частный детектив, и поэтому вы не обязаны встречаться со мной. Но полиции тоже неймётся побеседовать с вами; подозреваю, очень скоро они вас найдут. (Надо постучать по столу: а вдруг они уже его выследили и допросили?) А я очень тесно сотрудничаю со следователем, ведущим это дело, — прибегла я к вкрадчивому тону, — и если пойму, что вы не имеете никакого отношения к нападению, то, возможно, моё мнение повлияет на точку зрения полиции.
Я приготовилась услыхать ругань в ответ, но Хайер неожиданно расхохотался:
— Ну и ну! Похоже, леди Частный Детектив не гнушается шантажом.
— Погодите…
— Ладно уж, — добродушно перебил он, — мне нравится ваш запал. Вам повезло, я ужинаю в пятницу в Манхэттене. Давайте-ка пропустим вместе по стаканчику до ужина. В семь часов. В дубовом зале «Плазы». Я буду в синем костюме и галстуке в синий и красный горошек. — Он не приглашал, а приказывал. И, даже не спросив о моем наряде, закончил: — И не опаздывайте. — После чего раздались короткие гудки.
* * *Утром, в среду, я позвонила в "Нью-Дели импорт". Меня переключали раза четыре, пока наконец не соединили с неким мистером Селби из отдела кадров. Мистер Селби вещал елейным тоном и к тому же гнусавил. Я представилась сотрудником "Косгроув, лимитед" (звучное название, по-моему) и объяснила, что навожу справки о месте работы мистера Эрика Фостера в связи с покупкой, которую он собирается сделать в нашей фирме. Мне сообщили, что мистер Фостер не только вице-президент компании, но и чрезвычайно ценный работник, прослуживший в «Нью-Дели» пятнадцать лет.
— А что именно мистер Фостер пожелал у вас приобрести? — полюбопытствовал гнусаво-маслянистый Селби.
Едва удержавшись от искушения ляпнуть: «Конкорд», я удовлетворилась иной, но тоже внушительной фразой:
— Простите, но я не вправе разглашать подобную информацию.
Можно было и не тревожить мистера Селби, содержание нашей беседы было нетрудно предугадать. Эрик Фостер не такой дурак, чтобы врать о том, где он работает. И всё-таки меня не покидало чувство, будто я что-то проворонила.
* * *В начале первого я вышла из офиса и направилась в маленький продуктовой магазинчик, славившийся своим домашним куриным бульоном. (Я ведь не обещала Коллинз, что сама сварю бульончик.) Взяла литр супа, полкило ростбифа и индейки, немного картофельного салата, ржаного хлеба с тмином и полдюжины порций совершенно изумительного яблочного струделя. Если болезная Коллинз не сможет одолеть десерт, то у меня-то со здоровьем всё в порядке.
К логову актрисы в Сохо я явилась за десять минут до назначенного срока, но на сей раз задел во времени оказался как нельзя кстати. Коллинз жила на четвёртом этаже, куда я могла добраться только одним способом — пёхом. Последний из этих длиннющих пролётов я преодолевала уже почти на четвереньках. Стоит ли упоминать, что рекорда в преодолении лестниц я не поставила? Какой уж там рекорд, если между третьим и четвёртым этажом мне пришлось трижды присесть, дабы перевести дух.
Стоило актрисе открыть дверь, как я сразу догадалась: сегодня она видит мир далёко не в розовом свете, если, конечно, не смотрит через призму своего носа — тот был багровым. Лицо у неё было мучнистого цвета, глаза слезились. Даже чудесные пепельные волосы, которым я столь откровенно позавидовала, висела неопрятными жирными лохмами. И дополнял её милый облик грязно-серый фланелевый халат, который так и просился, чтобы его прокрутили в стиральной машине. Словом, Люсиль Коллинз являла собой печальное зрелище.
— Входите, — пригласила она и тут же разразилась сухим кашлем, отчего дивная проникновенность её голоса бесследно сошла на нет.
Я не замедлила воспользоваться приглашением и буквально рухнула в кресло.
— Я опять задремала, — объяснила хозяйка. — Пойду-ка приведу себя в божеский вид. — И она удалилась в ванную.
Тяжело дыша, я оглядывала просторное помещение, служившее одновременно гостиной, спальней и кухней. Белёные кирпичные стены были покрыты фотографиями — большей частью самой актрисы, — а также афишами и прочими театральными сувенирами. Неплохо бы взглянуть на них поближе, но для этого требовалось встать с кресла, к чему я пока не была готова. Посему ограничилась беглой инвентаризацией обстановки.
Голый щербатый деревянный пол, который не мешало подмести, и на удивление мало мебели, смотревшейся как-то сиротливо.
Темно-синий диван-кровать, разобранный и покрытый мятыми простынями и побуревшим от старости жёлтым одеялом, был усеян скомканными бумажными платками. На потёртом столике, придвинутом вплотную к дивану, возвышалась голубая китайская лампа, местами покорёженная, и опять платки. Завершало эту неприглядную композицию кресло в стиле королевы Анны — за что в данный момент я была чрезвычайно признательна хозяйке, — обитое засаленным твидом, который когда-то, вероятно, был бежевым, но теперь о его первоначальном цвете оставалось лишь гадать.
